КАЗНИ ПО ЗАДАНИЮ РОДИНЫ

   Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер имел возможность набирать людей из праворадикальной среды, где процветала культура расовой ненависти. Так, Рудольф Гесс, впоследствии комендант Освенцима, еще в 1924 году вместе с товарищами-нацистами был соучастником убийства одного школьного учителя, которого считали коммунистом: сначала его били дубинками, пока тот не потерял сознание, после чего один из нападавших перочинным ножом перерезал ему горло, а другой дважды выстрелил в голову.
   Любое насильственное преступление объединяет. «Кровь сближает» — так описывал глава гитлеровской пропаганды Йозеф Геббельс этот механизм, позднее сплачивавший целые подразделения палачей.
   Персонал концентрационных лагерей главным образом состоял из простых людей, которые, судя по всему, не особо задумывались о смысле своих действий. После 1945 года это способствовало распространению убеждения, будто немецкая буржуазия не участвовала в уничтожении евреев.
   Тем большим было изумление общественности, когда в 2002 году историк Михаэль Вильдт, исследуя биографии людей, выяснил, из кого состояло Главное управление имперской безопасности (РСХА) и кто отдавал приказы. Ведомство, игравшее одну из главных ролей в организации массового уничтожения евреев, было сформировано Рейнхардом Гейдрихом, объединившим политическую полицию и СД (службу безопасности) в СС. Как установил Вильдт, оконченное среднее образование было более чем у 75% руководящего состава нового РСХА, две трети которого имели высшее образование (преимущественно юридическое), а треть — еще и ученую степень.
   Оказалось, что зло пестовалось там, где должны были учить прекрасному, доброму, вечному.
   Уже в 1933 году немецкие университеты были оплотом воинствующего антисемитизма, и многие из тех, кто позднее стал высокопоставленным нацистом и отдавал преступные приказы, познакомились с «проектом-альтернативой к либеральной демократии» и полюбили ее именно на университетской скамье.
   Одним из них был Мартин Зандбергер, блестящий выпускник юридического факультета, 1911 года рождения, член партии с 1931 года, уже в 27 лет дослужившийся в СД до штурмбанфюрера, старательный, умный, сообразительный. Именно таких людей имеет в виду Вильдт.
   В октябре 1939 года Гиммлер назначил его руководителем Центрального управления по контролю над иммиграцией с северо-восточных земель — ведомства, производившего «расовую оценку» этнических немцев, переселявшихся на территорию Германии. Согласно штатному расписанию РСХА, с марта 1941 года он также «отвечал за составление учебных программ для школ», а с января 1944-го — руководил Отделом VI А «Общие задачи» Службы внешней разведки.
   Постепенно Зандбергер стал одним из главных действующих лиц холокоста. Под его руководством спецотряд Einsatzkommando 1a сделал территорию Эстонии «свободной от евреев», впоследствии доктор юридических наук признавался, что непосредственно участвовал в уничтожении «примерно 350 коммунистов».
   В 1948 году американцы приговорили Зандбергера к смертной казни. В исполнение она приведена не была. Спустя десять лет Зандбергер был «полностью и окончательно» освобожден — за него вступились президент Теодор Хойс и высокопоставленный член СДПГ Карло Шмид, в прошлом его преподаватель в Тюбингенском университете. Шмид оправдывал действия своего ученика тем, что он «подпал под влияние духовного нигилизма той эпохи».
   В Германии того времени историк Вильдт обнаружил «поколение непреклонных» — так называется и его исследование. Он подразумевает людей, родившихся после 1900 года и по своей молодости не участвовавших в Первой мировой. При этом тема войны присутствовала повсюду — в рассказах старших, в прессе, в политике. При этом все сокрушались по поводу поражения и его последствий.
   Сожаление, что не довелось участвовать в столь важных исторических событиях, рождало у них непреклонную решимость покончить с прошлым. Поскольку они были убежденными антисемитами, вероятно, что уже в 1939 году в обществе в основном уже сформировалась готовность воплощать принципы своего мировоззрения, не останавливаясь ни перед чем.
   Во всяком случае, указ Гейдриха о физическом уничтожении «ведущих слоев населения», изданный вскоре после нападения Германии на Польшу, не вызвал протестов ни в руководстве полиции, ни в СД. А ведь речь шла о «знати, попах и евреях».
