Хранительница старины

В семейном архиве ставропольцев Волошенко хранятся уникальные документы ушедших эпох

Домашний архив ставропольских старожилов Волошенко зародился в позапрошлом веке в скромном флигеле, выходившем низкими окнами на двор купеческого пивоваренного завода. В крепком дубовом сундуке, на котором жена конного кучера Авксентия Ефимовича укачивала раскричавшихся детей, покоились завернутые в тряпицу свидетельства о рождении и браке. 
С годами документальная «кладь» семьи обрастала художественными фотокарточками, нежными письмами и хрупкими бумагами с бесстрастными начальственными подписями. Архив кочевал из сундука в холщовые пакеты, выдвижные ящики и антресоли. Сегодня, когда род ставропольцев Волошенко продолжает уже восьмое поколение, историю семьи бережет внучка степенного Авксентия Ефимовича, Светлана Михайлусь (на фото).
В синем пластмассовом портфеле в «трешке» на пятом этаже многоквартирного дома хранит она запахи и шум купеческого города, революционные всполохи, победы и трагедии XX столетия, запечатленные в семейных свидетельствах «прошлой жизни».

Пара гнедых для служивого
Первое известное лицо этой истории, Василий Лысенко, прибыл в Ставрополь по рекрутской повинности в год, когда отставной майор Мартынов на дуэли в Пятигорске застрелил офицера Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова.
Смерть опального поэта вряд ли взволновала молодого рекрута, переживавшего крутые перемены в жизни: его только что – почитай, навсегда – оторвали от земли и родных корней, отправив на военную службу, которую тогда разумели едва ли не за каторгу.
В 1866-м, после 25 лет гарнизонных будней, строевой муштры и скудных солдатских щей, служивый вышел из казарм «на волю». Ставрополь к тому времени так разросся и похорошел, обзавелся гостиницами, мостовыми, церквями и каменными домами, что, по удивленному замечанию краеведа Иосифа Бентковского, «успел перещеголять своей наружностью многие из наших губернских городов».
Здесь и остался коротать век отставной солдат Лысенко. Завел пару лошадей, женился, занялся извозом. По утрам, затемно, уже стоял у Триумфальной арки, от которой начинался тракт на Георгиевск и дальше в Закавказье. Курил махорку и кашлял в окладистую бороду, обсуждая с возницами городские новости.
Отсюда, с Тифлисской заставы, Василий возил господ на Воды, которые в то время считались самым модным курортом страны.
Шло время, солдат старел и, не справляясь уже с работой, взял себе помощника, будущего зятя, Авксентия Волошенко. О нем потомкам известно много – из пухлого «Дела о назначении пенсии».
На Кавказ приехал с четырьмя братьями из Верхнелубинской волости Воронежской губернии. Осел в Большой Джалге, обзавелся семьей. Но то ли хворь какая приключилась, то ли беда, только вскоре «жена его Елена волею Божею умерла».
Похоронив супругу и детей, Авксентий перебрался в губернский центр и устроился подручником к опытному вознице. Парень он был старательный, работящий, а у старого солдата подрастала дочь. Так что через пару лет, когда девушке минуло семнадцать, священник Николай Батищев и псаломщик Василий Троянский удостоверили своими подписями: «Авксентий Ефимов Волошенко повенчан браком с дочерью отставного рядового Василия Лысенко девицею Татьяною 18 октября 1884 года в Ставропольской Георгиевской церкви, что на Мамайке».

