Личное дело

Личное дело

http://dkr.com.ua/index.php?new=4860

Мы знаем о своих предках ровно столько, сколько хотим знать. Однажды наступает момент, когда, сетуя на собственную лень и вечную занятость, мы понимаем, что время упущено. Кто этот человек с окладистой бородой, что строго смотрит с фотографии в семейном альбоме? Как оказался прадед в тех или иных краях, ставших для нас малой родиной? И что это за старинная вазочка, вся в мелких трещинках, которую бабушка так берегла всю жизнь?


Раньше не поинтересовались, а теперь уж и некого расспросить – близкие всегда уходят внезапно, даже если уходят долго. В семье рождается мальчик, и взрослых переполняет гордость – еще бы, продолжатель фамилии! Но фамилия, наверное, это всего лишь документальная формальность. И только память о тех, кого не стало, быть может, задолго до твоего рождения, и есть невидимая связь родных людей.

Борис Николаевич Асеев знает свою родословную досконально. Письма, воспоминания, фотографии, справки, характеристики, удостоверения, личные вещи – он использовал каждую мелочь для того, чтобы собрать по крупицам историю большой семьи. Работал в архивах Одессы и Ленинграда, составил книгу и создал в макеевской квартире настоящий домашний музей. У каждого из экспонатов отдельная судьба.

***

В середине 60-х школьник Боря Асеев гостил в Подмосковье у бабушки Евгении Львовны Савицкой. Собираясь в театр, бабушка приколола к платью крошечную брошь. Приглядевшись, Борис рассмотрел золотой вензель в виде буквы «А» с красной короной и цифрами - 1811. На обратной стороне надпись: «Для общей пользы». Евгения Львовна внуку ничего объяснять не стала, лишь коротко сказала: «Это память о муже». Спустя годы Борис понял причину ее немногословности. Брошь оказалась памятным жетоном выпускника Александровского (бывшего Царскосельского) лицея – того самого, высшего привилегированного закрытого учебного заведения, где учился Пушкин. Лицей был основан в 1811-ом году, а в 1843-ем переименован и переведен в Петербург.

- Мой дед по материнской линии, Николай Ксенофонтович Савицкий, учился в Александровском именно тогда, когда там отмечали столетие лицея. Это был 1911 год. Памятные жетоны, видимо, вручались всем учащимся, в том числе и моему деду, - рассказывает Борис Николаевич. - Носить жетон могли только выпускники Александровского лицея, а после их смерти это право передавалось только по женской линии - их женам, дочерям и внучкам. Так продлевалась память о выпускниках. В 1917-ом лицей был закрыт - в связи с отменой сословных привилегий. Но в книге о жетонах и памятных знаках России об этом жетоне упоминания нет. Зато в книге Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» есть такие строки: «…где-то в Париже собираются лицеисты-эмигранты отметить традиционный «пушкинский» лицейский праздник. Об этом напечатано в газетах. Ясно, что это – затея смертельно раненого империализма. И вот арестовываются все лицеисты, еще оставшиеся в СССР». Стоит ли удивляться тому, что бабушка ничего не стала рассказывать мне об истории жетона?

После окончания Александровского Лицея Николай Савицкий служил чиновником Госбанка. В первую мировую – корнетом в Татарском полку. В 1920 году с остатками белой армии эвакуировался в Сербию, потом жил в Париже и работал таксистом. Когда немцы заняли Париж, по подозрению в связях с французскими рабочими был выслан в немецкий трудовой лагерь в Вестфалию. В 1941-ом из лагеря бежал. Умер незадолго до окончания войны в Дрездене. А его жена, Евгения Львовна Савицкая, пережив бомбардировку Дрездена, разрушенного за одну ночь, чудом спаслась и спустя десять лет вместе с дочерью приехала в СССР. Она-то и сохранила памятный жетон.

***

Маленькую серебряную ложку, с истонченным краем, почерневшую от времени, Борис помнит с самого детства – ею бабушка помешивала кофе. Это еще одна дорогая семейная реликвия. На одной стороне ложки выгравирована корона, буквы «Н I», и цифра «15». На другой – надпись: «Над. Советник Л. В. Сахаровъ 1901». Лев Васильевич Сахаров приходится Борису прадедом. Окончив Императорскую военно-медицинскую академию, он служил в Одесском военном округе, в 15-ом стрелковом Его Высочества князя Черногорского Николая I полку. Николай I, Петрович Негош в то время правил Черногорией, которая при поддержке России и благодаря 15-ому полку получила признание независимости. Полковой медперсонал возглавлял знаменитый русский хирург Склифософский. В 1901 году в честь князя Черногорского командованием полка был устроен обед, и Лев Васильевич Сахаров оказался в числе приглашенных офицеров. На память каждый из участников получил именной сувенир – десертную ложку с гравировкой: дата, номер полка и инициалы князя.

