Татарская община Москвы начала XIX века: неизвестные страницы истории

В связи с исчезновением здания мечети в Замоскворечье в конце XVIII века московские мусульмане предприняли ряд попыток добиться официального разрешения на строительство новой мечети. В 1805 году они выбрали в каче­стве ходатая перед московскими властями муфтия Оренбургского магометанского духовного собрания (ОМДС).

После резкого возражения московского митрополита Платона, указавшего в своем письме генерал-губернатору Беклешеву, что «царствующий град Москва… отвратителен к магометанской религии», губернатор решил оставить это дело [1] .

Возможно, что реализовать давнюю мечту об обретении мечети московским мусульманам мешали — помимо политики церкви — такие обстоятельства, как:

отсутствие финансов;

неумение грамотно обосновать свои претензии на конкретные участки земли или отсутствие должной документации на них;

неправильный выбор адресата для своих прошений.

Посмотрим, как видели разные представители мусульманской общины суть этих проблем. В письме от 8 октября 1805 года муфтий Мухаммед-Джан Хусаин (Гусейнов) просил генерал-губернатора «исходатайствовать Всевысочайшее [Александра I] … соизволение и милость о построении в Москве Магометанского храма … на казенный счет ».

Я обнаружил в Центральном историческом архиве Москвы (ЦИАМ) чрезвычайно важный для изучения нашей темы документ, не введенный в научный оборот, в том числе по причине его плохой сохранности. Примерно одна треть этого дела, датируемого 1807–1809 годами, обгорела (возможно, во время пожара вследствие военных действий 1812 года). Это значительно затрудняет чтение текста. Тем не менее и сохранившиеся страницы дают представление о сути происходивших процессов. Дело носит название «О просьбе жителей Татарской слободы Москвы оставить у них муллой Аскапова» [2] , но в нем затрагивается много смежных тем. В частности, сам же муфтий М.-Дж. Хусаин оговаривается в одном из своих писем от октября 1809 года, что, оказывается, московские мусульмане вовсе не просили у него помочь им найти спонсоров для постройки мечети.

Он пишет: «Жители Московской Татарской слободы… единодушно желание [изъявили [3] ] выстроить иждивением своим …, [не читаемо] на сооружение священного храма… [не читаемо] богоугодное сие заведение… разрешение о постройке мечети» [4] . Хотя часть текста не читаема, в этом отрывке однозначно говорится о той самой просьбе от 1805 года о построении мечети в Москве, и ключевые слова я выделил жирным шрифтом. Итак, москвичи хотели лишь получить разрешение от начальства на строительство мечети, а финансировать его они были готовы сами. Но муфтий решил иначе. Наверное, он хотел видеть здесь большую мечеть, построенную в восточном стиле, с высокими минаретами «по примеру Санктпетербургской столицы». Такую мечеть, действительно, можно было построить лишь за казенный счет. Кстати, о какой Петербургской мечети он говорит, ведь первая и до последних лет единственная мечеть в имперской столице была возведена лишь в 1913 году?

Речь идет о неизвестном ранее проекте от 1803 года, документация на который была обнаружена А. Н. Тагирджановой только в 2004 году в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА). По этому проекту на набережной Фонтанки предполагалось строительство мечети, сделанной по мотивам крымско-татарской архитектуры, для удовлетворения религиозных потребностей петербургских мусульман, прежде всего военнослужащих [5] . Однако этот проект (как и еще один аналогичный от 1804 года) так и не вышел за пределы чертежных мастерских, а приверженцы ислама в северной столице еще целое столетие оставались без храма. Муфтий ОМДС на момент составления обращения к московскому генерал-губернатору об этом, разумеется, не мог знать. В то же время, как бы то ни было, в письме от 1805 года он явно превысил и свои полномочия, и слишком высоко поднял планку требований, извратив суть просьбы мусульман-москвичей.

Тогда же, и вновь по вине муфтия ОМДС, в общине возник и другой скандальный вопрос, который и послужил формальным поводом для разлада между москвичами и М.-Дж. Хусаином. Будучи в Москве проездом, муфтий «поручил живущему в Москве Абдулу Узбякову исправлять провозглашение азана во время бываемого между ними богомолия, бракосочетания, погребения умерших и наречения имени новорожденным» [6] . Заметим, что ни для бракосочетания, ни для имянаречения или похоронного обряда муэдзин не требуется, так что речь идет о поставлении в Москве де-факто имама. Но эта кандидатура по целому ряду причин не устраивала москвичей-мусульман. Отказ имаму, назначенному муфтием, со стороны общины был мотивирован тем, что он «совершенно правил духовного обряда не знает», к тому же А. Узбеков был хром («не имеет в совершенстве ног»). «Все мы ни малейшего желания не имеем принять его в муллы», — звучало в приговоре местных жителей [7] .