   Выполнение кровавой миссии было возложено на специальные подразделения — так называемые оперативные бригады охранной полиции и СД. Во главе таких бригад Гиммлер поставил национал-социалистов из числа тех, кто вступил в партию в начальный период ее существования.
   До этого убивать приходилось лишь немногим из них. Но, как отмечается в недавно опубликованном исследовании, войну они воспринимали как «проверку на истинность той риторики», в которой они упражнялись все предшествующие годы. На войне убийство стало делом обыденным, а обоснование можно было придумать для любой убойной операции. К концу 1939 года в результате действий оперативных бригад погибло около 7 тыс. евреев (и еще большее количество польских католиков).
   С исполнением массовых расстрелов проблем не возникало — никаких сведений об этом нет. Правда, около пятидесяти членов Einsatzkommando 3/I, численность которой составляла 150 человек, сказались больными — они жаловались на желудочные и нервные расстройства. Позднее руководство СС стало называть психические последствия массовых убийств «восточным синдромом». Боевой дух подчиненных офицеры пытались поддерживать с помощью крепких напитков и кинофильмов.
   После оккупации Польши в 1939 году и отдельных районов Франции годом позже в границах гитлеровской империи оказалось более трех миллионов евреев. Высылка их перестала быть мерой, достаточной для решения «еврейского вопроса».
   Поэтому Гитлер задумал «окончательное решение территориального вопроса». Сначала был план переселить центрально-европейских евреев в «резерват» в окрестностях Люблина на востоке Польши. Позднее Гитлер и Гиммлер обдумывали возможность высылки всех евреев с занятых немцами территорий на Мадагаскар.
   Летом 1940 года у Гиммлера и Гейдриха, двух «главных архитекторов» холокоста, не было намерения уничтожить всех европейских евреев. Гиммлер считал это «недостойным германской расы». Гейдрих был согласен со своим начальником: «Биологическое уничтожение было бы недостойным такой культурной нации, как немецкий народ».
   Но когда планы Германии стали рушиться, в феврале 1941 года на совещании о дальнейших действиях в отношении евреев Гитлер заявил, что теперь его взгляд «на некоторые вещи изменился, причем не в более дружелюбную сторону». В тот момент уже разрабатывался план «Барбаросса», начиналась подготовка к нападению на Советский Союз. Фюрер не был психически больным, да и другие нацистские главари, похоже, в медицинском отношении не имели отклонений от нормы. Когда после Второй мировой ведущие национал-социалисты предстали пред Нюрнбергским трибуналом, их подвергали многочисленным психологическим тестам, не выявившим существенных аномалий, во всяком случае, по стандартам того времени.
   Тем хуже. Значит, они ведали, что творят.
   Элита Третьего рейха была твердо убеждена, что евреи представляют собой фундамент господства большевиков в Советском Союзе. Когда началась подготовка к нападению на СССР, фюрер отдал приказ, в котором говорилось: «Еврейско-большевистская элита... подлежит устранению».
   Спорным остается вопрос о том, входило ли в первоначальные намерения Гитлера уничтожение только евреев-мужчин или же их планировалось убивать вместе с женщинами и детьми. В любом случае к августу 1941 года оперативные бригады при (вынужденном или добровольном) содействии местных полицейских приступили к истреблению всех советских евреев, оставшихся за линией продвигавшегося вперед Восточного фронта. Их расстреливали, их загоняли в синагоги, которые после этого поджигались. К марту 1942 года оперативные бригады, большая часть личного состава которых ранее служила в гестапо, СД или войсках СС, совместно с полицейскими батальонами уничтожили 600 тыс. евреев.
   В это время Гитлер уже начал колоссальное перемещение населения. Он приказал «возвратить на родину, в рейх» сотни тысяч этнических немцев, живших в Восточной Европе. Им доставались квартиры польских католиков и евреев в Вартегау; самих же евреев выселяли в гетто. После ожидавшейся вот-вот окончательной победы Гитлер собирался переместить евреев еще дальше на восток. Как известно, окончательная победа не наступила. А так как население гетто все более увеличивалось, местные власти настаивали на решении проблемы посредством ликвидации евреев.
