Статистическая трагедия

В эти дни в Тюмени проходит большой литературный фестиваль «Золотая осень», в рамках которого любители литературы — можно с уверенностью сказать: литературы серьезной, качественной — познакомятся со многими книжными новинками.

Перу (а также уму и совести) генералиссимуса Иосифа Сталина принадлежит немало свирепых по своей сути афоризмов. Вот три из них.

«Одна смерть — трагедия, миллионы смертей — статистика».

«Победителей можно и нужно судить».

«У нас нет пленных. У нас есть только предатели».

В эти дни в Тюмени проходит большой литературный фестиваль «Золотая осень», в рамках которого любители литературы — можно с уверенностью сказать: литературы серьезной, качественной — познакомятся со многими книжными новинками.

Не знаю, прозвучит ли на этот раз название «Запрещенные солдаты». Уже пятый том этого издания встал на полки всех тюменских, и не только, библиотек, а также занял почетное место в книжной коллекции тех, кого по-прежнему волнует драматическая, до сих пор полная белых пятен история Великой Отечественной войны 1941-1945 годов.

Уж сколько, казалось бы, «нарыто», изъято из глубин спецхрана, из тайников памяти. Сколько написано, снято. Сколько версий: глубоко исследовательских — и «беллетристических», смелых — и опасливо-хрестоматийных. Но тема не исчерпана. Как не упразднена (хотя возможно ли это в принципе?) непримиримая полярность в оценке войны. Ее ключевых, глобальных событий — и тех самых «боев местного значения».

Автору этих строк повезло побывать на всех пяти презентациях всех пяти томов издания. Последняя проходила летом в открывшемся историко-краеведческом центре имени Владислава Крапивина (весьма удачное место для нешумного, без трибун и пафоса, разговора о литературе).

Помнится, уже во время знакомства с первым томом «Запрещенных солдат» стало ясно: произошло, по сути, два события. Появилась книга, каждая страница которой есть маленький, скромный, но так по-человечески необходимый памятник. Памятник солдату, у которого война украла жизнь, а высший по рангу — честь.

Опозоренные судьбы сотен тысяч солдат, дорога которых из вражеского плена в списки «предателей Родины» была порой так коротка... Сколько их? Пропавших без вести, не оставивших родным и близким ни солдатского обелиска, ни скромного креста на деревенском погосте. А главное — возможности законно гордиться отцом, мужем, сыном...

У страны нашей многое отняли за последние десятилетия. Но, возможно, самое непростительное и преступное — украденная память. Память о войне, которая на деле складывается из сотен тысяч «маленьких» судеб. Тех самых «рядовых Победы», ее чернорабочих, без которых маршалы-стратеги были бы бессильны.

Так вот, «Запрещенные солдаты». Их авторы — известный журналист Рафаэль Гольдберг и военный историк, краевед Александр Петрушин. Как-то я уже признавалась: никогда не завидовала писателям, не было такого в моей жизни. Писатели, даже самые гениальные, самые гуманисты, всегда казались мне эгоцентристами. Вызвать интерес читателя к себе. Даже через сухой исторический факт, через горючий клубок хитросплетенных проблем социума — к себе.

Гольдберг и Петрушин — наверное, у них, как у всех честных документалистов, другая цель. Думаю, не ради наград затеяли они большое и кропотливое дело — поименное восстановление огромного списка солдатских потерь нашего региона. Потерь, которые они превращают в находки — и считают это трудом большого коллектива. Не ради наград и публичных признаний. Вообще, эти два товарища, доведись, и в раю стали бы выбирать место придирчиво — в смысле компании, интеллектуального окружения.

Если же серьезно, по сути дела соавторы влились в мощное поисковое движение, крепнувшее в сегодняшней России. И Александр Петрушин четко, без лирики обозначил цель многотомника: «Максимально уточнить участие Тюменской области в Великой Отечественной войне».

Как говорилось на презентации 5-го (и уже ясно, что не последнего) тома, поначалу мобилизационный ресурс нашей области был относительно невелик. Около 800 тысяч человек проживало на территории. К тому же жители северных окраин считались тогда политически неблагонадежными. Однако ушли на войну более 250 тысяч человек — и 103 тысячи не вернулись. А 20 тысяч 256 человек пропали без вести. Из 3 попавших в плен 2 не возвращались домой. Такая вот статистика...

Судя по книге, список тех, кто пополнял мобилизационный ресурс, пополнялся быстро. В списках пятого тома, как утверждают авторы, должно быть около 11 тысяч фамилий «тех, кому выпало испытать горечь поражений в бою и унижений плена».

Арифметика войны: Абатский район, Аромашевский, Бердюжский, Вагайский, Голышмановский, Заводоуковский, Исетский, Ишимский, Казанский, Нижнетавдинский, Омутинский, Сладковский, Сорокинский, Тобольский, Тюменский и так далее...

Как точно сказал на встрече Рафаэль Гольдберг: «Радость поисковика — одно, печаль человеческая — другое». В их книжке радость и печаль идут рядышком.