Вряд ли эти отрицательные оценки можно назвать справедливыми. Абдулла Узбеков впоследствии войдет в историю московских мусульман как знаток целого ряда восточных языков, отличный делопроизводитель, ходатай за многих рядовых и состоятельных мусульман Москвы. Более того — он уже исполнял обязанности имама в Татарской слободе в отсутствие мечети на рубеже XVIII–XIX веков. Это становится понятно как из его собственных показаний от 1816 года, так и из слов муфтия: «… поручил живущему в Москве Абдулу Узбякову…» — ведь невозможно представить, чтобы знаток шариата сыскался бы «вдруг» на период кратковременного приезда муфтия. Однако в 1805 году Узбеков не смог найти общий язык с московскими татарами или, точнее, с какой-то их частью. Возможно, на конфликт повлияла определенная вольница, сложившаяся в консервативной среде жителей Татарской слободы, их независимость в религиозной сфере от кого бы то ни было (в том числе и от ОМДС) на протяжении столетий.

Вместо кандидатуры, предложенной муфтием ОМДС, москвичи пожелали выбрать имамом выходца из Башкирии С.-М. Асхапова, «который во всем совершенстве знает исправление богослужения, потому что он в Татарской Казанской гимназии обучался как гражданского, так и духовного татарского [т. е. мусульманского] закона» [8] . Это вызвало резкое недовольство муфтия Хусаина, который не согласился признать Асхапова официальным имамом. Чего же добивался муфтий? Опять мы видим совершенно фантастические, невероятно завышенные требования к вопросу с его стороны: «Город Москва — есть столичное место, где в проезде его [муфтия], хотя и покушался он несколько раз по просьбе жителей тамошних восстановить им имама, но в предприятии сем оставался нерешимым, в том предмете, что чиновник сей, будучи в таком городе, должен ведать все по учинении духовные [дела?], быть непреклонным к дурным поступкам, степенностью своею, приверженностью к Отечеству, и знанием закона показать приезжающим нередко туда из Турции, [… [9] ], Бухарии, Азии и других отдаленных мест одного с ним закона людям, что народ, обитающий под Великою державою, имеет у себя людей, сведущих о законе [мусульманском]» [10] . Как говорится, вашими устами да мед бы пить!

Реальность была такова: московские мусульмане или их часть поссорились с ОМДС. Они смогли получить необходимые документы на имама Асхапова только спустя 13 лет после того, как он поселился в Москве, причем сделали это в обход ОМДС. Также в обход муфтия они возобновили и просьбы о строительстве мечети.

Обращает на себя внимание, что жители Татарской слободы в 1816 году считали себя вправе напрямую обращаться со своими проблемами к российском императору, а отнюдь не к многочисленным сановникам, будь то градоначальнику или управляющему Департаментом духовных дел иностранных исповеданий (ДДДИИ, главный правительственный орган, контролировавший жизнедеятельность неправославных общин империи). Среди подписантов мы видим и муллу А. Узбекова. «Партия мечтателей» наивно полагала, что именно власть в лице самого императора поможет им в вопросе выделения земли под строительство мечети.

Магометанский молитвенный дом начала XIX века

Между тем группа «реалистов» видела решение вопроса в самостоятельных действиях, не дожидаясь вмешательства императора или еще кого-нибудь из властей. О том, как решался вопрос с богослужебным помещением в период до 1818 года, мы можем только догадываться. Узбеков, поначалу решивший, что муфтий ОМДС сможет реально повлиять на ситуацию с его назначением, писал ему от 18 сентября 1807 года, «что сей самый башкирец Аскапов, приехав в город Москву без письменного вида и назвав себя установленным будто бы от правительства муллою, производит в тамошней мечете недозволенное ему богослужение» [11] .

Речь, вероятно, идет о молельне, устроенной в частном доме, возможно — в домах Макая Абдулова и Абдул-Карима Курамшина. Два этих владения окружали с двух сторон участок, на котором впоследствии появилась нынешняя Историческая мечеть. Но называть эти жилые дома «мечетью» — несуразно.