   К тому времени восток Европы стал территорией, на которой не действовали никакие законы. К чему может привести такая ситуация, несколько лет назад было показано в фильме «Эксперимент». Картина основана на реальном эксперименте, поставленном в калифорнийском городе Стэнфорд. Мужчины, отбывавшие наказание в местной тюрьме, были произвольно разделены на «надсмотрщиков» и «заключенных». Несмотря на то, что бить «заключенных» было запрещено, ситуация вскоре накалилась до предела. Причем издевались над своими «подопечными» даже те из «надсмотрщиков», которых по психологическому типу нельзя было отнести к садистам.
   Именно такое происходило на востоке. В охранной полиции Кракова служили преимущественно люди, мировоззрение которых, по мнению эксперта Клауса-Михаэля Мальманна, складывалось в казармах СС. Например, такие, как коммерсант Генрих Гаманн, с 1931 года член СС и НСДАП. В начале 1930-х он пожертвовал гражданской профессией, чтобы стать полицейским, и дослужился до должности комиссара по уголовным делам в гестапо. В 1939 году он принял командование комиссариатом пограничной полиции города Ной-Зандец. Гаманн приказал замостить тротуар перед комиссариатом могильными плитами с еврейского кладбища.
   28 апреля 1942 года он пригласил единомышленников, чтобы отпраздновать расстрел 300 коммунистов якобы еврейского происхождения. Выпив, Гаманн предложил «поразвлечься». Вместе с несколькими полицейскими и с людьми из Гражданского управления Ной-Зандеца он отправился в гетто, где ночами улицы вообще не освещались. На следующее утро 20 евреев были найдены мертвыми. Факт происшествия подтверждается документально, потому что во время этого зверского «увеселительного мероприятия» Гаманн по неосторожности застрелил своего заместителя.
   На этот раз, равно как и в других подобных случаях, антисемитизм был всего лишь предлогом для совершения преступлений. Полицейские грабили евреев и вымогали у них деньги, цинично называя такие действия «закупками при помощи пистолета». Во время обысков в еврейских домах женщин заставляли раздеваться — якобы для личного досмотра. После изнасилования жертву, как правило, убивали.
   В такой атмосфере уничтожение евреев зачастую становилось всего лишь следствием безжалостной экономической логики. Когда не хватало пищи или жилья, «форсировали» истребление евреев. В этом участвовали все учреждения: управления по трудоустройству и сельскохозяйственные ведомства, частные предприятия и вермахт — и, разумеется, СС и полиция, которые, в конечном счете, казнили тех, кто до этого совместными усилиями был исключен из общества. Когда исполнителей не хватало, брались за оружие и чиновники-управленцы.
   Предводитель СС Гиммлер с самого начала проводил целенаправленную кадровую политику. Поэтому на ключевых постах в СС и полиции находились и отдавали приказы убежденные антисемиты. Они были окрылены верой в фюрера и мучимы безотчетным страхом. Секретарь полиции Вальтер Маттнер после одной из массовых казней писал жене: «Когда прибывали первые грузовики, у меня немного дрожала рука. После десяти грузовиков я уже спокойно целился и уверенно стрелял во всех этих женщин, детей и младенцев. Я помнил, что меня дома тоже ждут двое младенцев, с которыми еврейская сволочь поступила бы точно так же, если не в десять раз хуже».
   Однако для полного истребления евреев у антисемитов не хватало людей. В Польше значительная часть еврейского населения проживала в деревнях и местечках, разбросанных по всей стране.
   Чтобы схватить всех, нужна была помощь вермахта, офицеры которого, со своей стороны, зачастую форсировали убийства евреев, подозревая, что те были партизанами или оказывали партизанам поддержку. Военные помогали вылавливать евреев и сгонять их в места массовой казни, организовывали оцепление. Некоторые подразделения самостоятельно устраивали масштабные акты истребления. Одна только 707-я пехотная дивизия расстреляла в Белоруссии не меньше 10 тыс. евреев.
   Но больше всего нацистским убийцам помогала полиция правопорядка, которая изначально была в стороне от политики. То, что повсеместно все шло настолько гладко, — один из вопросов, ответ на который историки и психологи пытаются найти до сих пор.
   Ведь члены полицейских батальонов представляли собой, скорее, срез общества, а не группу лиц с выраженными национал-социалистскими убеждениями; они пошли в полицию по призыву, и большинству из них было за тридцать. В отличие от подразделений вермахта, они не были ожесточены войной. Они приезжали из своих родных городов — и получали приказ убивать.
