Золотой ключик красного графа

125 лет тому назад родился Алексей Николаевич Толстой, автор «Хождений по мукам», «Аэлиты», «Приключений Буратино», «Петра I»

Он и царя ненавидел, считая, что тот отдал Россию на растерзание – и одновременно ( «Бог свидетель, я бы сапоги теперь целовал у всякого царя») терпеть не мог большевиков, считая их причиной всех бед, гибели двух родных братьев, расстрела дядей и смерти восьми человек родни от голода и болезней.

 

 

«До чего я счастлив, – писал Толстой Бунину, – что удрал, наконец, от этих негодяев, засевших в Кремле. Рука бы не дрогнула ржавым шилом выколоть глаза Ленину или Троцкому, попадись они мне».

Юродивые и одержимые

Прошло пять лет – и вернулся, как ни в чем ни бывало к заклятым врагам своим спустя несколько лет эмиграции. И вернулся-то не под дулом пистолета, не влекомый голодными муками и даже не потому, что обожал Святую Русь.

В нем сочетались романтический ум и фантастическая прагматичность, редкостная беспринципность и подлинная преданность семье, юмор и подлость. В нем, казалось, уживались десятки разных личностей, но, по всей видимости, главным жизненным кредо «красного графа» наверняка могло стать: «Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше».

В роду Толстых – от самого Петра Андреевича, петровского сподвижника, наградившего потомков графским титулом, рождались либо гении, либо негодяи, либо юродивые, но люди сплошь одержимые.

Причина бахвальства

Интересно то, что само графское происхождение этого человека – великого вруна, фокусника и авантюриста – можно поставить под сомнение. Да, отец – граф Николай Толстой, кстати, красавец и богач, но забияка, грубиян и домашний деспот, но мать (известная детская писательница Александра Леонтьевна Бостром) бросила графа, будучи еще беременной. Говорят, папаша долгое время вообще не признавал сына, хотя после его смерти в Ницце в начале минувшего века Алексей все-таки унаследовал состояние старого графа Толстого.

Титул был для него причиной гордости и бахвальства. Графство добавляло ему обаяния, раскованности, шика, внешнего блеска. Как никто другой, он умело разыгрывал графскую карту, выдавая старинные картины, купленные на Сухаревской толкучке, за графское наследство, и даже медвежью шубу (облезлую и поношенную, купленную там же) представляя – причем с великим апломбом, отцовским даром. Позднее, в эмиграции, он даже виртуально продал богатому соотечественнику свое несуществующее российское поместье аж за баснословную сумму – 18 тысяч франков.

Пускать пыль в глаза было едва ли не любимым занятием Толстого. Высокий, вальяжный, красивый и ухоженный, он производил неизгладимое впечатление и на мужчин, и на дам. Он был словно создан для роскошной жизни и не скрывал этого, а самое главное, умел приблизиться к такой жизни, невзирая ни на какие моральные и материальные препоны.

В долг – на портного

Гениальный мистификатор, он умел ловко устроиться к своему удовольствию. Чего стоит то, что начав «Хождение по мукам» сценами страданий «белых» героев (роман начинал выходить в Париже), в СССР Толстой переписал книгу так, что общий фон душевных метаний резко «покраснел», а последняя книга «Хлеб» и вовсе стала панегириком революции, партии и Сталину.

Пожалуй, такое хамелеонское перевоплощение русского дворянина, инженера, романтического декадентского поэта в махрового советского писателя просто не знает аналогов. С 1919 он обитает в Париже в среде белой эмиграции, неплохо сводя концы с концами, издавая книги и пописывая в антисоветские газеты. С конца 1921 он в Берлине, и уже в августе 1923 – в СССР.

Вернулся он за большим куском, который поджидал нового советского писателя. Бунин со свойственной ему едкой ехидной иронией заметил тогда в очерке «Третий Толстой»: «Лично я не раз бывал свидетелем того, как мучили его вопросы и загадки, где бы, у кого бы сорвать еще что-нибудь «в долг» – на портного, на обед в ресторане, на плату за квартиру, но иных что-то не помню».

«Ты и представить себе не можешь, как бы ты жил, ты знаешь, как я, например, живу? – писала «тонкая натура» Бунину. – У меня целое поместье в Царском Селе, у меня три автомобиля. У меня такой набор драгоценных английских трубок, каких у самого английского короля нету». Правда, по словам художника Юрия Анненкова, Толстой в середине 30-х, когда бывал в Париже говорил: «Приходится действительно быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбург – все они акробаты. Но они – не графы. А я – граф, черт подери».

