Щипин В.И. «Первый день»

В туманном сыром Петербурге такие дни редкость. 27 апреля, раннее утро, а солнце припекает вовсю. Ночью с залива западный ветер принес хмурые тучи с дождем, а сейчас на небе ни облачка, от луж поднимается пар, и все говорит о том, что день будет по-летнему жаркий.
Павел торопился. Вчера на Шпалерной чиновник Государственной канцелярии, раздавая зеленые картонки-пропуска на Дворцовую площадь и в Зимний, несколько раз повторил, что все депутаты должны быть во дворце не позже половины десятого утра - Государя ожидают ровно в десять.
Угораздило же Якова Щипина, дальнего родственника и односельчанина, подыскать себе квартиру здесь, на Рижском проспекте. Павел решил первые дни пребывания в Питере пожить у Якова Михайловича, а только потом перебраться на казенную квартиру.
Одно название, что проспект, а до начала булыжной мостовой надо пройти саженей сто, тротуаров нет, по обе стороны теснятся одноэтажные домишки с палисадниками.
Аккуратно обходя дымящиеся лужи, чтобы не запачкать новые сияющие штиблеты, Павел вышел на перекресток Рижского и Петергофского проспектов. Здесь обычно можно нанять извозчика, начинающего свой трудовой день и без седока не спешащего в сторону Садовой, Сенной или Невского. Все две недели, что Павел в Питере, он ездил на конке. Но сегодня особый день - день открытия Государственной Думы. Сегодня государь принимает депутатов первого русского парламента, и подъехать к Дворцовой площади на конке, а затем идти к Зимнему пешком - нет, это просто невозможно.
Право же, особый день, он и начинается удачно: словно ожидая именно Павла, уже стоял на перекрестке извозчик, да не простой, а лихач: картуз заломлен набок, сытый гнедой жеребец, пролетка на колесах-дутиках. Уж этот запросит!
- На Дворцовую, любезный, в Зимний!
Ох, это северное оканье, сразу же выдающее провинциала. Как ни старался Павел избавиться от него, но за две недели с такой задачей не справился. Разве одолеешь вот так, с налету.
- Полтинник извольте, ваше благородие!
"Благородием" здесь, в Петербурге, Павла назвали впервые. Ну, что ж, теперь одет он не хуже тех предупредительных и вежливых чиновников Государственной канцелярии, кто занимался в Таврическом дворце прибывающими из разных концов необъятной России депутатами. Сюртук срочно сшит на Кирочной у портного Константина Ивановича Захаревича, на Невском куплены штиблеты, сорочка со стоячим воротничком и галстук, шляпа - в магазине братьев Брюно на Большой Морской. Конечно, дорого, но что поделаешь: назвался груздем - полезай в кузов. То ли еще будет. Вот и извозчик хорош: увидел прилично одетого господина, сразу же - полтину. Да с утра.
- Дорогонько берешь, милейший. Для почину мог бы и сбавить.
- Помилуйте, ваше благородие, день-то ведь какой. Дума сегодня открывается, в кои-то веки такой праздник!
Павел молча сунул извозчику зеленую картонку-пропуск. Извозчик понимающе закивал, и пристроил ее на околыше своего картуза, чтобы издалека было видно.
Гнедой жеребец тронул, дутые резиновые колеса пролетки мягко покатили по булыжной, еще мокрой мостовой. Из палисадов тянуло запахами вскопанной влажной земли, свежей, промытой дождем зелени; горько пахла листва тополей, перебивая аромат рано распустившейся сирени. Пахло еще чем-то волнующим и новым, словом так, как пахнет только весной, когда воздух свеж, а нежно-зеленая листва еще не успела покрыться летней пылью.