Рукодельницы у окошка
В годы, когда молодые начинали совместную жизнь, в Ставрополь из австрийского города Елемница прибыл 25-летний пивовар Антон Груби. Молодой коммерсант приступил к постройке пивоваренного завода «на собственном при усадьбе месте на Варваринской улице» (ныне Розы Люксембург) и накануне наступающего XX века начал выпускать в Ставрополе пиво пель-эль, чешское, мюнхенское и кулембахское в фирменных бутылках из черного стекла, медовый напиток и сельтерскую воду.
В 1904 году Антон Осипович принял на службу конного кучера Авксентия Волошенко, отца двух девчушек – Шуры и Маруси, и отвел молодой семье флигель напротив хозяйского дома.
Здесь появились на свет Михаил, Сергей, Константин и Тамара Волошенко, в дубовый сундук легли первые листки будущего архива, а старшие дочери, приладившись у окна, скроили и пошили на заказ горы модной одежды и белья.
Сохранился столетний снимок: обрамленные фигурной рамкой Шура и Маруся замерли перед фотокамерой в «музыкально-художественном, фотографическом, багетном магазине» С.М. Тосунова, взявшего, как указано на карточке, высшее Гран-при на Римской выставке 1910 года. Сестры юны (одной 19, другой 21) и вхожи в дома уважаемых в городе купцов, инженеров, докторов.
Они обшивают семьи разъездного врача для бедных Тиграна Богданова, специалиста по женским болезням Н. Савичева, коммерсантов Алафузовых (чей родоначальник, уроженец греческого острова Сантарино Иван Антонович, стал одним из первых Почетных граждан Ставрополя) и, конечно, Антона Груби, который был так расположен к семье Волошенко, что на Марусино венчание выдал собственную коляску, с шиком доставившую невесту к Софиевскому собору.
После революции советская власть переселила мещан Волошенко из флигеля в хозяйский деревянный дом на каменном фундаменте, но отец семейства решил заселить только столовую, посчитав нечестным отнимать чужую собственность.

Сталин не услышал
Когда грянула Гражданская война, младшей дочери Авксентия Тамаре исполнилось семь лет, и судьба уже сплетала для нее сложные жизненные узоры. В эти месяцы где-то на Дону белые зарубили красного партизана Александра Приходько, оставив сиротой его сына, 10-летнего Семена, будущего волошенковского зятя. Пройдут годы, двое встретятся и поймут, что в светлое социалистическое будущее шагать им теперь вместе.
Семен и Тамара – люди новой эпохи, рожденные в царской России, захваченные большевистской правдой, перемолотые сталинским режимом. Накануне страшного 1937 года 27-летнего коммуниста Приходько назначают директором Петровского укрупненного пункта «Заготзерно». Следующим летом колхозники собирают здесь небывалый урожай. «Заготзерно» молнирует в центр: нужно 40-60 вагонов в день. Но приходит сорок – за весь сезон.
В сентябре Петровское сотрясает громкий процесс. Судят «разоблаченных врагов народа» во главе с партизанским сыном Приходько. Его послед-нее слово в суде: «Товарищ Сталин! Слышишь ли ты нас? Я верю: насколько наш советский суд суров, настолько он справедлив. Мы надеемся на справедливость».
Тамара тоже надеялась и боролась за мужа, и даже пробилась на личный прием к члену Политбюро ВКП(б) Михаилу Калинину. «Всесоюзный староста» успокоил ее, пообещал разобраться. Тамара вернулась домой окрыленная, взяла в руки свежий номер «районки» и похолодела: раздел «Хроника» сообщал, что приговор в отношении врагов народа с петровского «Заготзерна» приведен в исполнение.

