Слившееся время

«Иркутские губернские ведомости» в каждом номере строго указывали: «Статьи официальной части и прибавления к ним имеют для всех присутственных мест и лиц равную силу с указами и сообщениями Губернского правления; по сему, в случае упущений никакое из сих мест и лиц не может отговариваться неведением того, что объявлено было официально через «Губернские ведомости». В тот 1890 год Иркутской губернией управлял генерал Светлицкий, а Восточной Сибирью – генерал Горемыкин. То есть в конце девятнадцатого столетия у власти в Сибири стояли военные. Здесь, в краю ссылки и каторги, институт генерал-губернаторства был привычен – насколько же неожиданным оказался вышедший в этот год в Петербурге исторический труд, содержавший прямую критику военной власти. Самым же удивительным было то, что автор, В. Андриевич, был профессиональным военным, лишь недавно уехал из Иркутска, оставив после себя репутацию человека сдержанного, со спокойным, взвешенным взглядом на мир.

Его историческое исследование отличалось известной отстранённостью от материала; он смотрел как бы не из сегодняшнего уже, а из будущего, с новой меркой для жизни и людей. На календаре был год 1890-й, но ощущение времени очень разнится ведь – и у людей, и у городов, и у целых стран. Для кого-то новый век наступает с опозданием на десять, пятнадцать лет, а к кому-то врывается лет за десять-пятнадцать до срока. Об этом невольно задумываешься, листая подшивки старых газет.


Как в послепожарном лесу стремительно появляется новая поросль, так и в Иркутске, опустошённом пожаром 1879 года, проявились новые веяния, настроения, и совсем уже европейского толка. Новый городской голова, дворянин Сукачёв, образованный, светский, возвращаясь из заграничного отпуска, привозил не только картины именитых художников, но и новые представления о ведении городского хозяйства.

Дела думы, прежде бывшие в беспорядке, теперь ведёт присяжный поверенный, с которым гласные заключают контракт. Кассовый отчёт городской управы издаётся, рассылается господам гласным и только потом рассматривается. И очистка городских улиц теперь выставляется на торги. Если прежде заступивший в должность городской голова открывал кошелёк и за собственный счёт устанавливал фонари на центральных улицах, то теперь уже появляется должность заведующего освещением. Прежде гласные думы сбрасывались на ремонт тротуаров у домов, где их не было, а теперь это жёстко спрашивают с хозяев. В апреле 1890 года в Иркутском губернском суде слушается дело по обвинению мещанина Алексея Брянских в неисполнении требований полиции об устройстве тротуаров. Прежде городская управа призывала обывателей чистить дворы, а теперь уже просто использует силу закона. 26 апреля 1890 года в публичном заседании Иркутского губернского суда рассматривалось сразу четыре дела «о несоблюдении чистоты» Сафой Кац, Ильёй Петровым, Василием Бабошиным и Филиппом Мухаровым.

На заседаниях думы говорят об устройстве водокачек и помп, на ремонт одной только Ланинской улицы выделяется 3350 рублей. Городская дума запускает такую статью дохода, как ломбард, и даже заимствует 10000 рублей на его расширение. Обыватели, бросив досужие разговоры, толкуют теперь о «телефонной проволоке», в которую «будто б кухарка в Ремесленной слободе шепнула, а городской голова услыхал».

Другими словами, хозяйственная деятельность упорядочивается, запускаются новые механизмы, прививаются новые представления о налаженном быте. Продавая, сдавая в аренду дома, хозяева именуют их особняками, с гордостью сообщают о наличии тёплого ватерклозета. В 1890 году иркутский мещанин Андрей Удадов имеет собственный дрожжевой завод, а мещанин Кудрин хлопочет перед думой о должности городского маклера. Само это слово «маклер» есть для Сибири понятие нового толка и нового времени, со всеми приметами века двадцатого.

Девятнадцатый век, опалённый в Иркутске пожаром 1979 года, раньше срока уходит на покой.


В первое послепожарное пятилетие Иркутск разом лишился столпов меценатства — Базанова, Пономарёва, Хаминова. Неудивительно, что в 1890 году о феномене меценатства заговорили уже как бы со стороны, как о чём-то оставшемся в прошлом. Ещё шесть лет назад, когда целые состояния оставлялись городу, это воспринималось как само собой разумеющееся, ведь отдающие жили где-то рядом, в восприятии них превалировало бытовое, обыденное. Теперь же, со смертью Базанова, Пономарёва, Хаминова, с пиететом уже писались и произносились их фамилии и имена. Подводилась черта под готовой уже перевернуться страницей.

Умершая в 1890 году купеческая вдова Елизавета Яковлевна Кончиоти всё движимое и недвижимое имущество, а также процентные бумаги завещала церквям и обществу учащихся в Восточной Сибири. Купеческие жёны Е.И.Голдобина и Е.Н. Демидова в том же 1890 году жертвуют крупные суммы в пользу городских школ. Это уходящее поколение доживает прежними идеалами; однако новый, нарождающийся купеческий мир несёт уже иное мироощущение, формирует иную философию.

Люди нового поколения не откажут, конечно, если сам губернатор или городской голова просит денег на новый театр, но вряд ли сделают это простым движением души. Прежде в местных газетах просто печатался список, кто, на что и сколько дал, теперь же распорядительный комитет Иркутского благотворительного общества обращается к горожанам с просьбой «поставить в сенях ящик и складывать туда всё, что хотели выбросить». Ибо нет уж привычной и весьма и весьма ощутимой поддержки частных лиц. Новая ситуация отчётливо прорисовывается на заседании городской думы 22 февраля 1890 года, где рассматривается ходатайство Благотворительного общества о субсидии на содержание детского приюта.


На стыке веков (и недавно мы все ощутили это) временная граница особенно призрачна и подвижна. И чем глубже и интереснее люди, тем полнее берут они от щедрот наплывающего сразу с двух сторон времени. Ярким примером слияния идеалов девятнадцатого и двадцатого столетий стала жизнь Александры Никаноровны Портновой, иркутянки, дочери предпринимателя-мецената и городского головы Никанора Петровича Трапезникова, сестры известнейшего благотворителя Иннокентия Никаноровича Трапезникова. Дух прекрасных традиций, слагавшихся десятилетиями, приложен ею к новому времени и осмыслен по-новому.

Получив в наследство полуторамиллионный капитал, Александра Никаноровна поселилась в иркутском Знаменском монастыре и размеренно, с мужским толком и расстановкой стала вкладывать деньги в восстановление пострадавшего от пожара города. Так же жёстко и с расчётом составлено было и завещание: остающийся капитал должен отработать 15 лет, чтобы вырасти до 700 тысяч, и лишь после этого пойти в ход.

На эти деньги Александра Никаноровна завещала устроить дом призрения вдов и сирот – не просто комфортный, но с атмосферой «правильно понятой благотворительности». Александра Никаноровна не стала писать устав дома призрения, но ясно изложила основное требование к нему: женщины непременно должны быть заняты посильным и полезным трудом. Образованная, умная женщина, Александра Никаноровна понимала, как трудно делать по-настоящему доброе дело, но стремилась к тому.

Даже и некролог её стал образцом хорошего тона, появившись в виде газетной статьи о целом роде меценатов Трапезниковых, из которого она вышла. Характерен и заголовок некролога: «Будущий дом призрения вдов и сирот в Иркутске». Хорошее завершение жизни – устремлением в будущее.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела краеведческой литературы и библио-графии Иркутской областной библиотеки им. И.И. Молчанова-Сибирского.