Камни памяти

В календаре есть листок с двумя цифрами «22 Июня». Эту дату в нашей стране будут помнить вечно. В этот день началась война, которую не забудут

Памятный день…

На шестом километре дороги, если ехать из Могилева в Бобруйск, шоссе слегка расширяется, в разрезе придорожной полосы елей и кленов проезжий видит площадку - и на ней дикий камень. Памятник?.. Остановившись, видишь у камня цветы и хорошо знакомое факсимиле еще недавно жившего человека, а теперь резцом посеченное - Константин Симонов. С тыльной стороны камня - литая доска: «…Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах». Эти слова заставляют снять шапку и помолчать, глядя на поле, прилегающее к дороге.

Если проезжий не очень спешит, он от кого-нибудь узнает: полоса кустарника и деревьев, линейкой идущая в поле, скрывает остатки рва, который когда-то спешно вырыли - остановить танки. Но немецкие танки тут в 41-м остановил не этот теперь оплывший земляной ров, а люди, тут и полегшие. Симонов видел, как это было. Помнил об этом всю свою жизнь.
Симонов много видел и много всего пережил. И если уж так запал ему в душу кусок земли на подступах к Могилеву, то, видно, были на это причины немаленькие.

Я беседовал с Константином Михайловичем незадолго до его смерти. Перебрали многое, что пришлось пережить на войне и после войны, и было заметно: все, что касалось июня - июля ­41-го, и особенно всего, что было пережито под Могилевом, его очень волновало. Могилев непременно всюду нет-нет да всплывет, и непременно в почетном ряду названий, в ряду таких славных мест, как Москва, блокадный Ленинград, Сталинград, Курская дуга, Севастополь, Одесса…

Оборона Могилева была героической. Город сражался в кольце врагов, когда оставлены были Минск и Смоленск, - сражался, зная, что обречен. Слава его заслуженная. Однако была у Симонова и личная приязнь к этому древнему белорусскому городу.

В 1941 году Константину Симонову было двадцать пять лет. За Могилев, к линии фронта, военным корреспондентом он прибыл к пятому дню войны. «Неделя боев была так не похожа на все, о чем мы думали раньше. Настолько не похожа, что мне казалось: я и сам уже не такой, каким уезжал 24 июня из Москвы…»

На поле, у которого стоит теперь этот камень, Симонов приезжал не единожды после войны.

Сколько сожженной техники пришлось увидеть за годы Великой Отечественной! Но всю жизнь он помнил эти тридцать девять подбитых танков. Случайно ли? Нет. По дневникам мы видим, как тяжело, как мучительно тяжело было переживать неудачи первых недель войны. Человеку нужна, просто необходима была какая-то точка опоры в мыслях и чувствах, попытка глянуть немного вперед, обрести какую-нибудь надежду и написать в газету «не ложь во спасенье», не полуправду, простительную в те драматические дни, а что-то такое, что и другим служило бы точкой опоры, вселяло бы веру. И военный корреспондент такую точку нашел на подступах к Могилеву.

В шести километрах от города на пути немцев оказалась дивизия, которая не отступала, которая сама попятила танки Гудериана. Из дневника узнаем: корреспонденты «Известий» Павел Трошкин и Константин Симонов прибыли в один из полков оборонявшей город дивизии ночью. И об этом приходе лучше, чем записано в дневнике, не расскажешь. «Нас задержали и под конвоем доставили в штаб полка. Из окопа поднялся очень высокий человек и спросил, кто мы такие…

- Какие корреспонденты?! - закричал он. - Какие корреспонденты могут быть здесь в два часа ночи? Кто вас послал? Вот я вас сейчас положу на землю, и будете лежать до рассвета. Я не знаю ваших личностей».

«В те дни, - рассказывал Симонов, - такой прием нас обрадовал. Я сразу почувствовал дисциплину, порядок, уверенность. И не ошибся. Все это было в полку, которым командовал Семен Федорович Кутепов».