«Моя кулачка»
Тамара стала женой врага народа. Только ее брат Сергей рискнет сказать дома, что Приходько останется для него «самым наичестнейшим коммунистом». У Сергея самого жена была дочерью раскулаченного крестьянина, сгинувшего неведомо где после ареста, и он втихаря называл свою Сашу опасным и ласковым прозвищем «моя кулачка».
Отец Александры, как и свекор ее Авксентий, приехал на Ставрополье из Центральной России («У нея родители: Рязанской губернии, Спасского уезда, села Выжлеса крестьянин Михаил Павлов Корешков и законная жена его Татьяна», – сообщает «Свидетельство Ставропольской Духовной консистории», выданное в 1900-м и пополнившее волошенковский архив 25 лет спустя).
Глава большого семейства бондарь Корешков создал артель, за что в эпоху коллективизации был репрессирован как «мироед и эксплуататор». Законная жена его Татьяна выдержала удар, выходила детей, мало того – дала высшее образование.
Всем, кроме Александры. Та окончила владикавказский «сельхоз», сдала госэкзамен, а за дипломом... не приехала! Влюбилась по уши и вышла замуж, махнув рукой на институт и навсегда рассорившись с семьей, которая так и не простила ей «ставропольского голодранца».
Через много лет, в 60-х, их уже взрослые дети нашли на чердаке старый сундук, а в нем кучу истрепанных листков, желтых фотографий и стопку писем, перевязанных красной ленточкой. Покрутили в руках бумаги с забавными «ятями», поглядели на снимки, с которых смотрел на них дед, мещанин Авксентий Ефимович, да положили на место. А письма, что писал их маме влюбленный папа, понесли родителям. Раскрыли одно, с удивлением вчитываясь в выцветшие строчки: «Ты – моя ладья...»
Сергей опешил: «Ты зачем их держишь?» Жена потянулась к исписанному листку: «Они мне жизнь продолжают». Но письма уже полетели в печку. Сергей бросил их в огонь, стыдясь юношеской горячности. А сам до последних дней носил «свою ладью» на руках. Сама она уже давно не ходила: в 43-м, когда ее Сережу арестовали по «изменнической» 58-й статье, Александру парализовало.

Изболевшие души
Перед войной их жизнь только начала налаживаться. Дочка Светлана, которой перешел по наследству семейный архив, вспоминает подаренный родителями кукольный сервиз, плетеное кресло, «как на фотографии Сталина», и праздничную елку с самодельными игрушками, которую папа впервые принес накануне нового, сорок первого года.
Потом случилась война, и папа попал в плен и встал перед выбором, поставленным немецким офицером: «Или идешь писарем в контору, или всю семью расстреливаем на твоих глазах». Сергей выбрал контору. Сумел помочь нескольким евреям: подделывал документы, оформлял фиктивные браки. Когда оккупантов выдавили с Кавказа, сам явился в органы: работал-де у немцев «писарчуком».
Мама, соседи несколько лет писали «наверх» письма, рассказывая, что «изменник», как мог, спасал обреченных. Не помогло. Сергею Волошенко дали 10 лет и отправили на Север на лесозаготовки. А Александру разбил инсульт.
Так в старый дедовский сундук легла еще одна человеческая трагедия. Но готово в нем было место и для светлых страниц, пока что бережно хранимых в одной девичьей шкатулке.
С самого фронта, с огневой передовой, получала весточки Любочка Собчак – дочь швеи Маруси, которую когда-то доставила на венчание в собор богатая купеческая коляска.
Тоненькая, черноглазая комсомолка, лучше всех танцевавшая вальс в клубе Гафицкого (ныне Музей изобразительных искусств), трепетно хранила фронтовые треугольники одного адресанта – военного художника Григория Гордиенко. Они не связали друг с другом судьбу, может, потому и сохранились эти письма, а в них – светлое, робкое чувство, зарождавшееся вопреки войне, смерти и горю.
«С приветом и наилучшими пожеланиями шлю вам свое фронтовое письмо. Может, оно найдет чувство и внимание в Вашем девичьем сердце. Письмо Ваше с новогодними пожеланиями получил, за что очень благодарен, ибо на фронте каждая строчка имеет свой интерес и уважение в изболевшей душе солдата….»