Внутреннее ощущение бодрости, уверенности в себе и, чего скрывать, своей значимости не оставляли Павла с раннего утра. Позади все хлопоты и волнения, которыми были наполнены два предыдущих месяца. Март с утомлением от непривычной политической (!) работы по выборам народных представителей. Начало апреля, на которое еще ко всему выпала в этом году Пасха, и которое было наполнено переживаниями, вызванными слухами, что ввиду результатов выборов Дума вовсе не будет созвана и во всяком случае не соберется в ближайшие месяцы. А чего стоил утомительный шестисотверстный путь из Сольвычегодска в Вологду по раскисшей весенней дороге!
Все в новинку. Вологда. Прием у вологодского губернатора и вручение ему вместе с остальными четырьмя депутатами от губернии свидетельств народных избранников, чествование в губернском земском собрании, первое в жизни путешествие по железной дороге. И, наконец, Петербург!
Вспомнился друг юности - Андрей Петров, с которым вместе начинали службу волостными писарями. В памяти всплыло, как Андрей, сидя у него в казенной квартире в мезонине Черевковского волостного правления, как всегда торопясь, говорил:
- Паша, послушай! Так бы мне хочется пожить в городе. Даже очень, очень. Мне представляется, что там именно я назначен жить, по всей моей натуре, образу жизни и ведению себя. Да, в городе только, по моим понятиям, и может быть настоящая жизнь. Да встряхнись же, Паша! - Тормошил он задумавшегося Павла. - Все тут можно достать, все, что тебе нужно: и книги, и деньги. Ведь несомненно, есть же счастливчики.
Таким счастливчиком Андрей все-таки стал. Сейчас служит в Ярославле. Но чтобы оказаться в Петербурге? И вот так, запросто, ехать на извозчике в Зимний дворец? На аудиенцию к Государю? Нет, о таком они с Андреем не могли не только мечтать, но даже подумать. Завтра же надо написать ему письмо. Не забыть послать и карточку с надписью, например, такой: "Моему другу Андрею Петрову на добрую память. Депутат Государственной Думы Павел Щипин. Санкт-Петербург, 27 апреля 1906 года". Весьма-с!


Новые фотографические карточки уже есть - дважды снимали в специально оборудованной комнате в Таврическом дворце. Тут же вертелись бесчисленные репортеры. Павел уже заученно отвечал назойливым корреспондентам Санкт-Петербургских и Московских ведомостей, газет "Новое время", "Речь", "Русский инвалид" и еще каких-то, не слышанных им раньше изданий:
- Павел Дмитриевич Щипин, крестьянин Сольвычегодского уезда. Закончил начальное училище Министерства народного просвещения в селе Черевкове на Северной Двине, служил писарем в трех волостях, сейчас - делопроизводитель Сольвычегодской уездной земской управы.
- Возраст? Тридцать два года. В ноябре будет тридцать три.
- Да, женат. Пятеро детей. Старший сын учится в гимназии Великого Устюга.
- Первоочередные задачи Думы? Самый насущный - земельный вопрос. Затем амнистия политическим заключенным.
- Крестьянский союз? Нет, вступать туда не собираюсь. Не разделяю их взглядов на отделение церкви от государства. По-моему, такой шаг был бы преждевременным.
- Полностью согласен с программой партии конституционных демократов. Нет, пока еще не вступил, потому что "кадеты" еще не сорганизовались у нас в Сольвычегодском уезде.
- Земельный надел есть. Но я его не обрабатываю в связи со службой в земской управе. Обрабатывают отец и братья.
Извозчик миновал Калинкин мост через Фонтанку, вывернул на Садовую.
С коллегами, депутатами от Вологодской губернии, близко сойтись Павлу не удалось. Сейчас он вновь перебирал их в уме.
Андреев, единственный дворянин в их вологодской группе, предводитель дворянства Вологодской губернии, заносчив и неохотно общается. Что ж, и не надо. Тем более, что взглядов он правых, примыкает к партии октябристов. С ним-то нам не по пути.