   И, несмотря на это, они выводили беззащитных мужчин, женщин и детей из их домов, на месте расстреливали старых и больных. Крики жертв и их близких пронзали маленькие города. Чаще всего евреев отвозили в расположенные неподалеку леса. Полицейские подводили их к краю ямы и стреляли в затылок.
   Случалось, что от выстрела теменная кость убитого отлетала, тогда в лицо и на форму убийцы летели брызги человеческого мозга.
   Кристофер Браунинг реконструировал фрагмент истории 101-го резервного батальона полиции. 13 июля 1942 года в предместьях Варшавы они расстреляли полторы тысячи евреев. Когда все осталось позади, они напились. Это была первая бойня, в которой им довелось участвовать, и командующий батальоном майор Трапп пытался успокоить своих людей, объясняя, что ответственность за происшедшее несет вышестоящее начальство.
   Ранним утром 13 июля 53-летний майор полиции Трапп раскрыл своим подчиненным суть поставленной перед ними задачи и предложил сделать шаг вперед тем из своих людей, которые считали, что не готовы к ее выполнению. Его предложением воспользовался один рядовой 3-й роты — и был обруган своим непосредственным командиром. Однако Трапп заступился за него.
   После этого примеру смельчака последовали еще несколько полицейских. Остальные отправились в путь.
   Трапп остался в деревеньке и не скрывал от других своего отчаяния. По свидетельствам очевидцев, он плакал, как ребенок, но бормотал при этом себе под нос: «Приказ есть приказ».
   Когда в лесу начался расстрел, роптать стали и многие из его подчиненных. Некоторые вскоре заявили, что больше не могут, другие сослались на то, что у них тоже есть дети. Некоторые узнали, что среди жертв есть выходцы из Гамбурга, Бремена или Касселя, после чего обратились к своим взводным с «самоотводом». Некоторых из них заменили сразу, другим угрожали, предлагали лечь на землю вместе с евреями, но, в конце концов, от неприятной «работы» освободили и их. Однако большинство полицейских исправно выполняли приказ.
   Объясняя такое поведение, Браунинг ссылается на эксперимент психолога Стэнли Милгрэма, поставленный им в 1962 году в Йельском университете. Ученый внушал добровольцам, что они должны исполнять роль учителя, который тестирует «обучаемого», находившегося в соседнем помещении (и посвященного в суть происходящего), для определения условий наиболее эффективного усвоения информации.
   За каждый неправильный ответ испытуемый должен был наказывать обучаемого разрядом тока, раз от раза увеличивая его силу. Если у «учителя» начинались колебания, руководитель эксперимента тоном, не допускающим сомнений, просил его продолжать. И хотя испытуемый слышал вопли «обучаемого» (на самом деле — их имитацию), почти две трети испытуемых доводили силу тока до 450 вольт.
   По мнению Милгрэма, этот эксперимент доказывает, что люди подчиняются распоряжениям, исходящим от авторитетных лиц, даже если им приходится действовать против собственной совести.
   Впрочем, Милгрэм указывал и на то, что многие люди предпочитают ссылаться на выполнение приказа, чтобы не признаваться, что поддались давлению группы.
   Похоже, что давление группы играло существенную роль и в деятельности полицейских батальонов.
   Казалось, что отказаться от выполнения задания, неприятного практически для всех, — значило нарушить солидарность в отношении своих сослуживцев. Кроме того, возникал риск оказаться чужим среди своих, причем глубоко на вражеской территории. Когда экзекуции становились регулярными, каждый начинал сомневаться в своих прежних оценках — ведь остальные солдаты продолжали выполнять задания. Вокруг мест казни нередко собирались зеваки — немецкие военные и местные нееврейского происхождения, и их интерес воспринимался как подтверждение правильности происходящего.
   Присутствие садистов в войсках еще более повышало готовность остальных убивать. Их поведение помогало «преступникам поневоле» находить внутреннее оправдание своим действиям — ведь они, по крайней мере, не получали патологического удовольствия. Люди внушали себе, что выполняют необходимую работу. Ведь убивали представителей «низшей расы».