Другое дело — специально отданный под нужды общины молельный дом. Таковой вскоре появился на участке, который выкупил неофициальный лидер группы «реалистов» мурза Хасан Мангушев. Упоминание о нем в документах имеется только одно. Во II-й части «Указателя жилищ и зданий» от 1826 года на участке 281, расположенном в самом углу «квадрата» Старых Толмачей, значится Магометанский молитвенный дом [12] .

Итак, выстроим по порядку происходившие события. Вторично просьбу разрешить строительство мечети жители Татарской слободы — мулла А. Узбеков и ряд богатых купцов?мусульман — подали в августе 1816 года на имя Александра I. В течение всего 1817 года шел интенсивный обмен письмами между московскими татарами, генерал-губернатором Москвы графом А. П. Тормасовым и начальством в Санкт-Петербурге с целью разрешить вопрос. Каких только отговорок не предлагал князь А. Н. Голицын — обер-прокурор Святейшего Синода, член Государственного совета и управляющий ДДДИИ — московским властям, чтобы они с честью вывернулись из ситуации. А. Н. Голицын, который мог предвидеть резкую реакцию церковных кругов на такое разрешение, был опытным политиком-интриганом. Именно он в феврале 1817 года придумал для графа Тормасова формулу «приискать в Москве какого-нибудь казенного дома, для отправления магометанского богослужения… — дабы построение мечети внутри самой Москвы не подало повода к разным толкам» [13] .

Мусульмане из «партии мечтателей» заняли тогда, что называется, принципиальную позицию. Например, один из ходатайствующих от их имени купец Макай Абдулов категорически отказался «построить… или нарочно покупить для мечети дома без приличного по обряду нашему признака» [т. е. без минарета и купола]. Более того, они даже немного повысили уровень своего требования, говоря о том, что согласны устроить в Москве мечеть, «если только от правительства будет разрешение, наподобие как устроены мечети в городе Казани и прочих местах» [14] . В итоге они еще на какое-то время остались без мечети.

Изменения в жизни мусульман «второй столицы» произошли ближе к концу 1818 года. Еще раз внимательно проанализируем архивные источники. Отказ мусульман от оскорбительного, по их мнению, предложения построить мечеть «без приличного по обряду признака» случился 31 марта 1817 года. Но в конце 1818 года в игру вступает мурза Хасан Мангушев. Так, он первым из московских мусульман нашел верного адресата для отсылки своих прошений. Он пишет не императору, а обращается в Санкт-Петербург к князю А. Н. Голицыну (который к этому времени возглавил объединенное Министерство духовных дел и народного просвещения) — с просьбой оградить имама С.-М. Асхапова от различных взысканий со стороны ОМДС [15] . Асхапов, таким образом, имеет в лице Мангушева своеобразного попечителя. И именно на земле Мангушева указан Магометанский молитвенный дом, при котором жил мулла С.-М. Асхапов.

Вновь обратимся к сообщению «Указателя жилищ и зданий» от 1826 года: в нем Магометанский молитвенный дом значится под номером 281. Это то самое владение, которое располагалось на углу Большой Татарской улицы и Старо-Толмачевского переулка (современный адрес: Большая Татарская улица, д. 20, стр. 2). Ранее я выдвигал другие версии локализации Магометанского молитвенного дома начала XIX века. «Партия реалистов» реализовала мечту о мечети спокойно, бесшумно, не дожидаясь ни участия муфтия ОМДС, ни разрешения императора.

Мурза Хасан Мангушев

Владение 281 выкупил купец Хасан Аитов, сын Мангушев [16] , о котором стоит поговорить подробнее. Произошло это, как мне представляется, именно в 1818 году. Хотя в «Алфавитных списках» 1818 года владельцем данного участка с «обгорелой землей» значится купец Матвей Красильников, однако в справочнике, очевидно, отражена ситуация на 1817 год.

В свое время я сделал предположение, что происхождение семьи Мангушевых — касимовское или, возможно, казанское. Однако сегодня, после долгой работы по теме этногенеза и истории развития нижегородских татар, я пришел к другому выводу. Эти Мангушевы — выходцы из рода мурз из села Камкино Нижегородской губернии. Их ранние семейные владения включали и деревню Мангушево в той же губернии (обрусевшую в XVII–XVIII веках), и соседние села. Часть рода, спасаясь от крещения, бежала в район Заказанья. Хасан Аитович оказался в Москве.