За время войны и после нее писатель видел много разных людей - командиров и рядовых. О многих сумел рассказать со знанием военного дела и знанием человеческой сущности. Много разных фамилий. И всюду имя Кутепова стоит у него в самом почетном ряду имен. Так же как Могилев упоминается рядом с Москвой, Ленинградом, так и Кутепова он решается назвать рядом с очень известными нам именами. Отступление, неразбериха - и вдруг порядок, железная стойкость и, главное - налицо результаты: разбитые танки. Танки, о которых так много было в те дни разговоров тревожных, нередко панических, стоят: разбитые в пух и прах! И тут рядом - люди, только что выдержавшие четырнадцатичасовой бой. Несомненно, навалятся новые танки, но люди тут собранны и спокойны, как и сам командир, сказавший неожиданным в той горячей точке гостям: «Мы так уж решили тут между собой, что бы там кругом ни было, кто бы там ни отступал, а мы стоим вот тут, у Могилева, и будем стоять, пока живы», - сказал на прощание Кутепов гостям.

Могилев, через который война прошла «туда и обратно», давно залечил свои раны. О войне напоминают только названия улиц. Есть среди них улица полковника Кутепова, есть теперь еще и улица писателя Симонова. Вблизи большой городской площади улицы скрещиваются.

А на шестом километре шоссе, идущего в Бобруйск, след войны сохранился. Заросший ольхою, шиповником, бузиной и волчьим лыком противотанковый ров упирается в берег Днепра. Тут видишь бетонный дот, траншеи на кручах, окопы, пулеметные гнезда, заросшие бурьяном. И по правую сторону от шоссе - то самое поле, то место, где в сорок первом по немецкой броне хлестали снаряды защитников Могилева.

В память тех, кто остался навечно у этого поля, уже много лет стоит обелиск. И чуть в стороне, в разрезе зеленых посадок, с военного вездехода сняли и поставили камень. Это память о человеке, чья жизнь была связана крепко с судьбою тех, которые воевали, - с живыми и мертвыми.

Памятник Лизюкову

Каждый год что-то важное мы вспоминаем из Великой войны. В ней были большие сражения, каких не знала история, серьезные противостояния, тоже известные всем. Вспомним Мамаев курган в Сталинграде, Сапун-гору в Севастополе, Волоколамское шоссе под Москвой, селение Прохоровка на Курской земле. Соловьевская переправа - в этом же ряду.

Июльская переправа 41-го года стала местом жесточайшей схватки с решительно наступавшим врагом. Две наши армии (16-я и 20-я), изнемогая, дрались у Смоленска. Нить коммуникаций, по которым окруженным слали боеприпасы и пополнение, проходила с переправой через Днепр у села Соловьево. Сюда с двух сторон устремили свои удары фашисты, стараясь стянуть горловину мешка. Командование нашего Западного фронта, в свою очередь, принимало все меры, чтобы кольцо на Днепре не замкнулось.

Можно вообразить, что тут было в том горьком июле. Сотни повозок, автомобилей, тягачей, пушек, ящиков со снарядами, патронами, продовольствием. Тысячи людей плотной, нетерпеливой массой сбились на левом, восточном, берегу. Переправу беспрерывно бомбили и поливали свинцом висевшие над рекой «Мессершмитты» и «Юнкерсы». Значенье переправы было так велико, что командованье Западного фронта создало специальную подвижную группу защиты, выделив для нее все возможные технические средства и надежного командира. Им был полковник Александр Ильич Лизюков.

О том, как сражался этот подвижный отряд, ходят легенды. С небольшим числом легких танков Лизюков появлялся то перед Северным, то перед Южным клином наседавших на переправу фашистских войск, останавливал их, отбрасывал, непрерывно атаковал. Свидетельство маршала Рокоссовского: «Он (Лизюков) чувствовал себя уверенно в любой самой сложной обстановке, среди всех неожиданностей, которые то и дело возникали на том ответственном участке. Смелость Александра Ильича была безгранична».