Дмитрий Мартьянов - мужик лет пятидесяти из Семеновской волости Вологодского уезда. Все время оглядывается на Андреева: как и что тот скажет, как посмотрит. В поезде жаловался Павлу, что депутатство для него будет тяжелым бременем, на силы свои он не рассчитывает, а надеется, единственно, на Божью помощь. "Я человек среднего ума, - покачивая головой в такт перестуку вагонных колес, сетовал он, - совершенно теряюсь, простите. Как сумею со всем этим справиться?"
Афанасий Шемякин из Никольского уезда - положительно, только что от сохи. По его признанию, до последнего времени совершенно не интересовался ни политикой, ни общественной жизнью.
Пожалуй, только Степан Федотовский из Устюжского уезда. Этот вроде свой брат - волостной писарь. Но какой-то приземленный, не стремящийся широко взглянуть на события в стране. По всему - простой, честный, понимающий человек, но так же, как и Мартьянов не совсем верит в свои силы и чувствует себя неподготовленным к предстоящей деятельности.
"Ничего, - подумал Павел. - Будет день, будет и пища".
Пролетка уже миновала Сенную площадь. Дворники в белых фартуках сгоняли метлами остатки луж с тротуаров на мостовую, навстречу попадались кухарки и прислуга, направлявшиеся за провизией на рынок, но не они определяли сейчас направление общего движения - к Невскому спешили празднично одетые группки людей. Тут Павел почувствовал, что в городе царит праздничное оживление. К яркому весеннему солнцу прибавились национальные флаги на фасадах домов, такие же трехцветные флажки красовались на лотках газетчиков. Корзины цветочниц были полны ландышей и сирени, и исчезнувшие было запахи зелени и цветов вдруг опять донеслись до экипажа.
Павел велел остановиться у газетного лотка, купил за пятачок свежий номер "Нового времени". Три четверти первой полосы как обычно занято объявлениями: адресная книга "Весь Петербург" на 1906 год, бега, пьеса Малого театра "На дне". На второй - положение о Государственном Совете. Коляску трясло, читать было неудобно. Рубрика "Беспорядки": в Варшаве неизвестными убит кассир фирмы "Зингер", не пожелавший участвовать в забастовке; в Пензе беспорядки в духовной семинарии; в Ромнах - брошена бомба в квартиру учителя реального училища; Аткарск - на железнодорожной станции арестован молодой человек с тюком нелегальной литературы; в Екатеринославе - тяжело ранен выстрелом из револьвера помощник пристава Львов; Таганрог - обнаружен склад бомб; Рига - покушение на директора резиновой фабрики Лейста, пять пуль из револьвера; в Москве покушение на генерал-губернатора адмирала Дубасова - террористы вложили бомбу в коробку конфет, которую отправили ему по поводу именин жены. И вот так каждый день! Когда же конец всему этому? Павел отложил газету, не дочитав до конца колонку.
Извозчик, подергивая левую вожжу, тем временем выезжал на Невский проспект. Сразу бросилось в глаза: повсюду стражи порядка. Полицейские, казаки, жандармы, пешие и конные, поодиночке, парами и группами. На тротуарах, казалось, люди движутся только в одну сторону: к Адмиралтейству, Дворцовой площади. Гарцевали уланы в парадной форме, сверкая значками пик. На углу Морской - красные ряды казаков-атаманцев с оркестром. Здесь же конные жандармы едва сдерживали праздничную толпу. Мчались редкие автомобили, в которых мелькали парадные треуголки. Подъехав к арке Главного штаба, Павел был изумлен - на площади были выстроены эскадроны кавалерии да так, что своими мундирами всадники повторяли бело-сине-красные цвета национального флага. Увидев зеленую картонку на картузе извозчика, полицейский, стоявший в арке отодвинул рогатку, перегородившую проезд, и отдал Павлу честь.