Его сын Умар и брат Гибятулла развернули свою деятельность в качестве купцов в Мясницкой части, проживая в домах русских домовладельцев (известно, что Мясницкая часть в прошлом была центром, средоточием московской торговли, и многие купцы из числа мусульман стремились торговать именно там). Еще раз внимательно просмотрев свои записи, я обнаружил, что в одной доверенности, приложенной к метрической книге московской (Исторической) мечети, «московский купец мирза Умар, сын Хасана», в 1837 году являлся уполномоченным (вакилем) уроженца села Базлово Нижегородской губернии Б. Алтынбаева в деле замужества дочери последнего. Еще при написании своей книги «Мусульманская община Москвы в XIV — начале ХХ в.» я предположил, что составителем доверенности был имам мечети села Камкино Ф. Аминов [17] . Теперь все части этого ребуса оказались соединены и легко разрешились. Итак, Мангушевы действительно были мурзами — князьями, выходцами из Камкино.

Полагаю, что легенда, бытующая среди камкинцев об одном знатном и богатом уроженце этого села, который «занимался восстановлением Москвы после пожара 1812 года» [18] , имеет отношение как раз к Х. А. Мангушеву. Уроженец Камкино Исмаил Абдульман — «легендарный купец» [19] , который предполагается на эту роль, не подходит для нее: он являлся меценатом гораздо позже, в 1874 году (пожертвовал деньги на ремонт 2?й соборной мечети с. Шыгырданы ныне Батыревского района Чувашии) [20] . Скорее всего, память камкинцев зафиксировала некоего купца, имевшего отношение к Москве, но не удержала его подлинного имени.

Вернемся к Мангушевым. Меня и ранее удивляло, что, будучи обладателями собственного дома в Пятницкой части, представители этого рода жили в наемных квартирах далеко от него, в Мясницкой части [21] . Теперь становится понятным и этот момент. Мурза Хасан Аитович выкупил владение под мечеть не столько для себя, сколько для общины.

В качестве Магометанского молитвенного дома домовладение Мангушева функционировало вплоть до открытия нынешней Исторической мечети. Это было здание в стиле ампир размером 4 на 8 сажень, выстроенное из дерева и камня, двух- и частично трехэтажное. У здания не было минарета, роль которого, по всей видимости, выполнял третий этаж в центральной части дома. Это становится очевидным из документа от 9 сентября 1823 года, в котором со слов священника близлежащей церкви Никиты Мученика московский архиепископ Филарет говорит: «Они в известные времена громким голосом с возвышенных мест созываемы были к своим обрядам» [22] .

Несмотря на название «молитвенный дом» в «Указателе жилищ и зданий» от 1826 года, сами мусульмане, очевидно, считали это здание Соборной мечетью. Никак иначе невозможно объяснить статус С.-М. Асхапова, который он прописывает в документе от 1821 года — имам-джами [23] , т. е. в переводе с арабского «имам Соборной мечети».

Итак, Магометанский молитвенный дом (мечеть Мангушева) продолжил традицию существовавшей в XVIII веке старинной мечети, и сам, в свою очередь, послужил предшественником постоянной каменной мечети, которую мы называем сегодня Исторической. После окончания строительства Исторической мечети понятие «Магометанский молитвенный дом» было перенесено на это новое здание. Купец Мангушев (скорее всего Умар, сын Хасана) значился хозяином своего владения еще и в 1841 году. Последнее упоминание Умара Мангушева, к тому времени — купца 3?й гильдии, относится к 1857 году.

Впоследствии хозяевами участка земли, где располагалась мечеть Мангушева, были: К. П. Соловьев (упоминается в 1867 и 1875 годах), купец А. И. Горячев (1886, 1902 и 1908 годы). Лишь в 1910 году владельцем стал крестьянин Азеевской волости Елатомского уезда Тамбовской губернии Абдул Салехович Танеев, выкупивший этот дом у Горячева.

Мулла Сейфуль-Мулюк Асхапов

Мулла Сейфуль-Мулюк Асхапов (Асхабов) сын Собанаков [24] происходил родом из 8 кантона Уфимского уезда Оренбургской губернии [25] . Ныне это территория центральной части Башкортостана (Кармаскалинский, Уфимский районы). В справочнике 1826 года он указан как Асханов [26] ; его подлинное отчество, заменившее в делопроизводстве фамилию — Асхабов или Асхапов — прочитывается в целом ряде архивных документов [27] . К сожалению, ни населенного пункта, ни рода, из которого он происходил, мы не знаем, это затрудняет точную этническую идентификацию Асхапова. В документах он назван «башкирцем», но в реальности мог быть как башкиром, так и представителем других тюркских общностей, массово проживавших в этом уезде — мещеряком или тептярином. Кстати, в этом кантоне муфтий ОМДС М.-Дж. Хусаин имел угодья и земельные споры с местным населением, поэтому он особенно трепетно относился к выходцу из данной местности, причем по ряду причин — крайне негативно.

