Русский князь и анархист, бросивший вызов теории эволюции

Опубликованная Дарвином работа «Происхождение видов» вызвала острые споры и мощные баталии. Самая известная из них шла между наукой и религией, но были и диспуты внутри самой науки. Один из самых ожесточенных споров был о том, чему отдает предпочтение естественный отбор: сотрудничеству или соперничеству. Сражения на эту тему продолжаются до сих пор. И на протяжении 100 лет не было такого человека, который бы столь активно пропагандировал изучение эволюции сотрудничества, как Петр Кропоткин.



Кропоткин путешествовал по миру, рассказывая об эволюции сотрудничества среди животных и людей, называя его взаимопомощью. Иногда его поездки были добровольными, но зачастую вынужденными: его арестовывали, изгоняли или запрещали въезжать во многие весьма респектабельные на сегодняшний день страны. Все дело в том, что он был не только пропагандистом науки о сотрудничестве; он был также одним из лидеров и лицом анархистского движения. Кропоткин уверовал в то, что его политическая деятельность и наука объединены законом о взаимопомощи: что сотрудничество это преобладающая эволюционная сила, приводящая в движение все формы общественной жизни, от микробов до человека.



Кропоткин также был русским князем. Домашний учитель по фамилии Поулейн поведал ему о французской революции и тайком пропагандировал в доме Кропоткиных анархистские идеи, в то время как отец Петра с гордым видом рассказывал о знатном происхождении Кропоткиных и родстве с царской семьей. Поулейн также водил мальчика к московским политическим агитаторам. В 1854 году, когда ему было 12 лет, Кропоткин отказался от своего титула, но он все равно оставался ребенком из привилегированной семьи. Как-то раз у него произошла странная встреча на царском балу с Николаем I, и спустя годы Петра приняли в Пажеский корпус.



Отец Кропоткина был счастлив, радуясь светлым перспективам своего сына в этом инкубаторе элиты, где взращивали новые поколения руководителей России. Однако Петру там было до тошноты скучно. «Проходит день за днем, - писал он своему любимому брату Саше, - едва ли не лучшие годы жизни, а ты не можешь ими воспользоваться. Ты не живешь, а просто прозябаешь». Он быстро стал одним из лучших учеников в корпусе, благодаря чему его произвели в главные пажи царя Александра II (который сменил Николая I). Когда Кропоткин был свободен от своих пажеских обязанностей и от занятий, он занимался тем, что ему нравилось больше всего на свете: наслаждался красотой природы, читал о зарождавшемся анархистском движении в России и изучал радикальные новые идеи об эволюции и естественном отборе, которые пропагандировал англичанин по имени Чарльз Дарвин.



Одной из привилегий лучшего ученика Пажеского корпуса было то, что закончив в 1862 году учебу, Кропоткин получил право первого выбора из списка государственных должностей. К изумлению друзей и замешательству отца он попросил назначить его в недавно присоединенную к России Амурскую область (Забайкальскую - прим. перев.), что в Сибири. Столь странный выбор не ускользнул от внимания царя, который спросил: «Так ты едешь в Сибирь? А не боишься отправляться так далеко?» «Нет, - ответил Петр. - Я хочу работать». «Что ж, езжай, - сказал ему царь. - Человек может приносить пользу везде». И поэтому 27 июля 1862 года Кропоткин поехал.



Приключения Кропоткина за пять лет жизни в Сибири стали темой не одного фильма. Он проехал по Сибири 80 тысяч километров, часто «лежа во весь рост в санях, завернутый в меховую полсть с мехом внутри и снаружи … когда температура опускалась до 40 или даже 60 градусов ниже нуля…» Его работа заключалась в инспектировании страшных сибирских тюрем, которые были заполнены не только преступниками, но и политическими агитаторами. Он с сознанием долга выполнял свою работу, однако делал это с отвращением. На границе Сибири, писал он, следовало бы установить знак как в преисподней Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий». А свое свободное время Кропоткин посвящал дальнейшему изучению анархистской философии (зачастую из бесед с сосланными в Сибирь лидерами анархизма) и, что самое важное, исследованиям естественного хода развития сибирских животных и живших там людей.



