Большая ложь начинается с мелочей

Помните анекдот «с бородой», как некая фирма искала бухгалтера? Претендентов тестировали: сколько будет дважды два? Один ответил: четыре. И получил от ворот поворот. Второй сказал: пять. Снова отказ. Третий ухмыльнулся: а сколько вам надо? «Прекрасно, мы вас берем!»

Листая книги о близком и далеком прошлом России, поневоле начинаешь подозревать, что их сочиняли именно такие «бухгалтера от истории».

— Сколько наших погибло на Великой Отечественной?

— А сколько нужно? Хотите — прибавим десяток миллионов, хотите — убавим.

— Сколько жителей Украины пострадало от голода в тридцатые годы?

— Требуется цифра пострашнее? Нет проблем!

И только для терпеливых, дотошных и скромных архивистов дважды два все-таки всегда четыре, о чем бы ни шла речь — о глобальных событиях или о достоверности какой-нибудь локальной цифры.

Вот ветеран архивного дела (тридцать восемь лет работы с документами!) Валерий Поляков, к примеру, не пожалел времени, чтобы уточнить даты рождения наших земляков — Героев Советского Союза. Даже если погрешность была в один-два дня, он ее постарался исправить.

Когда мы с ним встретились, он тут же нажал клавишу компьютера:

— Вот, пожалуйста: удалось выяснить, что Иван Васильевич Шкатов появился на свет не пятого декабря 1918 года, а двадцатого августа. Вы, надеюсь, что-то знаете о Шкатове? Это командир стрелкового взвода. В октябре 1944-го он и его люди первыми форсировали реку Шешупе в Литве на границе с Восточной Пруссией и вступили в неравный бой. Сто пятьдесят фашистов никак не могли одолеть остававшихся в живых двенадцать советских воинов. Раненный, истекающий кровью, Шкатов удержал плацдарм, хотя сам и погиб.

— Но неужто так принципиально установить, в какой день герой родился?

— Для истории все принципиально. Большое вранье начинается с пренебрежения мелочами. А честная попытка понять, что да как было в действительности, — с уважения к любой запятой в пожелтевшей бумаге. Не нами сказано: единожды солгав, кто тебе поверит? Точность — главная добродетель архивиста. К тому же незначительная ошибка — неверная дата, название, подробность чаще всего кажутся пустяком лишь постороннему, равнодушному человеку. Допустим, раньше считалось: Герой Советского Союза Николай Покачалов — уроженец села 2-я Кривка Грязинского района. А он родился в Сошках. Как на ваш взгляд: этот факт для родственников, друзей, односельчан Покачалова не важен, безразличен?

— Но история историей, а большинство из нас приходят в архив, если надо собрать сведения, подтвердить стаж для получения пенсии...

— Ну, разумеется. Тем более сейчас, в связи с валоризацией или, давайте все же говорить попонятнее, по-русски, — с возможностью увеличить свою пенсию. Работы в архивах по личному составу заметно прибавилось. Да и вообще за последние четыре года количество обращений во все архивные учреждения, областные, муниципальные, выросло ровно вдвое.

— А мода на изучение родословных не прошла?

— Что вы! Наоборот. За год мои коллеги выполнили тридцать пять запросов по генеалогии. Это не считая тех посетителей, которые предпочитают сами, без помощи специалистов, копаться в наших документах, разбираясь, кем были их предки. Лет двадцать назад и представить было нельзя такого интереса к своим корням.

— Чем вы объясняете это поветрие?

— А почему, собственно, поветрие? Да, у кого-то взыграло честолюбие, кому-то страшно захотелось доказать себе и другим, что он не из простолюдинов, что в нем течет дворянская, а то и аристократическая кровь. Но, по-моему, сама потребность узнать, кто твои деды и прадеды, естественная и правильная. И если они просто всю жизнь пахали землю, кормили Россию, то заслуживают не меньшего уважения, чем представители знатных семейств. Человек стремится осознать себя звеном в цепи поколений, наследником, продолжателем, что в том худого? Обидно, что далеко не всем удается отыскать нужные данные.

— Как же так, Валерий Борисович? В конце концов, записи о рождении в церковных книгах до революции, документы бюро загс советского времени должны были уцелеть.

