Знаки отличия Владимира Лавренова

В одной тверской кофейне у кандидата исторических наук, доцента, члена Государственного геральдического Совета при Президенте России, почетного работника науки и образования, «и прочая и прочая и прочая…» Владимира Ильича Лавренова есть любимое место.

На плетеном кресле в самом углу. Там можно есть фисташковое мороженое и говорить о совершенно разных вещах – не только о геральдике и козлах, хотя и о них тоже. Просто геральдика для Лавренова – целый удивительный мир, куда он однажды попал и, как говорит, погиб. «И погибель эта усугубляется с каждым годом». А козлы… ну что козлы, о них надо отдельно.

Сразу нашлась общая тема. Село Васильевское. Лавренов с друзьями ездил туда помогать поднимать храм из разрухи в начале 1990-х. Но главное, что он один из немногих знающих интереснейшую историю, названную историком Полосиным «Игрой в царя», когда в 1666 году местные крестьяне на масленичной неделе, напившись, подняли красное знамя ( «навязали на шесты фаты красные») и прошлись по деревням.

– Тогда, в XVII веке, по сути впервые был поднят красный флаг. Это полностью разрушало пролетарскую концепцию красного флага. Лавренов писал об этом давным-давно советским руководителям. Ему сказали спасибо за открытие и вежливо попросили молчать.

Увлечение геральдикой началось с детства. Время и место – второй класс, город Североморск Мурманской области. Бывает, идет человек куда-то, идет, да и забредет. Лавренов забрел на заседание клуба коллекционеров. Зашел и обнаружил много взрослых людей, увидел, как полковники, лейтенанты и прапорщики общаются друг с другом не по-уставному и обмениваются значками. И вот тогда, поразившись геральдической красоте на значках, Лавренов и «погиб».

Лавренов очень интересный человек в плане неординарности мышления, гибкости ума, ну и чувства юмора. Он в Калинин-то попал – нарочно не придумаешь. Демобилизовавшись, ткнули армейские товарищи пальцем в карту: кто – куда. Кто был поумней, заранее наметил область, кто попроще – угодил в Сибирь. Лавренов попал меж Питером и Москвой, разглядел точку под названием Калинин и понял, что слово надо держать.

– Я поступать хотел только на исторический. Девушка, которая должна была принимать у меня документы, куда-то вышла и долго отсутствовала, и меня соблазняли поступать на филфак, но я не соблазнился. Гуманитарное мышление формируется любовью именно к истории. И любовью к Родине. Я всегда с большим вниманием слушал рассказы прадеда, тогда ему было глубоко за восемьдесят. Меня он поражал своим типажом. Прадед был доктором, ходил все время прямой, не пил, ни курил. В его взгляде, немногословии, походке было столько достоинства, что я понимаю с сожалением: он был представителем того народа, которого уже нет. Результат антропологической катастрофы у нас на лицах.

В институте Лавренов «защищался» по теме «Геральдика советских городов» (а «другой» и не могло быть тогда).

– В советское время города не имели символов, – рассказывает Владимир Ильич. – Большевики, когда пришли к власти, издали декрет о памятниках республики, упразднили символы царей. Гербы хоть и не попали под категорию царских символов, но при молчаливом развитии общественных отношений и городской культуры не предусматривались вообще. За советское время было две попытки создать городские гербы (оба – Москвы): в 1925 и 1936 годах, когда «по просьбам трудящихся» попытались создать новый герб. Он представлял собой что-то типа герба СССР, только в центре на земном шаре располагался мавзолей.

Геральдика, по словам Лавренова, – наука, которая требует не просто исторической подготовки, постоянной усидчивости и широкого кругозора. В советское время, которое Лавренов по объективным причинам не любит ( «Уж простите!»), она стала непопулярной. Ее, как и генеалогию, стали задвигать. Специалисты тихо умирали, и геральдическая линия почти прервалась.

– По сути лишь Владислав Крескентьевич Лукомский, последний руководитель гербового отделения департамента герольдии Правительствующего Сената Российской империи, умудрился дожить до 1944 года, став преподавателем Московского государственного историко-архивного института (сейчас РГГУ, где я работаю). Его не расстреляли только потому, что он был единственным в стране экспертом по гербам. Когда большевики продавали ценности за границу, им нужно было знать, сколько они стоят.

Лавренов подготовил по геральдике и истории около ста публикаций, выпустил несколько книг. Он может говорить часами, открывая двери в этот удивительный мир символов. У него в запасе историй… Вот интересная.

Всплеск интереса к геральдике в СССР пришелся на золотые шестидесятые. Это было время, когда интеллигенция «обратилась к Родине». Тогда же появились первые клубы, которые занимались гербами. Приехала как-то из Ленинграда советская делегация в Дрезден. Как полагается, встречают делегацию в местной ратуше среди растяжек с гербами всех городов-побратимов. Только в одном месте – пустота, пробел. Что такое, почему? Разве нет герба Ленинграда? Оказалось, что нет, есть только герб Петербурга, но на гербе Петербурга скипетр – один из символов самодержавия. Может, стыдно стало, может, иное что, но вместо орла вскоре появился на скипетре флюгер-кораблик, а на перекрестии якорей – пятиконечная звезда. И стало шириться движение: каждому городу – свой герб. И стали всплывать гербы исторические.