Кропоткин ждал, что увидит там жестокий и беспощадный мир дарвиновской борьбы за выживание. Он искал его проявления повсюду - и ничего. «Я не сумел ничего найти, - писал Кропоткин, - хотя ревностно искал эту жестокую борьбу за средства к существованию среди животных одного вида, которую большинство дарвинистов (хотя не всегда сам Дарвин) считали доминирующей характеристикой борьбы за выживание и главным фактором эволюции».



Вместо этого он увидел взаимопомощь - причем везде. «Во всех этих сценах животной жизни, проходивших перед моими глазами, я видел взаимную помощь и взаимную поддержку, доведенные до таких размеров, что невольно приходилось задуматься над громадным значением, которое они должны иметь в экономии природы для поддержания существования каждого вида, его сохранения и его будущего развития», - писал Кропоткин. И это было не только у животных. Крестьяне в деревнях, которые он посещал, постоянно помогали друг другу в борьбе с суровой сибирской природой. Более того, он отметил прямую зависимость между размерами взаимопомощи в крестьянской деревне и ее удаленностью от власти государства. Все было именно так, как говорили анархисты. «В Сибири, - писал Кропоткин, - я утратил всю веру в государственную дисциплину, которую прежде лелеял. Я был готов стать анархистом».



Он также был готов бросить вызов ортодоксальным взглядам биологов, говоривших о том, что естественный отбор ведет исключительно к борьбе и соперничеству. Кропоткин оставался дарвинистом, причем несгибаемым, однако он считал, что процесс естественного отбора, особенно в таком суровом климате как сибирский, может привести не только к соперничеству, но и к взаимной помощи. Возникавшие у него мысли о биологической эволюции и анархизме начали сливаться воедино.



Проработав пять лет в Сибири, Кропоткин поступил на учебу в университет Санкт-Петербурга, где на бумаге он изучал математику, а на деле учился быть анархистом. В своей второй специализации он оказался настолько успешен, что царь арестовал его и бросил в Петропавловскую крепость. Кропоткин так описывал ее историю: «Здесь Петр I приказал замучить пыткой своего сына Алексея, а может быть и умертвил его собственноручно … здесь держали в заточении княжну Тараканову в камере, которая в половодье наполнялась водой, и крысы взбирались на нее, чтобы не утонуть … здесь были анналы убийств и пыток, здесь людей хоронили заживо, обрекая на медленную смерть или доводя до безумия в одиночестве и мраке промозглых темниц». Через какое-то время Петр бежал. Это был невероятный побег, о котором много писали. Он потребовал длительной подготовки, и в нем было все: шпионы, подставные лица возле тюрьмы, притворявшиеся пьяными и отвлекавшие охрану, и даже соучастник, сыгравший мазурку на скрипке как сигнал к побегу.



Вскоре после этого Кропоткин прибыл в Англию. Он бросил вызов последователям Дарвина, и в первую очередь, Томасу Хаксли (Thomas Henry Huxley), а также их утверждениям о том, что естественный отбор всегда ведет к соперничеству. Да, соглашался Кропоткин, иногда такое случается, особенно в тропиках, но взаимная помощь так же распространена, если не больше. Это биологическая и политическая реалия. «Муравьи, птицы, сурки … не читали ни Канта, ни Отцов Церкви, ни Моисеева закона. А между тем у них у всех то же понимание добра и зла. Откуда это? - спрашивал он. - Та или другая религия, то или другое таинственное представление о совести ни при чем в этом понимании добра и зла. Оно составляет естественную потребность всех животных видов, выживающих в борьбе за существование. И когда основатели религий, философы и моралисты толкуют о божественных или о метафизических «сущностях», они только повторяют то, что на деле практикует всякий муравей, всякая птица в своих муравьиных или птичьих обществах».