— Должны. Но пропало бесследно очень многое. Я уж не говорю о судьбе архивов на территориях, переживших оккупацию, в том же хотя бы Воловском районе. Всякие социальные, политические потрясения приводили к исчезновению не только спичек и соли из продажи, но и тысяч документов. Перемены опустошают архивы. Не будем далеко ходить за примерами — возьмите девяностые годы прошлого века. Куда-то буквально испарился архив по личному составу такой огромной организации, как Главлипецкстрой. Это же беда. Простите за банальность, но за каждым документом в самом деле судьба человека. Мы, конечно, спасали все, что было в наших силах. Не забуду, как нам привезли несколько грузовиков с неразобранными документами треста «Жилстрой»...

— Мне рассказывали, что тогда творилось. Специалисты буквально заслоняли собой материалы, допустим, областного партархива. Новым «революционерам» казалось, что партийные бумаги, всякие протоколы, постановления, доклады отныне без надобности, поскольку, мол, жизнь в России начинается с нуля...

— Невежество — ужасная вещь. А сегодня сохраненные сотрудниками нынешнего Центра новейшей документации Липецкой области документы — ценнейший источник для исследователей, будь то историки, экономисты, политологи, социологи.

— За почти четыре десятилетия своей работы в архивах вы принимали на хранение множество фондов, отдельных документов. Какие поступления для вас особенно запомнились?

— Когда из Орловского госархива нам передали материалы о Пришвине, Бунине, Семашко, а из КГБ — дела писателя Завадовского, первого директора Новолипецкого металлургического завода Берзина и так далее.

— С этими делами сейчас можно ознакомиться?

— Можно. Правда, мы не имеем права выдавать исследователям записи свидетельских показаний против незаконно репрессированных. Во-первых, чтобы не спровоцировать мести потомков жертв потомкам тех, кто давал обвинительные показания. Во-вторых, стоит просто пощадить внуков и правнуков людей, вольно или невольно помогавших расправам. Ведь не всякий способен был выдержать давление, бесконечные ночные допросы. Если человека заставить сорок восемь часов стоять по стойке «смирно», кто может со стопроцентной уверенностью сказать, что он это вытерпит и не сломается?

— Не знаю, Валерий Борисович, ложное у меня впечатление или нет: архивисты в большинстве случаев стараются не комментировать, не интерпретировать обнаруженные ими документы. Мы нашли, изучили, установили степень достоверности, обнародовали, а вы уж сами истолковывайте. Это так или не так?

— Так. Я, безусловно, имею свою точку зрения на какие-то события, явления, на деятелей прошлого. Но не хочу и не буду ее высказывать. Пусть люди читают документы и думают самостоятельно, включают их в определенный исторический контекст, предлагают гипотезы, теории, оценки. А мы свою миссию выполнили. Надеюсь, однако, что сбереженные нами свидетельства — жесткий ограничитель для безответственной игры воображения, конъюнктурных выводов, политиканства и пиара. А если кто-то все-таки приносит документ в жертву своим нередко небескорыстным выдумкам, тут уж, извините, мы не промолчим.

— Вы сегодня признанный авторитет и среди коллег, и среди ученых, исследователей, заместитель начальника управления загс и архивов области. А как случилось, что вы избрали не самую благодарную, по мнению многих, рутинную стезю архивиста?

— Ну как обычно выбирают профессию? Или, точнее, как ее выбирали в мое время — без оглядки на зарплату, на карьерную перспективу. Учился на истфаке в пединституте и увлекся работой с первоисточниками. Прежде всего благодаря замечательному ученому, лектору, знатоку старины, в том числе нашего края, Алексею Федоровичу Мартынову. Он читал курс не по чужим книжкам, а по материалам архивов. И я понял: это — мое.

— В сфере ваших интересов разные темы. Буквально на днях вы опубликовали в «Липецкой газете» статью о родословной Героя России, командира первой экспериментальной батареи «катюш» Ивана Флёрова. Что заставило вас заняться его генеалогией?

— Прежде всего мы — земляки. Мое село Двуречки — малая родина пяти Героев. Есть чем гордиться. Мне очень хочется, чтобы то, что я делаю, обогатило музей Флёрова. Он существует при двуреченской школе. Но было бы справедливо сделать его государственным, самостоятельным, расширить экспозицию, собрать, сконцентрировать там все, что удастся, связанное не только с жизнью Флёрова, но и с другими выдающимися уроженцами этого села.

Все новости