Резюме века Цезарей

«Однажды в середине 1780-х годов июльским вечером в павильоне Эрмитаж, стоявшем в глубине парка, придворные играли в буриме. Каждый выводил пером на бумаге несколько слов и передавал листок следующему. Один из вельмож написал: “Мои воздушные замки”. Екатерина II добавила: “Они не в воздухе, и я каждый день к ним что-нибудь пристраиваю”». Человек, благодаря которому «замки» императрицы обретали плоть, — крупнейший мастер русского классицизма шотландец Чарлз Камерон, герой книги Дмитрия Швидковского.

Камерон, создатель двух великолепных архитектурных ансамблей — екатерининской части Царского Села и Павловска, кажется, не нуждается в представлении, поскольку любая из его построек — веха в истории русской архитектуры. Он очутился при дворе Екатерины II, когда государыня решила «выстроить… греко-римскую рапсодию» в Царскосельском саду. «Требуется, — приводит Швидковский слова государыни, — чтобы один или несколько художников поискали в греческой или римской античности, чтобы найти там дом с полной обстановкой… Следует создать резюме века Цезарей, Августов, Цицеронов и Меценатов…». Постройкой, резюмирующей век Цезарей, были сочтены римские термы, и ко двору пригласили Камерона «известного своей книгой о древних банях». Ему предстояло возродить мир античных образов в дворцовых и парковых постройках императорских резиденций, и он сделал это, пленив всех вокруг. Сам Державин назвал Камеронову галерею храмом, где грации танцуют под звуки арфы, а Богданович объявил, что такие чертоги «создавать удобны только боги».

Личность Камерона привлекала не только поэтов, но и историков архитектуры. Однако, как ни парадоксально, контуры этой личности ускользали от тех и других. «…Я увлечена Камероном, архитектором, якобитом (сторонником Якова, короля из династии Стюартов, и его потомков. — Д. Ш.) по рождению, воспитанным в Риме, он известен благодаря своему труду о банях древних, это голова, голова, воспламеняющая воображение…» — эти строки из письма Екатерины II Вольтеру, которые приводит Дмитрий Швидковский, стали главным поводом видеть в строителе Павловска жившего в римском изгнании представителя старинного шотландского рода, прославившегося своей преданностью Стюартам и вставшего во главе мятежа в их пользу. Здесь начинается детектив: герои множатся и путаются, и Швидковский разворачивает детективный сюжет так искусно, что читатель, следя за жизнью «нашего» Камерона и его двойника, испытывает азарт, который редко доводится испытать при чтении историко-архитектурных исследований. Оказывается, что в одно время жили и были связаны друг с другом по крайней мере четыре человека, носившие имя и фамилию Чарлз Камерон. В их авантюрных биографиях хватало и путешествий, и любви к изящным искусствам, в результате чего как минимум две судьбы решительно переплелись — жизнь сына лондонского строительного подрядчика, отправившегося в Рим изучать античные термы, и воспитывавшегося во Франции шотландского аристократа, автора опубликованных в Риме «Воспоминаний об изящных искусствах». Выдержанное в духе авантюрного романа XVIII века повествование о двойниках-Камеронах, расставляет всех по местам. Итог таков: архитектор Чарлз Камерон, «воспламенявший воображение» Екатерины II, оказывается родившимся в Лондоне представителем неаристократической семьи. Фраза «как теперь стало ясно», подытоживающая это расследование, является верхом непринужденности. Ведь это читателю, добравшемуся до конца четвертой главы, все разом стало ясно. Что касается автора «Чарлза Камерона при дворе Екатерины II», то для него за этой ясностью стоят годы исследований, проведенные в том числе в семейном архиве клана Камеронов в их замке в Горной Шотландии.

Раскрыть инкогнито создателя Агатовых комнат и Холодных бань в Царском Селе, дворца и парковых построек Павловска — задача, которой было бы вполне достаточно для одной книги. Но это лишь часть замысла Швидковского. Кроме нового знакомства с архитектором Чарлзом Камероном читатель обретает ясность другого рода. А именно: и Камерон, и его августейшая заказчица принадлежали к одному культурному пространству, сформировавшемуся под влиянием представителей английского Просвещения. Именно британцы в XVIII веке придумали пейзажные сады, в которых отразились характерные для Шефтсбери и Локка представления о божественности природы, о «гении места», о «божественном энтузиазме», одухотворяющем ландшафт. Британцы с их страстью к путешествиям породили и архитектурное «население» пейзажного сада — там греческие колонны и римские ротонды соседствовали с китайскими пагодами и готическими часовнями. В исключительно интересном разделе, посвященном истории возникновения пейзажного парка в Англии, Дмитрий Швидковский описывает знаменитый сад поместья Стоу, принадлежавшего Ричарду Гренвиллу, графу Тэмплу — человеку, который оказал огромное влияние на усадебную культуру столетия. На его примере Швидковский позволяет читателю научиться понимать разные культурные значения, выраженные на языке парковых построек: «храмов», беседок, мостиков, пирамид. Многие из этих значений будут перенесены Камероном на российскую землю.

Говоря о том, как Европу захватывала мода на английский пейзажный сад, Дмитрий Швидковский подводит нас к самому главному. В Германии идеи пейзажного сада не были в почете повсеместно, но большой интерес к ним проявляли представители Анхальтского владетельного дома, с одной из ветвей которого была связана принцесса Софья Фредерика Августа Анхальт-Цербстская, будущая императрица Екатерина II. Таким образом, встреча императрицы и Камерона была словно предопределена свыше. Дальше провидению оставалось только выбрать место, где встретятся два единомышленника, чтобы облечь в камень «воздушные замки» понятных им обоим идей.

Все новости