27 июля синие стрелы немецких ударов с юга и с севера в направлении Соловьева сошлись. Днепровская переправа оказалась в руках у врага. Это означало полное окружение дравшихся у Смоленска армий. Теперь переправляться надо было уже на левый, восточный, берег. Но вначале предстояло отнять у врага переправу. И опять отряд Лизюкова! Еще больше недели вертелась тут, у Днепра, страшная мельница смерти. В ночь на 5 августа измотанные боями, обескровленные, но сохранившие честь и знамена 16-я и 20-я армии, перейдя Днепр, соединились с основными силами фронта. 5 августа 1941 года (в день выхода армий из окруженья) в Кремле был подписан Указ о присвоении звания Героя Советского Союза Александру Ильичу Лизюкову. Орденами и медалями были награждены многие из отряда, оборонявшего переправу. Что касается Золотой Звезды Героя, то в тяжкие дни того лета награда была исключительно редкой.

Мы вспоминаем сейчас об этом потому, что герою была уготована судьба драматическая.

После легендарных недель на Днепре Лизюков участвовал в боях за Москву - вовремя, с ходу остановил наступление немцев на Наро-Фоминск, участвовал в ликвидации вражеской группы, прорвавшейся к Москве через канал Москва - Волга.

...Лето 1942 года было для нас несчастливым. Ждали (мне рассказывал об этом маршал Василевский) повторения немцами наступления на Москву, а они пошли на восток просторными для танков степями юга, взяв на прицел Сталинград. Но вначале они захватили половину Воронежа. Наше командование спешно перебрасывало сюда силы - остановить немцев, ослабить их устремленность к Волге. (Возник Воронежский фронт.)

На пшеничных полях Придонья в июле столкнулись две большие группировки танковых войск (с нашей стороны было около четырех сотен машин). Место столкновения было случайным. Наше командование силы сюда выдвигало поспешно, не обеспечив группировку штабною службой, четкими директивами, не было авиации и артиллерии.

Обстановку усложняли примыкавшие к полям заросшие лесом балки. Из зарослей и ударила тяжелая противотанковая пушка немцев по танку, в котором генерал Лизюков выдвинулся - лично прояснить обстановку. Было это жарким днем 23 июля.

Попытки вытащить танк из зоны обстрела вызвали обострение боевой обстановки. Погибших вывезли на броне танка. Похоронили их на кладбище возле церкви в селе Лебяжьем, у речки Сухая Верейка. В воспоминаниях говорится, что труп генерала был «обезличен» (то есть похоронили генерала без знаков отличия, видимо, опасаясь, что немцы, узнав, кто погиб, используют смерть известного человека для пропаганды). Что доложено было «наверх», точно никто не знает. В разговорах упоминается встреча Катукова со Сталиным. Уязвленный и до крайности раздраженный только что ставшей известной изменой Власова, Сталин будто бы крикнул: «Где Лизюков?! Что, тоже к немцам подался?»

Имя Лизюкова упоминалось редко. Но когда стали выходить воспоминания о войне, оно сразу воскресло. Маршалы, генералы, все, кто знал Лизюкова, единодушны были в оценке заслуг погибшего и его человеческих качеств. Начались более энергичные поиски захороненья. Но тщетно. Из Сибири присылал письма радист Лизюкова: «Ребята, ищите! Я точно знаю: он похоронен у церкви». Командир поискового отряда «Дон» Михаил Сегодин рассказывает: «Всю площадь разбили мы на квадраты. Каждый предыдущий раскоп засыпали землей очередного квадрата. И впервые искать начали не прямо у церкви, а на краю кладбища, близкого к речке. И поисковое снаряженье наше на пятый день показало: «Захороненье». Осторожно подняли землю г-образной могилы. В ней лежало несколько автоматчиков, погребенных в касках и снаряжении, а на повороте могилы - останки еще двух людей. Мы сразу определили: один из погребенных может быть Лизюков. Тщательная и неспешная экспертиза подтвердила: «ЛИЗЮКОВ!»

Воронеж в почетном месте упокоил останки легендарного человека. Ведь теперь видим на камне слова: «На этом месте у высоты «188,5» 23 июля 1942 года принял последний бой командир 5-й танковой армии, Герой Советского Союза генерал А. И. Лизюков».

Воронежцы знают, чью память берегут. В городе побывали родственники Лизюкова, а недавно и воронежцы приезжали на родину героя в Гомель.
Такова судьба двух памятных знаков - одного в Беларуси, другого в степи вблизи Дона.

Все новости