   Многое зависит от того, под каким углом взглянуть на проблему. Когда мир сходит с ума, извращение становится нормой. Симпатию вызывают только те, кто исполнял свою миссию, не зная колебаний и угрызений совести. В 1943 году Гиммлер говорил в выступлении перед высокими чинами СС: «Есть слова, которые легко сказать. Например: еврейский народ будет истребляться, скажет вам любой член партии, безусловно, это записано в нашей программе — искоренение евреев, их нужно ликвидировать, все ясно! А потом приходят эти славные 80 млн немцев, и у каждого есть свой порядочный еврей... Из тех, кто так говорит, никто ничего не видел, никто не пережил этого. Большинство из вас знает, как это бывает, когда 100 трупов лежат в ряд... Вот это пережить и при этом остаться порядочным человеком — это то, что закаляет наши сердца».
   За два года до этого, в Минске, Гиммлер решил получить собственное представление о том, как это происходит. Он захотел присутствовать при ликвидации. Из тюрьмы вывели около сотни предполагаемых партизан, и, едва их положили лицом вниз, немцы стали стрелять в них сверху. Гиммлер занервничал, его стало мутить. Высокопоставленный офицер СС попробовал воспользоваться слабостью второго после Гитлера человека в Германии и попросил освободить от участия в массовых расстрелах «хотя бы полицейских». По мнению сердобольного эсэсовца, эти люди «будут надломлены до конца своих дней» и станут либо невротиками, либо бесчувственными скотами. Но просьба осталась без ответа.
   Известия о расстрелах на Восточном фронте уже начинали распространяться по Германии, и по одной этой причине режиму пришлось задумываться об изобретении не столь публичных способов истребления евреев. Кроме того, по выражению историка Поля, новые методы должны были «больше щадить психику» помощников Гитлера.
   Сначала предполагалось прибегнуть к взрывчатке. Но потом технологи смерти сочли, что практичнее будет использовать газовые фургоны, применявшиеся для умерщвления больных и инвалидов в рамках программы «эвтаназии».
   В сухом бюрократическом отчете тех лет говорится, что с декабря 1941 года оперативные бригады «при помощи трех газвагенов смогли обработать 97 тыс. человек» и «дефектов в работе техники не возникало». Однако при такой организации процесса невозможно было справиться с ожидавшимся наплывом жертв. Поэтому стали создаваться лагеря уничтожения, нередко — под руководством специалистов по эвтаназии. Первым свою работу начал Белжец, затем — Солибор, потом — Треблинка и Майданек.
   И, конечно, Освенцим, названию которого суждено было стать синонимом поточного уничтожения европейских евреев, олицетворением формы геноцида, не сопоставимого с уничтожением других народов.
   Руководящий состав ликвидационных лагерей, члены СС относились преимущественно к так называемому поколению «детей войны». Большинство из них родилось около 1900 года, и практически все они были выходцами из среднего класса — класса бюргеров. Они принимали роль, которую должны были играть, — демонстрировать твердость. При этом совершенно неуместными оказывались два качества: сострадание и человечность.
   Они становились массовыми убийцами, потому что были твердо убеждены, что именно так они по-настоящему служат отечеству, и потому, что им удавалось при этом сохранить веру в некие выдуманные ими идеалы, которым они следовали, словно освещавшей путь святыне. По описанию Карин Орт, специализирующейся на истории лагерей, это были «люди, способные на поступок».
   Программа национал-социалистов была настолько масштабной, что даже начать ее осуществление удалось не сразу. Повсеместно происходило примерно одно и то же. Евреев собирали, гнали к вокзалам и заталкивали в поезда. В одном вагоне вплотную друг к другу оказывалось до 150 человек. Воды не было совершенно, а поездам для преодоления нескольких сотен километров требовалось до двух суток. Многие умирали, не доехав до места казни.
   Сегодня специалисты убеждены, что разделение труда в процессе ликвидации существенно снижало уровень внутреннего сопротивления. Ведь каждый участник депортации за пределами лагерей уничтожения мог внушить себе, что лично он — не убийца.
   Эйхманн, главный в структуре РСХА организатор ликвидации, люто ненавидел евреев. В 1938 году он руководил «Центральным бюро по выселению евреев» в Вене.