– И их начали «кастрировать». Так, на гербе Владимира изображен лев с крестом. В советское время с креста убрали перекладину и стал лев с палкой. На гербе Перми – медведь, на нем Евангелие, сверху – крест. Книжку оставили, вместо креста нарисовали красную звезду.

Для Владимира Лавренова герб – это всегда загадка, и он должен быть загадкой для любого человека. Самолет не должен быть символом самолета, а паровоз – символом паровоза: такая прямолинейность не интересна. Настоящая геральдика по Лавренову – это тайна.

Когда к нему обращаются главы поселений за помощью в создании герба, Лавренов «уходит в историю».

– Когда мы делали гербы поселений Вышневолоцкого района, – рассказывает он, – для Зеленогорского поселения придумали белого слона. Когда регистрировали герб, над нами смеялись: мол, мы знали, что Россия – родина слонов, но теперь знаем точный адрес. Однако выяснилось, что в районе когда-то была фабрика по производству рисового крахмала, а сырье шло из Индии под маркой «Белый слон». Угадайте, каким слон стал в советские годы?

Интерес к местной символике возникает по разным причинам. Но в итоге это очень позитивно, говорит Лавренов, потому что создает пространство культуры.

У современного общества тоже есть символы. Не вполне определенные, но есть. Лавренов напоминает о значении слова «символ». Символом в Древнем Риме называли пластину, сломанную пополам, ее части отдавали разным людям, чтобы они при встрече опознавали друг друга. Но каждая часть воспринималась как целое. Это глубокое понимание символики как части целого.

– Символом нашего времени может, конечно, быть дружба вопреки разрозненности. Но главный символ современности – свобода.

Для Лавренова свобода – это еще и свобода геральдики, потому что «в несвободном обществе геральдики не бывает. Она как нож в сердце тоталитарно мыслящему человеку. Это всегда связь с прошлым. Герб не просто картинка – это правовой знак, элемент культуры, а культура, по Юрию Михайловичу Лотману, – это всегда общение. Люди общаются друг с другом через памятники культуры, то есть объектом является не памятник, а общение людей через памятники.

– Гербы обращают наше внимание на понятия рыцарства, доблести, красоты, которые куда-то улетучились. Свобода, которую несет геральдический знак, – достояние личности, а не государства. Возрождение не в экономике, не в политике, а в вере.

Лавренов возглавляет тверской филиал Российского государственного гуманитарного университета и о своем „детище“ говорит с придыханием. Да и преподавание для него не работа, а миссионерство. Лавренов разделяет античную концепцию отношений учитель – ученик, когда образ жизни учителя важнее того, что он говорит с кафедры. Впрочем, эта концепция по-простому называется воспитанием. Чтобы этого достичь, нужно самому быть цельным. Лавернов строго исповедует этот принцип: и дома, и на работе, и с журналистами в кофейне за чашкой кофе он старается быть одинаковым. Не надевать маски, не играть роли…

– Дежурный вопрос про „козла“… Разве, общаясь с вами, можно обойти эту тему?

– Спасибо, я польщен.

Лавренов долго рассказывает уже отшлифованные им истории и про колокольню, и про сапоги, в которых, как козлы, подпрыгивали городские жители, про ношение на спине козлов для распилки дров, в общем, про все на свете, не забывая еще разок метнуть камень в нелюбимое им время, говоря, что смысловой оттенок слова „козел“ до революции был совсем иным. Ну да ладно, интересно другое. Про музеи. Сам являясь создателем „брендового“ музея, Лавренов, отслеживая тенденции в мире, анализирует:

– Развитие сферы спроса на туристический продукт колеблется. Спрос же на музеи не только стабилен, но и растет. И в списке музеев не только лувры и эрмитажы, но и маленькие музейчики. Их количество растет на 30 процентов каждые пять лет. И это – решение проблемы внутренней инициативы человека. Да и потом… культура ведь многослойна. Есть высокая, есть очень высокая, а есть обычная, понятная многим. Всякая нужна. Поле культуры – единственное место, где и государство и общество могут взаимодействовать плодотворно. А музей козла был создан случайно. Просто в 2006 году весной в беседе с одним журналистом я пошутил, что хочу создать музей. Вышла статья, где мое желание было изложено как свершившийся факт. И я понял, что за слова надо отвечать. В 2008 году был открыт музей. Сегодня к нам приезжает по два автобуса в месяц из разных регионов. А у нас для них столько интересного… Можно пирогов с капустой поесть, через гимнастического козла попрыгать… Это же не просто „козел“, это, если хотите, проект…

Все новости