Две машины

В Союзе его действительно осыпали всеми мыслимыми и немыслимыми почестями и благами. Он получил рядом с горьковским дворцом на Малой Никитской свой персональный «флигелек». Две автомашины. Одна — ЦК партии, другая — Моссовета. На роскошной даче в правительственной подмосковной Барвихе за его хлебосольным столом встречались именитые композиторы, писатели, артисты и просто «нужные люди». После смерти Горького Толстой окончательно и прочно занял место патриарха советской литературы. Его прозвали «рабоче-крестьянским графом». Даже Молотов говорил: «Передо мной выступал всем известный писатель Толстой. Кто не знает, что это бывший граф? А теперь? Один из лучших и один из самых популярных писателей земли советской — товарищ Алексей Николаевич Толстой». Общие рукоплескания.

Бывший заядлый антисоветчик стал любимцем самого Сталина. Еще бы. «Исключительно скромный», – так характеризовал злодея сам Толстой в статье «За Родину! За Сталина!» в «Правде» от 25 декабря 1939 года – юбилейного в жизни кремлевского горца. «У него, – писал «красный граф», – нет особых требований или особых привычек. Он всегда одет в полувоенный, просторный, удобный костюм. Курит тот же табак, что и мы с вами. Но для тех, для кого он мыслит и работает, он хочет побольше всего и получше, чтобы вкусы и требования росли у нас вместе с культурой и материальным благосостоянием. Он всегда весел, остроумен, ровен и вежлив».

Реабилитация Грозного

Нет, он не стремился стать официальным пропагандистом марксизма-ленинизма, а, как писал тот же Анненков, «просто хотел вернуться к беззаботной жизни, обильной и спокойной». А жизнь эмигранта такой не была. Он писал: «Я – циник, мне на все наплевать. Я – простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать. Петр Великий стал без моего ведома «пролетарским царем» и прототипом нашего Иосифа. Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать. Эта гимнастика меня даже забавляет». Вот так.

Все, как и должно было быть, закончилось его участием в аресте и высылке Мандельштама, требованием беспощадного наказания для «торгующих родиной изменников, шпионов и убийц».

Юрий Ракушкин

Лучший порнограф Сталина

Толстой, как Буратино, выкручивался из самых опасных ситуаций – утверждает писатель Алексей Варламов

Обозреватель «Москора» пообщался с человеком, который знает об Алексее Толстом буквально все. Это – писатель Алексей Варламов. Его биографическая книга о «красном графе» в конце минувшего года получила серебряную награду национальной литературной премии «Большая книга».

 

 

Был хулиганом

– Есть ли среди произведений Толстого незаслуженно забытые, недооцененные?

– Выражение «недооцененный писатель» – не про него. Первую порцию славы он получил еще до 1917 года. А что касается обойденных похвалами книг, то Корней Чуковский считал одним из лучших произведений Толстого повесть «Ибикус, или похождения Невзорова». Чем-то эта книга напоминает второй том «Хождения по мукам». Только картину Гражданской войны в «Ибикусе» автор изобразил более адекватно и даже озорно. В «Беге» у Булгакова есть сцена тараканьих бегов. Но первым тот же самый эпизод описал Толстой. Чуковский говорил, что в «Ибикусе» он узнавал того Лешку Толстого, каким тот был до революции. Это уже потом Толстой стал по-советски «надувать щеки». А в середине двадцатых годов он все-таки чувствовал себя раскованно. Мог иногда даже и похулиганить.

– Похулиганить? Как-то не похоже на классика, которым Толстой стал еще при жизни.

– Он всегда был хулиганом. В мемуарах описан эпизод, когда писатели и поэты степенно поднимались по высокой лестнице. И тут граф Толстой опускается на карачки, начинает лаять и хватать барышень зубами за ноги. Об этом эпизоде в разное время писали и Ахматова, и Георгий Иванов.

Кроме того Толстой писал порнографические рассказы. Но одновременно блистательно, во всех тонкостях выписывал характеры Кати и Даши в романе «Хождение по мукам».

Охранная грамота

– Есть ли в творческом наследии «красного графа» вещи, написанные на потребу власти?

– Роман «Эмигранты, или Черное золото» действительно пасквильная книга об эмиграции, о русских людях за рубежом. Толстой, на мой взгляд, писал ее, чтобы его выпустили за рубеж. Известно, что в 1923 году Алексей Николаевич вернулся из эмиграции. Советская власть наобещала ему молочные реки с кисельными берегами. Но большей части своих обещаний – не выполнила. А за границу Толстого не выпускали, опасаясь, что он там и останется. Чтобы убедить Сталина в своей лояльности, он написал пасквиль, после которого никто в эмиграции не стал бы подавать ему руки.

