Семейная быль

http://karelinform.ru/?id=8724
Фото: www.sirotinka.ru

Рассказ Григория Салтупа «Конфеты от Барклая»
15.10.2007 10:47

Семейная быль

В моем семейном архиве есть фотография 1912 года «Семья Григорьевых»: мой прадед и прабабушка, шесть их красавиц-дочерей в возрасте от пятнадцати до двадцати двух лет и их брат.
Снимок цвета сепия наклеен на толстую картонную подложку, у которой с тыльной стороны типографским способом напечатана фирменная реклама: крылатая дама в длинном свободном платье гусиным пером пишет текст: «Фотографiя Семена Бове, Петрозаводскъ, Садовая улiца, собствънный домъ. Негативы сохраняются».
Мальчишкой, разглядывая снимок, я завидовал этой даме: - «Вот повезло тетке! Крылатая! – летай, где хочешь! И перья не надо покупать, - выдернула у себя свежее перышко, - и пиши, хоть на заборе!» Мы тогда учились писать по прописям перьевыми ручками, автоматические ручки разрешались только пятиклассникам, а шариковых не придумали.

Среди барышень моя будущая бабушка, Наталья Тимофеевна (1897 – 1961), которая в 1914 вышла замуж за офицера таможенной охраны Николая Карловича Салтупа, родом из прибалтийских немцев (1885 - ?). Незадолго до революции родился мой отец Борис Николаевич Салтуп (1916-1990).
Дед Николай Карлович пропал в восемнадцатом году.
По наследству от деда мне досталось: две фотографии, несколько авантюрный и упертый характер и странная неславянская фамилия.

По семейным преданиям, поручик Салтуп оказался в Олонецкой губернии совершенно случайно. Служил Николай Карлович на Дальнем Востоке на таможенном посту между Российской империей и Китаем Поднебесным. В ту пору скончался в Санкт-Петербурге крупный чиновник китайского посольства, и для него везли через дедовский таможенный пост специальный гроб из Китая. Шикарный лакированный ларец, пузатый, на полтора куба объемом, опирался на резные золоченые ножки.
Николай Карлович потребовал ларчик вскрыть.
Китайские чиновники уговаривали его: -
«Нельзя, мол! Он освящен по нашему обряду! Святость нарушится! Как же мы своего бонзу в оскверненном гробу обратно в Поднебесную повезем? Скандал! Дипломатический скандал на весь мир!»
«Ничего не знаю! Действую по Присяге и согласно Таможенного Устава!» – ответствовал дед.
Китайцы и взятку крупную ему сулили, и начальством грозили, мол, жалобами изведут…
Но Николай Карлович уперся на своем и, – (вот эту «салтуповскую упертость» я всю жизнь в себе таскаю, и сколько же мне за неё пеняли, и сколько же мне она хлопот доставила!) – и… гроб лаковый вскрыли.
Освященный гроб на золоченых ножках с горкой, по самую лаковую крышку был набит опиумными шариками, как шкатулка драгоценностями. Дело происходило в 1909 или в 1910 году: в северной столице начинался «серебряный век», мистика, увлечение культурой Востока и новая мода, - опио-курение.
Китайцы, сопровождавшие гроб, решили подзаработать на контрабанде модного зелья, мол, мертвому бонзе хуже от запаха опиума не будет, а им прибыль. Они и своего китайского императора поручение исполнят, и сами в накладе не останутся!

Но упертый поручик Н.К. Салтуп присягу Царю и Отечеству сохранил, и сам оказался в прибыли!
В те годы действовал отличный принцип: если таможенный офицер ловит контрабанду, то четвертая часть её стоимости достается самому офицеру. Опиум тогда ценился высоко, его использовали как наркоз и лекарство от нервного расстройства.
Получив призовые деньги и благодарность за верную службу, мой дед вышел в отставку, и укатил в Санкт-Петербург, где за год-полтора деньги прокутил. Потом отставной поручик неожиданно оказался в Петрозаводске, где познакомился с семьей Григорьевых и влюбился в Наталью Тимофеевну.
На старом снимке слева от моей шестнадцатилетней бабушки сидит её старшая сестра Марья Тимофеевна (1895 – 1937), которая была замужем за предпоследним Барклаем-де-Толли, праправнуком того самого Михаила Богдановича Барклая-де-Толли (1761 – 1818), героя Отечественной войны 1812 года.

Сергей Михайлович Барклай-де-Толли (1883 – 1937) по семейной традиции стал профессиональным военным, воевал поручиком в русско-японскую, штабс-капитаном и подполковником в первую мировую, в гражданскую служил в Красной армии военспецом, потом был на штабной и преподавательской работе. Учил военному делу красных курсантов, будущих полковников и генералов Второй мировой войны…
Его расстреляли вместе с женой в 1937 году.
«За что?» – «А за то!»
И вопрос такой задавать подло…
Их сын Анатолий уже не считался Барклаем-де-Толли, носил фамилию матери (на всякий случай). Двоюродный брат моего отца Анатолий Григорьев (1923 – 1943) должен был попасть в лагерь для малолеток или повторить судьбу своих родителей (по сталинским законам детей «врагов народа» можно было расстреливать с двенадцати лет). Но Толик сбежал из «домзака» НКВД, беспризорничал, воровал, ездил на товарняках из города в город, потому и выжил.
Время было страшное.