Ну а судьба самого Льва Сахарова сложилась так же, как и у многих людей его сословия. Врач, доктор медицины, ученик Павлова и Бехтерева, надворный советник, приват-доцент Императорского Новороссийского университета в Одессе, главврач полевого госпиталя в первую мировую, он был осужден на десять лет лишения свободы. Только за то, что в 1936-ом выехал из СССР во Францию, чтобы навестить одну из дочерей, жившую там. Вернулся домой, в Одессу, а через год был осужден и этапирован на Север. В лагере он продолжал лечить людей, настаивал на том, чтобы делали гимнастику и поддерживали физическую форму. Освободили его по инвалидности. Лев Васильевич дожил на свободе до восьмидесяти четырех лет. Реабилитировали его посмертно. Через несколько лет, в начале 60-х, Борис отдыхал у бабушки в Подмосковье. Они с мамой стояли на станции в ожидании электрички. Мимо прошел поезд «Москва-Воркута», поблескивая окнами в лучах заката, и мама, задумчиво глядя в след уходящему составу, сказала: «Где-то там, на Севере, в лагере сидел мой дед». Боря был еще совсем ребенком, чтобы прочувствовать смысл ее слов, но этот эпизод почему-то врезался ему в память на всю жизнь.

***

Там, где смыкаются дороги,

Где черный лес стоит,

У ног разгневанного Бога

Угрюмо лагерь спит…

А вечером, без меры слепо,

Сегодня, завтра и вчера,

Такое розовое небо и белая тоска…

Эти строчки на пожелтевшем клочке бумаги Борис Николаевич нашел среди писем своей двоюродной бабушки - Надежды Сахаровой. Она родилась в Петербурге в конце ХIХ века, получила прекрасное образование, преподавала иностранные языки, знала толк в архитектуре, была профессиональным художником. Замуж вышла за итальянца, но брак был недолгим – его выслали из СССР: так поступали в то время со многими иностранцами, - больше Надежда мужа никогда не видела, и о его судьбе ничего не знала. Сама же, как жена иностранного подданного, была зачислена в списки неблагонадежных. А тут еще на одном из ее пейзажей углядели объект стратегического назначения – обыкновенный московский мост. Двух этих причин хватило для того, чтобы обвинить Надежду в антисоветской деятельности и отправить в лагерь в Горьковской области на десять лет. Ее отец, Лев Васильевич Сахаров, как мы уже знаем, тоже находился в лагере, только под Сыктывкаром.

«Голубка, Наденька, моя родная. 10 мая вернулись в Одессу четыре человека, высланных на десять лет в 37-ом, и сообщили, что в этом году будут все освобождены. Папа просил перевести его в ваш лагерь, оба вернетесь вместе». Это письмо за двенадцать дней до начала Великой Отечественной Надежда получила от мамы, которая осталась в Одессе одна.

Но с началом войны о судьбах осужденных забыли надолго. Надежда оставалась в лагере, работала в культурно-воспитательной части, с «энтузиазмом» писала лозунги во славу Сталина, проектировала лагерные постройки. И делала наброски с натуры: вышка с часовым на посту, барак.

«…Сегодня, завтра и вчера такое розовое небо и белая тоска».

Освободили ее в 47-ом, а через три года арестовали снова. На этот раз ей предстояла ссылка в Красноярский край.

- Это было еще страшнее, чем лагерь, где человека хоть как-то кормили, одевали, обували, - рассказывает Борис Николаевич. - А там… Деревня с насмешливым для ссыльных названием Почет – тьма-таракань. Разве можно в этой глуши найти работу? Надежда рисовала, как могла – на крышке посылочного ящика, поверх других рисунков – взгляните, какой великолепный северный пейзаж. У нас сохранились несколько ее картин, написанных в ссылке. И еще переписка Надежды Львовны с пометками цензоров на открытках: писать можно было только о хорошем – пока миллионы людей сидели в лагерях и ссылках, Страна Советов создавала видимость благополучия. Лев Васильевич Сахаров, отбывавший наказание в лагере под Сыктывкаром, беспрестанно хлопотал об освобождении дочери, обращался в самые высокие инстанции. Но даже после смерти Сталина Надежда находилась в ссылке еще целый год. Она так и не создала семью – лучшие годы были отобраны репрессиями. До глубокой старости жила в Липецке, а в Донбассе навещала родных.

Скромную гостиную Бориса Николаевича украшают картины Надежды Львовны Сахаровой. А на стене напротив – фотоколлаж, на котором представлены несколько поколений большой семьи, сполна пережившей историю нашей общей страны.

Мы знаем о своих предках ровно столько, сколько хотим знать.
Все новости