   Теперь он организовывал их принудительное «перемещение» из Центральной и Западной Европы. Если, например, в Треблинке евреев сразу же отправляли в газовые камеры, то в Освенциме так называемые подконвойные арестанты у вокзальных перронов помогали разделять новоприбывших на трудоспособных и обреченных на смерть. Зачастую селекция тысяч людей длилась меньше часа.
   С весны 1942 года для казни стали использовать два крестьянских дома, расположенных рядом с лагерным забором, помещения которых были для этого герметизированы. Через маленькие окошки эсэсовцы вливали в помещение из банок инсектицид «Циклон Б» — и ждали 20 минут, пока все, кто был внутри, не погибали от удушья.
   После этого к своей ужасной работе должны были приступать еврейские узники, из которых сколачивали «зондеркоманды». Один из современников описывает это так: «Когда открывались двери, они лежали — одни на других, пирамидами. Кто посильнее, пытался забраться как можно выше. Слабые оставались внизу».
   Тела выносили наружу и бросали в ямы, вырытые другими. Засыпали известью, сверху землей — на этом нехитрое погребение было окончено.
   К июню 1943 года было построено четыре больших крематория с собственными газовыми камерами, после чего появилась возможность отравлять газом и сжигать более 4 тыс. человек в день. По воспоминаниям одного бывшего эсэсовца из низших чинов, в Центральном строительном управлении настолько гордились своим детищем, что разместили в вестибюле административного здания серию фотографий «печей для кремации, расположенных аккуратно в ряд».
   Многие солдаты и офицеры СС просили, чтобы их перевели в Освенцим. Скорее всего, они не знали, что ожидало их там. Других прикомандировывали — бывший узник Герман Лангбейн писал, что среди лагерного персонала были сотни солдат вермахта, большей частью пожилых и болезненных, «которые уже не могли выносить тяготы фронта».
   Очевидно, что душевные муки испытывали лишь очень немногие из них. Во всяком случае, в литературе о лагерях рассказов с соответствующими сценами не встречается. Что неудивительно, поскольку считалось обязательным неуклонно сохранять твердость. По наблюдениям Лангбейна, если все же случалось, что кто-то из немцев не желал больше работать в лагере, начальство быстро и без упреков заменяло его другим.
   Однако основное ядро персонала составляли те эсэсовцы, которые прошли муштру в других концентрационных лагерях. Они считали себя теперь неким авангардом немецкого народа и представителями избранной расы. Видевшие оправдание своих деяний не здесь и сейчас, а в расовой империи, которую еще предстояло построить, они чувствовали себя вправе решать, кому жить, а кому умирать. Только когда все закончилось, эти борцы за идею стали утверждать, что всегда считали себя всего лишь маленькими шестеренками всемогущего аппарата.
   В отличие от других лагерей смерти, среди персонала Освенцима и Майданека были женщины, имевшие статус государственных служащих, поскольку они не входили в состав СС. Большинство из них были очень молоды и отправлялись служить в лагеря добровольно. Надсмотрщицы участвовали в селекции узников, во время смотров обеспечивали сохранение спокойствия и следили за порядком, а затем, как сообщает историк Гудруг Шварц, «помогали загонять обреченных женщин в газовые камеры».
   На жен, живших в расположенных рядом с лагерями поселениях, возлагалась особая задача. Они должны были создавать домашний уют. Очевидно, чтобы супруг мог отвлечься от жизни лагеря в четырех стенах собственного дома. Атмосферу, снимающую напряжение, были призваны создать и музыкальные вечера, спектакли («Свадебная ночь») или посещение кафе. А особо отличившихся непосредственный начальник поощрял выпивкой и сигаретами.
   Примечательно, что Экономическое управление СС, в чью компетенцию входили концентрационные лагеря, последовательно отказывало в одном — увеличении денежного содержания надсмотрщиков. Глава управления Освальд Поль отвечал, что оклад здесь имеет лишь второстепенное значение. Намного важнее, по его мнению, было «внутреннее отношение» каждого к своей работе — и здесь понятие «мотивация убийства» обретает совершенно неожиданное значение.
   Когда перед Нюрнбергским трибуналом, судившим военных преступников, предстал один из участников убийства евреев, руководитель оперативной бригады Отто Олендорф, он заявил, что отравление газом представляло собой «гуманизацию» массового убийства, облегчавшую задачу его исполнителей.
   Он говорил это вполне серьезно.