Вот и Зимний. Несколько оробевший Павел поднимался по роскошной мраморной лестнице, смешавшись с пестрой, красочной толпой депутатов и придворных. Лакеи в ливреях указывали путь в Георгиевский зал. Зал, рассчитанный более чем на тысячу персон быстро заполнялся. Широкая ковровая дорожка вела к царскому трону под красным бархатным балдахином и рельефом Георгия Победоносца. Депутаты группировались по левую сторону от трона; придворные, министры, члены Государственного Совета, высший генералитет - по правую. У входа было отведено место для дипломатического корпуса, на хорах устраивались музыканты, репортеры и гости.
Очень быстро прошло замешательство и чувство одиночества, неизбежные в толпе, в незнакомой обстановке. Павел занял место в первом ряду депутатов. Слева от него оказался депутат из Малороссии, справа граф Гейден. Словно судьба послала его в соседи Павлу. Он любезно полушепотом называл Павлу по именам довольно большое число как депутатов, так и появлявшихся на противоположной стороне государственных чинов.
Четыре сотни народных избранников представляли собой пеструю, разнохарактерную толпу. Кое-где мелькали фраки, блестели галуны отставных военных, но основная масса была в сюртуках и даже в пиджаках. Депутаты-крестьяне в большинстве своем были в традиционных поддевках. Депутаты от Малороссии были одеты в синие и серые свитки, в свитках же, но белых, были посланцы Белоруссии и Польши.
Внимание Павла привлекла интересная, безукоризненно изящная фигура одного из депутатов, производившего впечатление европейца-парламентария до кончиков ногтей. "Владимир Дмитриевич Набоков, депутат от Петербурга, "кадет", - шепнул ему граф. Рядом выделялась несколько грузноватая и чисто русская фигура харьковского депутата М. М. Ковалевского, всемирно известного ученого, профессора государственного права.
Живописно выглядели депутаты-священнослужители. Сила и мужественность чувствовались в посланце Донской области отце Клавдии Афанасьеве, невольно останавливал на себе взгляд виленский избранник католический епископ барон Ропп в фиолетовой сутане, с тонким умным лицом аскета и проницательными глазами.
Толпа депутатов, казалось, не была смущена торжественностью момента. Слышались оживленные реплики, смех, остроты. А может быть, как раз этим народные посланцы старались скрыть свою робость и смущение?
Поразительный и знаменательный контраст представляла собой противоположная сторона. Такая крупная и живая народная сила в лице четырех сотен избранников совершенно тонула в огромной сдержанно-дисциплинированной толпе расшитых золотом придворных. Блеск мундиров и их количество произвели большое впечатление не только на Павла, но и на всех, кто в первый раз увидел вблизи такое внешнее проявление знатности, богатства и роскоши. Гейден указал Павлу на возвышавшуюся напротив, в первом ряду членов Государственного Совета монументальную фигуру главы павшего две недели назад кабинета графа С. Ю. Витте. Он выглядел угрюмым и мрачным. Невдалеке, тоже в первом ряду, занял место новый председатель Совета министров - Горемыкин, а рядом новый министр внутренних дел, назначенный только вчера, мало кому еще знакомый Столыпин.
Стоявший по левую сторону от Павла депутат-малоросс не выдержал созерцания этого невиданного зрелища, хмыкнул, взмахнул рукой и громко ляпнул совершенно невпопад: "Ну, да и кумедия без грошей!"
Томительно долгим показалось время ожидания высочайшего выхода. Наконец, в четверть одиннадцатого церемониймейстер постучал палочкой, предупреждая, что царь находится неподалеку. Стих шум в рядах депутатов. Растворились двери, и в зал вслед за атрибутами царской власти вступил государь в мундире Преображенского полка, за ним следовали обе императрицы в белых платьях, у вдовствующей императрицы шлейф был оторочен черным соболем, у Александры Федоровны расшит золотом. В нескольких шагах за ними ступали великие князья.