Кропоткин опубликовал серию книг и длинных статей, такие как «Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса», «Великая Французская революция», «Современная наука и анархия» и «Этика». Он читал лекции по всей Европе, в местах, где ему не запрещали появляться, и откуда его не гнали как смутьяна и возмутителя спокойствия. Он также совершил два длинных турне с выступлениями по США. Возможно, он вернулся бы и для совершения третьего турне, но после убийства президента Маккинли анархистам въезд в Америку запретили. В США даже распространяли нелепые слухи о том, что Кропоткин был как-то связан с этим убийством.



К первому десятилетию 20-го века Кропоткина продолжали тревожить две вещи в его теории об эволюции сотрудничества. Он утверждал, что когда условия окружающей среды меняются, и взаимопомощь становится особенно полезной, население быстро проникается этим чувством. Очень быстро. Настолько быстро, что это просто невозможно объяснить положениями теории Дарвина о медленных и постепенных изменениях. Будучи убежденным эволюционистом, Кропоткин обратился к идеям Жана Батиста Ламарка, который выдвинул свои идеи задолго до того, как Дарвин начал объяснять механизм эволюции. Ламарк заявлял, что привычки, приобретенные организмом за время его жизненного цикла, могут быть переданы следующему поколению. Например, если береговые птицы растягивают свои мышцы насколько это возможно, чтобы подняться повыше на мокрых песчаных пляжах, то у их потомства в результате будут более длинные ноги. По мнению Ламарка, существенные изменения могут произойти за одно поколение. Это дало Кропоткину возможность объяснить, почему взаимопомощь усиливается так быстро. Проблема №1 была решена. По крайней мере, он так говорил.



Проблема №2 состояла в следующем. Что в реальном времени, в котором все происходит, заставляет животное заниматься взаимной помощью? За объяснением Кропоткин обратился к экономисту Адаму Смиту. Хотя Кропоткин презирал капиталистическую систему, описанную Смитом в его «Исследовании о природе и причинах богатства народов», он буквально влюбился в его более ранний труд «Теория нравственных чувств». В ней Смит утверждал, что люди стремятся к взаимопомощи, потому что мы мысленно ставим себя на место нуждающихся в ней, и чтобы «свести к минимуму свою собственную заместительную боль», мы помогаем - мы проявляем сочувствие. Однако Адам Смит в своих рассуждениях о сострадании и взаимопомощи ограничивался людьми. Сняв это ограничение, Кропоткин нашел то, что искал. «Единственная ошибка Адама Смита, - писал он, - состояла в непонимании того, что такое же чувство симпатии [то, что мы сегодня называем сопереживанием], в его привычном виде существует не только среди людей, но и среди животных». Проблема №2 была решена. По крайней мере, он так думал.



Прошло почти сто лет со дня смерти Кропоткина, и что мы сегодня можем сказать о его теории взаимопомощи? Ну, если бросить взгляд в прошлое, он определенно допустил ошибку, объединившись с Ламарком, хотя такую ошибку делали многие, включая Дарвина. И до сих пор идут жаркие споры о том, проявляют ли животные чувство сострадания. Я считаю, что некоторые проявляют, однако данных на сей счет мало. Но основной вклад Кропоткина в науку состоял в том, что он одним из первых оспорил преобладавшие на то время дарвиновские принципы, гласившие, что эволюция это только соперничество и выживание самых злобных.



Сегодня каждый год выходят сотни работ о том, как помогают друг другу животные, и многие из них показывают, что Кропоткин был своего рода пророком. Но больше всего он думал о том, что понимание сути взаимопомощи у животных может пролить свет на сотрудничество людей и даже спасти человечество от самоуничтожения. Произойдет это или нет - пока неясно.

Все новости