Как этот имам попал в Москву из столь далеких краев, пока не выяснено. Асхапов проживал в Москве с 1805 года [28] . Стать имамом Татарской слободы его «убедительнейшим образом просили не только мы, здесь живущие, но и приезжие из разных российских татарских жительств, но даже бухарцы и персияне, чтобы он… из своего жительства приехал к нам в Москву для отправления богослужения», так как «мы в отправлении богослужения… имели ужасную нужду». Он охарактеризован своими сторонниками как «добрый, честный и не зазорный» [29] . Однако с позиций ОМДС Асхапов проник в Москву незаконно и производил богослужения, не имея на то соответствующего права и указа от муфтия. Используя свои связи, глава ОМДС добивался, чтобы Асхапов приехал в Уфу для сдачи соответствующих экзаменов (чего, понятно, ему не удалось бы сделать), однако последнему удавалось уходить от прямого столкновения со своим грозным противником. На протяжении многих лет муфтий Хусаин добивался от московских властей снятия Асхапова с поста имама и высылки его из Москвы. Но результата это не принесло — видимо, поддерживавшие Асхапова московские мусульмане во главе с мурзой Мангушевым использовали свои рычаги для нейтрализации враждебной линии муфтия ОМДС.

Со временем на их сторону встал и столь могущественный сановник, как князь Александр Голицын, непосредственно к которому и обращался Мангушев. Министр изобрел очередную (не первую и не последнюю в истории московских мусульман) лазейку для того, чтобы обойти юридические постановления, не нарушая никаких законов. Он отправил для экзаменовки Асхапова имам-хатыба, подчинявшегося другому муфтию — Крымскому (Таврическому). Как известно, в Российской империи существовало два мусульманских религиозных органа: Оренбургское магометанское духовное собрание (ОМДС) и Таврическое магометанское духовное правление (ТМДП). Благодаря этой уловке Асхапов в 1818 году получил указ от муфтия — но не Оренбургского, а Крымского [30] . Далее А. Н. Голицын провел через Комитет министров специальное постановление, утвердившее 9 ноября 1818 года Асхапова в должности имам-хатыба Москвы [31]. Только после этого муфтий ОМДС, вынужденный согласиться со свершившимся фактом, признал Асхапова в качестве официального имама. К 1821 году последний достиг статуса имама-джами, т. е. имама Соборной мечети [32] , а к 1823 году — статуса имама-мухтасиба, т. е. имама всей Московской округи [33] .

Сейфуль-Мулюк Асхапов жил непосредственно в здании вновь учрежденного Магометанского молитвенного дома, или в мечети Мангушева. Начиная с 1819 года он регулярно обращается к московским властям с просьбой предоставить выходные дни офицерам и рядовым военнослужащим, полицейским и казакам-мусульманам по случаю мусульманских религиозных праздников, чтобы у них была возможность «посетить богомолие» на Уразу-байрам и Курбан-байрам. Всякий раз ответ на эти просьбы был положительным. В его отсутствие в Москве (в июле 1820 года он выехал в Уфимский уезд за своим малолетним сыном) эта практика продолжалась, и в переписку с властями вступал некий Ахмет Абраимов сын Давищев [34]. Скорее всего, это представитель купеческой династии Девишевых (из Касимова или Елатьмы), которые впоследствии стали попечителями Исторической мечети.

В 1827 году С.-М. Асхапов «находился в преклонных годах», много разъезжал по Москве, посещая воинские команды и военный госпиталь, а также «для увещевания подсудимых» [35] . Кроме того, де-факто он исполнял обязанности религиозного судьи и свидетеля перед государственными органами власти [36] . Асхапов не получал жалования из государственной казны, а содержался на средства московского мусульманского общества. Несмотря на хвалебный отзыв о нем московского коменданта генерал-лейтенанта Н. Н. Веревкина, новый главноуправляющий ДДДИИ, известный консерватор и славянофил, активно выступавший против А. Н. Голицына, А. С. Шишков отказался назначить ему жалование. В этом эпизоде важно лишь одно обстоятельство. Московские власти на уровне среднего звена были чрезвычайно комплиментарны, доброжелательны к мусульманам Москвы — ведь именно им и приходилось работать с общиной напрямую. Однако высшая власть, находившаяся под жестким идеологическим прессингом Греко-Российской православной церкви [37] , не могла с легкостью соглашаться на удовлетворение требований мусульман. В искаженном образе мышления церковных иерархов это означало бы, что мусульмане «выиграли или сравнялись с господствующей нацией» [38] .