После короткого молебна, который служил митрополит Петербургский Антоний, царь поднялся по ступеням на трон. Павел затаил дыхание. Министр двора, почтительно поклонившись, протянул ему небольшую папку. Государь раскрыл ее и отчетливо и неторопливо, чеканя каждое слово, начал читать тронную речь:
"Всевышним Промыслом врученное мне попечение о благе побудило меня призвать к содействию в законодательной работе выборных от народа.
С пламенной верой в светлое будущее России я приветствую в лице вашем тех лучших людей, которых я повелел возлюбленным моим подданным выбрать от себя.
Трудная и сложна работа предстоит вам. Верю, что любовь к родине, горячее желание послужить ей воодушевят и сплотят вас.
Я же буду охранять непоколебимыми установления, мною дарованные, с твердою уверенностью, что вы отдадите все свои силы на самоотверженное служение Отечеству для выяснения нужд столь близкого моему сердцу крестьянства, просвещения народа и развития его благосостояния, памятуя, что для духовного величия и благоденствия государства необходима не одна свобода, необходим порядок на основе права.
Да исполнятся горячие мои желания видеть народ мой счастливым и передать сыну моему в наследие государство крепкое, благоустроенное и просвещенное.
Господь да благословит труды, предстоящие мне в единении с Государственным Советом и Государственною Думою, и да ознаменуется день сей отныне днем обновления нравственного облика земли Русской, днем возрождения ея лучших сил.
Приступите с благоговением к работе, на которую я вас призвал, и оправдайте достойно доверие царя и народа.
Бог в помощь мне и вам".
С хоров раздались звуки гимна: "Боже, царя храни". За гимном грянули крики "ура". С правой стороны они звучали стройно и слаженно, с левой - намного сдержаннее и слабее. Николай сдержанно и с достоинством наклонил голову в правую и левую сторону. Высочайший прием был закончен.
Речь оставила у Павла двоякое впечатление. С одной стороны, где слова о конституции, почему нет даже упоминания об амнистии? С другой - в ушах Павла Дмитриевича по-прежнему звучало: "День обновления России, день возрождения ее лучших сил". "Да, да, обновление России - вот наша общая задача, - повторял он, спускаясь вниз по парадной лестнице дворца. - Над этим, именно над этим мы должны, мы будем работать сообща".
Через Иорданский подъезд члены Государственой Думы вышли на набережную. Здесь их ждали небольшие финские пароходики, которые должны были отвезти депутатов к Таврическому дворцу, чуть поодаль покачивалась на волнах императорская яхта "Александрия", что доставила сюда из Петергофа государя с семьей. Набережная была полна оживленной и нарядной публики. Звучали крики:"Ура!", "Да здравствует Дума!", "Амнистия!" Проход к пристани был оцеплен полицией и жандармами.
Пароходы плыли по сверкающей в полуденном солнце Неве. Миновали Троицкий и Литейный мосты. На каждом собрались толпы народу, вновь крики приветствий и требования амнистии. С левой стороны показалась знаменитая петербургская тюрьма - "Кресты". Такого, пожалуй, не ожидал увидеть никто: из зарешеченных окон к проплывающим мимо пароходам тянулись сотни рук, махали платками, слышались крики: "Амнистия! Амнистия!". В ответ грянуло дружное и стройное депутатское "ура", не в пример громче того, что прозвучало в Георгиевском зале.
У Таврического дворца вновь столпотворение. Те же возгласы, те же требования.
Зал заседаний наэлектризован. Депутаты находились под впечатлением приема в Зимнем дворце, поведением публики по пути следования и, в особенности, реакцией заключенных в "Крестах".
На трибуну поднялся сухонький, сморщенный старичок - вице-председатель Государственного Совета Фриш. Он предложил собравшимся избрать председателя Думы. На удивление почти единогласно был избран Сергей Андреевич Муромцев, профессор Московского университета по кафедре гражданского права, "кадет".