В главе «Мышка» бежала...» один из авторов пишет: «Бывает, что случайное движение компьютерной мышкой» приоткрывает новую страницу в нашем поиске. А на той странице — голоса солдат, которые без малого семь десятков лет назад пропали без вести на полях войны». Военные комиссариаты, которые уже после войны начали собирать сведения о сгинувших «под Москвой и в большой излучине Дона, под Винницей и в Прибалтике», держали свою работу в секрете. «Этот гриф по неизвестной причине сохранялся долгие годы»... И все же работа шла. И какой-то, к примеру, не ведомый нам Н-Тавдинский райвоенком майор Панько добросовестно вел список из фамилий пропавших солдат. Писал в двух экземплярах: один — в дело РВК, другой — «адресату». В семью. К скупым сведениям (звание, воинская часть) присовокуплял найденные солдатские письма домой.

«Добрый день, дорогие родители, мамаша и сестры Нюра, Маня... Я, мамаша, видал фашистских извергов, были они от нас за 200 метров, тоже в обороне...», — пишет 19-летний Дмитрий Шабалин.

Автор другого письма неизвестен. Солдат Игнатий, полевая почта №　1613, пишет в Нижнюю Тавду: «...в час ночи в боях со сволочами героически погиб смертью храбрых пулеметчик, мой лучший друг-односельчанин Николай Куприянов. Из всех тавдинцев остался на сегодняшний день, наверное, я один. Пока до свидания, желаю будущего счастья...»

Авторы надеются: может, кто-то в Нижней Тавде (Ишиме, Ялуторовске, Ярково, Увате) по этим чудом найденным письмам узнает, вспомнит кого-нибудь? И вновь завяжется еще один маленький узелок памяти...

Зачастую и письма не оставалось от солдата. Оставалось всего четыре строчки: родился... призван... служил... попал в лагерь. И все. Конец. А дальше что было? Чем была наполнена дальше судьба солдата? Страхом? Предательством? Или мужеством и честью до последней капли жизни?

«Сотрудничал с оккупантами» — такой ярлык, приклеенный порой напрасно, по ошибке, мог стоить человеку всей храбро отвоеванной войны. Репутации. Жизни.

Работа сегодняшних поисковиков, даже в условиях относительной открытости архивов, нелегка. Война — гигантский молох. Что, попадая в него, значила человеческая «единица»? Человеческая песчинка... Порой «найтись», воскреснуть хотя бы в памяти внуков и правнуков солдату мешает досадная описка, опечатка. Искали Бакиева, а он в итоге оказался Бакеевым. Много ли на фронте было мастеров каллиграфии?

И тем не менее они знают теперь судьбу практически всех крупных соединений, о многих дивизиях накопали множество бесценных сведений. Год за годом Гольдберг и Петрушин скрупулезно пополняют огромный список потерь новыми именами и фамилиями. Ширятся и разделы, где значатся пропавшие без вести солдаты, ушедшие на войну из Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского автономных округов. И приезжают в Тюмень люди, вычитавшие в очередном томе родную фамилию, — поблагодарить за восстановленную страничку семейной истории...

...Может быть, и я когда-нибудь обнаружу в «Запрещенных солдатах» данные бойца Артеева — ушедшего на войну из маленького ямальского поселка Нории, воевавшего в лыжном батальоне и погибшего где-то под Смоленском. Родной дядя моей мамы, в девичестве Артеевой. Она вспоминала, как довольны были в семье: где еще воевать сибиряку, отличному охотнику, как не в лыжном батальоне?..

Книгу не перескажешь, да и зачем? Письма, отчаянные и беспомощные «объяснительные» попавших в плен российских мужиков — все там есть. Берите и читайте, если вам интересно узнать настоящую, не «литературно-художественную» правду о войне.

Интересное ощущение. На прежних встречах авторы как бы выступали каждый в своем амплуа. Один — матерый журналист, эмоциональный публицист, иногда неожиданно романтик. Другой — суровый чекист, суховатый «технарь». Кажется, с годами они стали похожи. Рафаэль Гольдберг все чаще молчит. А Александр Петрушин позволяет эмоциям вырваться наружу.

На этот раз он не просто выступал перед читательской публикой — по сути признавался в цели всей жизни. А сформулировал ее так: «Моя цель — искать героев этой войны. И антигероев». И еще он сказал: «Знаете, какое это счастье, когда человека назвали трусом, а ты смог ДОКАЗАТЬ, что он герой».

Авторы в два голоса благодарили за помощь и содействие областную и городскую власти, ребят из поискового движения Тюмени, своих коллег в России и за рубежом. Нам же хочется пожелать им все новых и новых находок и доказательств.

P.S. Напомним: книгу «Запрещенные солдаты» можно приобрести в редакции «Тюменского курьера».

Опозоренные судьбы сотен тысяч солдат, дорога которых из вражеского плена в списки «предателей Родины» была порой так коротка... Сколько их? Пропавших без вести, не оставивших родным и близким ни солдатского обелиска, ни скромного креста на деревенском погосте. А главное — возможности законно гордиться отцом, мужем, сыном...