У С.-М. Асхапова были малолетний сын Замалей, которого он намеревался перевезти из Оренбургской губернии в Москву, и дочь Бадигуль-Джамал, которую упоминает Р. Фахретдин. На ней женился религиозный авторитет, происходивший из китайских дунган, Исмагил б. Абдуррахман ат-Тингани (ум. в 1858 году) [39] . После Асхапова имамом мечети стал Рафек Бекбулатович Агеев — это произошло ближе к 1833 году, когда, вероятно, Асхапов скончался.

Д. З. Хайретдинов

[1] ЦИАМ. Ф.16. Оп. 3. Д.1217. Л.1–7.

[2] ЦИАМ. Ф.16. Оп. 3. Д.2466.

[3] Реконструкция. Окончания фраз в этом письме, приходившиеся на сожженный край бумаги, не читаются.

[4] ЦИАМ. Ф.16. Оп. 3. Д.2466. Л.21.

[5] Тагирджанова А. Н. Проект «Татарская мечеть 1803 г. » // Ислам в Санкт-Петербурге. Энциклопедический словарь / Сост. и отв. ред. Д. З. Хайретдинов. — М. — Н. Новгород, 2009. — С. 192.

[6] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 2466. Л. 21 об.

[7] Там же. Л. 1–1 об.

[8] Там же. Л. 1 об.

[9] Возможно, здесь стояло также: Персии (реконструкция по аналогии с другим письмом муфтия).

[10] Там же. Л. 13 об.–14.

[11] Там же. Л. 14 об.

[12] Указатель жилищ и зданий в Москве, или Адресная книга. Ч. II. — М., 1826. — С. 141.

[13] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 6. Д. 2442. Л. 16.

[14] Там же. Л. 21–21 об.

[15] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 6. Д. 3692. Л. 6.

[16] ЦАНТДМ. Ф. 1. Оп. 10. Д. 474 (Пятницкая часть, вл. 251 н./ 262). Ед. хр. 1.

[17] Хайретдинов Д. З. Мусульманская община Москвы в XIV — начале ХХ в. — Н. Новгород, 2002. — С. 234.

[18] Сенюткина О. Н., Мухетдинов Д. В. Благотворительность мусульман Нижегородчины // Ислам на Нижегородчине. Энциклопед. словарь / Сост., отв. ред. Д. В. Мухетдинов. — Н. Новгород, 2007. — С. 29.

[19] Орлов А. М., Каримов А. А. Камкино: история и современность. — Н. Новгород, 2003. — С. 64.

[20] Браславский Л. Ю. Ислам в Чувашии. — Чебоксары, 1997. — С. 137.

[21] Хайретдинов Д. З. Указ. соч. С. 133.

[22] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 4. Д. 316. Л. 4.

[23] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 6. Д. 5259. Л. 4.

[24] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 4. Д. 525. Л. 5.

[25] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 2466. Л. 1, 2.

[26] Указатель жилищ и зданий… Ч.II. С. 141.

[27] ЦГИА РБ. Ф. И?295. Оп. 3. Д. 126. Л. 6 об., 20 об.; ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 4. Д. 819. Л. 4, 10. Фамилия Асхапов (Асхабов) образована от араб. «асхаб» — сподвижники Пророка.

[28] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 2466. Л. 2.

[29] Там же. Л. 1 об.–2 об.

[30] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 6. Д. 3692.

[31] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 8. Д. 298. Л. 5.

[32] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 6. Д. 5259. Л. 4.

[33] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 4. Д. 525. Л. 5.

[34] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 6. Д. 5961. Л. 1–1 об.

[35] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 8. Д. 298. Л. 5–6.

[36] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 4. Д. 819. Л. 25.

[37] Греко-Российская православная кафолическая церковь, или Российская Церковь греческого закона — официальное именование православной церкви в Российской империи в синодальный период (1700–1917 гг.).

[38] ЦИАМ. Ф. 16. Оп. 3. Д. 1217. Л. 7.

[39] Фахруддин Р. Асар. Т. 2. — Казань, 2009. — С. 234.

Все новости