Все было впервые. Не успел С. А. Муромцев занять свое председательское место, как совершенно неожиданно попросил слова И. И. Петрункевич. Речь первого оратора Первой Думы была краткой, но сильной. В ней отразился и крик народного горя, и неудержимо рвавшийся голос совести впервые собравшихся народных представителей: "Тюрьмы России переполнены! Десятки тысяч борцов за свободу России лишились своей собственной свободы! Амнистии!.." Ответом на это первое раздавшееся в Думе народное слово были единодушные оглушительные аплодисменты.
Только после речи Петрункевича председатель сказал свое благодарственное слово, в котором он твердо и четко заявил, - Павел впитывал, кажется, каждое слово, - что отныне русский народ будет осуществлять свою власть в согласии со своим конституционным монархом и на почве совершенного обновления правительства. "Вот это да, - мелькнуло в голове Павла. Не много ли берет на себя уважаемый профессор? Конституционный монарх… Как отреагирует государь на эти слова? А какую тактику выберет правительство? Будет ли немедленно объявлена амнистия, отменена смертная казнь?"
Сергей Андреевич тут же объявил, что должен покинуть Думу, чтобы доложить государю о своем избрании, и что сегодняшнее заседание объявляется закрытым.
Все с шумом направились к выходу из зала. Павел Дмитриевич тоже вышел и направился в сад, что располагался позади дворца. Там и сям уже виднелись группки депутатов, оживленно обсуждающих события сегодняшнего дня. Павел отошел в тень и закурил папиросу. После нескольких жадных затяжек ему вдруг снова вспомнился Андрей Петров. Как-то в начале января 1900 года Андрей приехал к нему погостить в Пермогорье. Дела по службе были у него неважные, но неисправимый фантазер продолжал выдумывать и мечтать:
- А ведь будет же начало 2000-го года? Вот бы дожить, да чтоб не терять жизни, силы, взглядов, ну, вообще всего того, как я чувствую себя сейчас! Интересно, до чего дойдут еще люди? Уже сейчас человечество не может иметь, кажется, никаких задач. Все под руками. Задача воздухоплавания? Извлекать пищу, жилище и все потребности непосредственно из воздуха? Вот разве. Но далеко это еще.
Под впечатлением услышанного и увиденного сегодня Павел продолжил мысленный разговор с другом:
- Нет, Андрей, задач еще очень и очень много. Что там воздухоплавание! Сделать человека счастливым - вот о чем нужно думать, над чем следует работать. И первый шаг в этом направлении сегодня сделан. Народоправство, конституция, власть закона - так нужно жить, так нужно шагать вперед.

Не знал, да и не мог Павел Щипин тогда знать, стоя в тени вековых деревьев Таврического сада, что всего через 72 дня Первая Дума, будет разогнана, что он, Павел, через год вновь станет депутатом уже Второй Думы, что затем последуют страшные войны, две революции; человек в мундире Преображенского полка, который сегодня чеканил слова тронной речи, вместе с семьей будет расстрелян в Екатеринбурге, а прав в этом заочном споре все-таки будет закадычный друг Павла Андрей Петров: решенной в ХХ веке оказалась, пожалуй, только задача воздухоплавания.

Литература:
1. Бойович М. Первая Государственная Дума. М., 1906.
2. Весь Петербург. Адресно-справочная книга на 1906 год. СПб., 1905.
3. Глинка Я. В. Одиннадцать лет в Государственной Думе. М., 2001.
4. Дневник волостного писаря А. Е. Петрова. / Вступительная статья, комментарии В. И. Щипина. // Русская литература. № 2, 3. 2005.
5. Локоть Т. В. Первая Дума. Статьи, заметки и впечатления бывшего члена Государственной Думы. М., 1916.
6. Маклаков В. А. Первая Государственная Дума. Воспоминания. Париж, 1939.
7. Новое время. № 10819. 28.04.1906.
8. Огородников Н. Первый день. // К десятилетию Первой Государственной Думы. Пг., 1916.
9. Речь. 28.04.1906.
10. Санкт-Петербургские ведомости. 28.04.1906.