Звезда на мундире
Любочкиной кузине, Нине Тутовой, фронтовая почта принесла страшное известие: ее муж, Николай Сипягин, пал смертью храбрых в боях на Черноморье.
Он был похоронен с воинскими почестями осенним штормовым вечером в Новороссийске. Вдове предложили квартиру в единственном уцелевшем в городе доме. Там она и осталась – рядом с могилой своего капитана.
Это была любовь со школьной скамьи. Николай, сын офицера царской армии, погибшего в Гражданскую, с детства бредил морем. После семилетки и педтехникума в Ставрополе поступил в морской техникум Владивостока. Избороздил моря и океаны, тропики и Заполярье, в самых дальних походах не забывая детскую любовь.
Их брак был счастливым и недолгим: Сипягиных, как и миллионы любящих пар в СССР, разлучили германские войска, которые ранним утром 22 июня «без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны напали на нашу страну».
Николай Иванович командовал 4-м дивизионом сторожевых катеров на Черном море. Участвовал в обороне Одессы и Севастополя, освобождал Новороссийск. Осенью 43-го 32-летний капитан получил звание Героя Советского Союза. А через два месяца погиб при взятии Керчи от осколка разорвавшегося снаряда.

Аристократ с телескопом
Словно перемешанные пазлы, хранятся в синем портфеле имена, лица, судьбы. Вроде, история одного рода, а сложишь мозаику – вырастает история целой страны.
Хранительница семейной памяти Светлана Михайлусь добавила в архив частицу своей жизни. За ней – воспоминания о послевоенном детстве. Полуразрушенное здание первой женской школы (ныне школа-интернат для слабослышащих детей), карточки на хлеб, учебники – по одному на пятерых, школьные вечера, на которые в виде исключения пускали мальчиков-суворовцев, и, конечно, учителя – дорогие и любимые.
С выпускной фотографии долго будут улыбаться они потомкам отставного солдата Лысенко. Молодые девушки с ямочками на щеках («вчерашние выпускницы пединститута»), седовласый мужчина с подкрученными усами («астроном Евгений Евгеньевич Родионов, выпускник Смольного, у него даже поступь была другая, чем у «советских» учителей»), красавица с темными локонами («Вера Ивановна Дорохова – математик, жена второго секретаря горкома. Она часто болела, и мы ходили проведать ее. И ни разу она не отпустила нас, не напоив чаем со сдобой»).
Семье Волошенко после войны приходилось нелегко: папа в лагере, мама прикована к креслу. Может, потому вкус тех булочек Светлана давно забыла, а доброту учительницы – нет.
В 50-х стало легче. Вернулся домой отец. В родном городе он мостил булыжником дороги. Например, к дому «сосланного» в Ставрополь члена Политбюро ЦК КПСС Николая Булганина. В 1957-м тот выступил за снятие Хрущева с поста первого секретаря, за что был причислен к «антипартийной группе», лишен звания маршала и отправлен руководить ставропольским Совнархозом.
Светлане приезд попавшего в опалу партийца запомнился несбывшимися юношескими надеждами. В строительном техникуме они всем курсом мечтали о великих стройках, а Совнархоз поставил на мечтах крест – вся молодежь осталась в Ставрополе.

Ожившая история
Светлана устроилась в проектную контору чертежником, дослужилась до старшего инженера-сметчика. Сейчас на пенсии, ухаживает за старенькой кузиной Любочкой, когда-то томившей изболевшее солдатское сердце, бережет старые и собирает новые страницы для семейного архива.
Есть среди них бесценные документы, на которых оставили подписи начальники канувших в Лету эпох – члены духовной консистории и столоначальники, председатели присутствия, комсомольских ячеек и окружной швейной фабрики союза текстильщиков. Есть фотографии – от снимков молоденьких швей Шуры и Маруси, изготовленных в мастерской «Поставщика Наместника Его Императорского Величества на Кавказе», до цветных фотокарточек солдата Кремлев-ского президентского полка Вячеслава Волошенко, снятых на цифровую камеру в начале двухтысячных.
В пластмассовом портфеле хранится живая история рода. Немного воображения и, кажется, можно услышать цокот копыт по городской мостовой, стук швейной машинки в светлом купеческом доме, гул комбайнов на полях, мелодию вальса на хриплом патефоне...

Все новости