цитата «ТИ»

Из инструкции для читателя
«Запрещенные солдаты» — строго документальная книга. Первый, может быть, массовый рассказ о том, что случилось в начальной фазе войны, когда за полгода во вражеском плену оказалось более трех миллионов советских солдат. И о том, что нередко скрывалось за реляциями о победных операциях на Висле и Одере, в Венгрии и Прибалтике. Солдаты сами говорят, как это случилось.
Мы понимаем, что у кого-то эти списки и эти документы вызовут недоверие. Но хотелось бы напомнить, что в ходе фильтрации, проходившей в специальных лагерях, показания бывших пленных изучались ведомством, которое в доверчивости никак нельзя упрекнуть, — особыми отделами НКВД, контрразведкой «Смерш», возглавляемой генерал-полковником Виктором Абакумовым. Согласно нормам того времени, малейшие подозрения в сотрудничестве с врагом толковались однозначно. Тех, кому не удалось оправдаться, ждало суровое наказание — до 25 лет лагерей. Для «менее виноватых» существовали «лесные лагеря» Архангельской области, угольные шахты Воркуты, «командировки» в составе отдельных рабочих батальонов на восстановление Сталинграда и Донбасса или на Тюменский судостроительный завод...
За каждым фронтовиком — история (из предисловия)
Каждое новое имя, которое мы обнаруживаем в немецкой трофейной карточке, каждое письмо с просьбой о помощи в розыске, каждое обращение к неисчерпаемой базе данных «Мемориал» открывает новые страницы бесконечной и неповторимой истории Большой Войны.
Такое впечатление, что мы стоим с громадной связкой разнокалиберных ключей перед нескончаемым рядом дверей. А когда находится нужный ключик и дверка открывается, ты словно заново входишь в прошлое и листаешь страницы, которых еще ни разу не касалась рука исследователя.
«Охота за тенью» (глава из книги)
Кое к чему привыкаешь. Например, ничуть не удивляешься уже, когда рядовой Зубненко Афанасий, призванный из Армизонского района, оказывается на самом деле Афанасием Зобниным. В первый период войны, задыхаясь от количества пленных, немцы пошли на некоторое «послабление». Пленных украинцев они отпускали по домам. Даже давали справку, чтобы те могли без помех добраться до дому. Некоторые смышленые сибиряки заучивали несколько десятков украинских слов, переиначивали фамилию на украинский манер. Иногда получалось. Так, Степан Шабанов из Омутинского района стал — Шабаненко и дождался, вернулся домой. Зубненко-Зобнин попал в плен под Миргородом Полтавской области. Прошел четыре лагеря. Повезло ли ему? Трудно сказать. Последнее место, где фиксируется пребывание этого пленного, — не Украина, а Нижняя Саксония, август 1942 года...
Но это к слову. Просто, чтобы назвать еще одно имя, которое для кого-то является родным.
...Мы разыскивали следы Уросова Максима Тихоновича из д.Полая Бердюжского района. По данным книги «Память», он «пропал без вести в декабре 1941 года». По нашим карточкам — попал в плен 16 июля 1941 года у города Кричева, под Могилевом. Кстати, как раз в тех местах, где корреспондент Константин Симонов встречался с полковником Кутеповым, чьи черты и характер он воплотил в образе комбрига Серпилина из книги «Живые и мертвые».
«Пробив» карточку Максима Уросова по «Саксонским мемориалам», мы его там не обнаружили и обратились к книге «Солдаты Победы». Первый том этой книги, вышедший в 2004 году, сообщил, что Максим Тихонович вернулся домой, работал в колхозе и «проживает в д.Нестерово». Было это шесть лет назад...
Еще раз: Максима Уросова на сайте «Саксонские мемориалы» мы не нашли. Но фамилия редкая, и сайт показал двух других не известных нам Уросовых.
Оказалось, что один из них — Иван Варфоломеевич, 1906 года рождения, уроженец деревни Мишино, — может быть нашим земляком. Деревня Мишино есть в том же Бердюжском районе.
По книге «Память» Иван Уросов, рядовой, «погиб в мае 1942 года». А по данным ОБД «Мемориал» (немецкую карточку солдата мы еще не нашли), «попал в плен под г.Харьков 7 июня 1942 г.».
Примерно месяц он пробыл в шталаге XII-А, что в городе Лимбург, земля Рейнланд-Пфальц. А 17 сентября 1942 г. был отправлен в рабочую команду № 1021.
Можно себе представить, какова была работа в этой «команде», что через полтора месяца Иван Уросов отправился в лагерную больницу-ревир, а потом и в лазарет с диагнозом «туберкулез легких». Еще полтора месяца — и вечным пристанищем бердюжского крестьянина Уросова Ивана Варфоломеевича стала могила № 7712 в немецком местечке Иоханнис-Баннберге...

Все новости