Конъюнктурным и даже лакейским можно назвать роман «Хлеб». Тем не менее я думаю, что это была своего рода охранная грамота. Ведь в тридцатые годы и над «красным графом» могли сгуститься тучи. Тем более, что во втором томе «Хождения по мукам» он изобразил Троцкого. И даже не отрицательным образом. Впоследствии он с легкостью заменил Троцкого на Сталина. Но понятно, что Иосифа Виссарионовича это не могло убедить. Толстой и сам понимал, что попал в щекотливое положение. Натан Эйдельман приводил такую легенду. Однажды в НКВД поступил приказ: брать Толстого. Алексей Николаевич спросил знакомого службиста о том, когда это произойдет. Оказалось, что через две недели. И за это время он якобы и написал «Хлеб».

В некоторой степени конъюнктурной предстает поздняя драматическая дилогия Толстого, посвященная Ивану Грозному. В этих пьесах в той или иной степени можно проследить аналогии с современной Толстому ситуацией в стране. Он писал про жестокого и умного царя, боярскую оппозицию, которую подавляют силой.

Мальвина – это Ахматова

– Алексей Николаевич жил в страшное время. Сам-то он страх испытывал? Скажем, в 1937 году?

– Дело в том, что во второй половине 30-х годов его положение (во многом благодаря «Хлебу») укрепилось. Кстати, именно Толстой придумал лозунг «За Родину, за Сталина». Так что чувствовал он себя комфортно. Мог даже позволить себе шалости. Например, выдвижение Ахматовой на Сталинскую премию.

Никакого чувства трусости Алексей Толстой не испытывал. Скорее, наоборот – у него было своего рода бесстрашие. Алексей Николаевич обладал психологией победителя. Какой бы сложной ни была ситуация, сложившаяся вокруг него, он всегда находил возможность выкрутиться. Особенно это заметно в «Приключениях Буратино». Кстати, эта книга – гораздо более глубокая, чем кажется. В ней присутствуют отсылки к Серебряному веку, к наиболее ярким его персонажам. Например, Карабас-Барабас – это Мейерхольд. Пьеро, несомненно, Блок.

– А Мальвина?

– Скорее, Ахматова.

– А Буратино?

– Несомненно, сам Толстой. Попадавший в совершенно невообразимые ситуации и всякий раз находивший из них выход.

Не ходил на похороны

 

С Александром Фадеевым. 40-е годы

 

 

– Неужели Толстой совсем ничего не боялся?

– Он панически боялся мертвых тел. Например, Алексей Николаевич никогда не ходил на похороны. Кстати, он умер достаточно молодым человеком, потому что во время войны его включили в состав комиссии по расследованию преступлений фашистов. В Харькове, освобожденном от оккупантов, он присутствовал на массовых казнях фашистских приспешников. Конечно же, они производили на него убийственное впечатление.

Повредить репутации

– Известно письмо Толстого Сталину, в котором он призывал диктатора помочь голодающему в Париже Бунину.

– Действительно, Толстой был своего рода мостом между метрополией и эмиграцией. Есть его вклад и в возвращение Куприна. Благодаря его стараниям в советскую Россию приехала дочь поэтессы Кузьминой-Караваевой. Правда, когда она вернулась, то умерла от последствий подпольного аборта.

Что касается Бунина, то Алексей Николаевич думал, что стоит ему вернуться, как его окружат почетом. Ведь в 1941 году (когда и писалось письмо Сталину) Бунин оказался в беспросветной нищете. В Париж, где жил Иван Алексеевич, вошли немцы. А Бунин привык жить на широкую ногу, поэтому был не против, чтобы вернуться.

Толстой помогал и сыну Цветаевой Георгию Эфрону, и голодающей Ахматовой, носил ей корзины с едой. Но Анна Андреевна отказывалась. Она строила свою жизнь как легенду и искренне считала, что связь с Толстым может повредить ее репутации в глазах будущих поколений.

Чувство времени

– Он был писателем русским или все-таки советским?

– В нем не было того, что позже назвали «совковостью». Внутренне никакой «совок» Толстого не затронул. Толстой обладал даром чувствовать время. И если Булгаков работал преимущественно в стол, Толстой писал то, что могло бы быть востребовано при его жизни.

Все новости