И через тридцать лет мама только один раз - и то почему-то полушепотом, - рассказала мне, как в самый пик арестов, в тридцать седьмом, обычно ближе к вечеру, почти каждый день проскакивал по улицам на лошади одинокий милиционер в синих галифе. Он сидел в седле пригнувшись, зло хлестал коня по крупу сложенной плеткой и кричал: - «По домам! По домам! По домам! По домам…»
Люди прятались.
Вслед за конником на улицу въезжал грузовик с вооруженными людьми. Грузовиков тогда в городе было не много, десятка полтора на весь Петрозаводск, столицу Союзной Карело-Финской Республики.
И начинались аресты.

Вчера из Шураевского дома забрали, сегодня из Сухановского… Потом из Пикалевского, потом у Морозовых, потом у Ямщиковых кого-то взяли…
Люди сидели по домам молча, не теплили свет, не выглядывали из-за задернутых занавесок и загадывали: - «Лишь бы не к нам, лишь бы не к нам… Лишь бы…»
Забрали и деда моего, Константина Степановича Яковлева, маминого отца (1881 – 1938 гг.). Он не был ни партийным, ни начальником, ни куда не высовывался и правды не искал, - всю жизнь работал слесарем на Александровском (потом, «Онежском тракторном») заводе. Как нынче говорят, - простой работяга. Правда, он был верующим человеком, церковное пение любил и в свободное время руководил церковным хором при Александро-Невском соборе.

Хоры Бортнянского и Гречанинова большевики приравняли к к/р (контр-революционной) агитации.
Родственникам деда объявили: - «Десять лет без права переписки!»
А на самом деле – убили.
Только через двадцать четыре года, в шестьдесят первом, мама и бабушка получили справку о посмертной реабилитации Константина Степановича и узнали, что деда давным-давно расстреляли. Еще в тридцать восьмом году в Сулажгоре, под Петрозаводском. (А бабушка ждала, все эти годы ждала и надеялась).
Даже могилы от деда не сохранилось: в пятидесятые годы советская власть устроила в Сулажгоре песчаный карьер, и кости моего деда Константина Степановича Яковлева вместе с костями других жертв "воистину народной власти" пережгли способом горячей прессовки на кирпичи.

Много силикатных кирпичей в стенах петрозаводских домов. Каждому кирпичу не поклонишься…
Родители мои поженились рано, в 1938 году, когда отец окончил Сельскохозяйственную академию в г. Пушкино. Они были знакомы с детства, родились в одном году и жили в Петрозаводске на одной улице (когда-то Гористая, сейчас улица Варламова, рядом с Алексанро-Невским собором).
Мама рассказывала, как к ним, молодоженам, в 38-м году приехал Анатолий де Толли, - грязный, оборванный подросток, - юркий, быстрый, смелый. Отмылся, поел, нашлась кой-какая одежда для него, из которой мой отец вырос.
На второй день пошли они с мамой в Гостиный двор (который до войны стоял на площади Кирова и был взорван большевиками в 1941 году). Вдруг он исчез на несколько минут, потом появляется и чинно преподносит маме большую коробку шоколадных конфет.
- Толя! Откуда конфеты?
– Тонечка! Простите за опоздание, - это Вам подарок к свадьбе!
Оказывается, Толик стал очень ловким карманником. «Бомбанул клиф». В переводе с фени на нормальный русский - «Украл бумажник».

Мой отец, конечно, отругал его на правах старшего брата, - а мама на всю жизнь запомнила те «ужасно дорогие» конфеты, ценой в её двухмесячную зарплату медсестры. Единственный подарок к свадьбе. Коробку из-под конфет мама сберегла в эвакуации.
Коробка еще лет тридцать служила для моей мамы «сейфом» для семейных фотографий, каких-то желтых листочков с тусклыми карандашными буквами и билетиков от оперных спектаклей.
Я помню её: на крышке сурово скалятся вверх и направо Красноармеец, Краснофлотец и Летчик на фоне золотого барельефа Сталина. И надпись: «Конфеты юбилейные – ХХ лет создания Р-К-К-А».
Краснофлотцу я по малолетней глупости подрисовал черную пиратскую повязку через глаз, - ведь он по морям плавает? Значит – пират! Сообразил я, и был наказан ремнем по седалищу.
Тем коробочка и запомнилась. Потом мама купила альбом для фотографий, и коробка с одноглазым краснофлотцем куда-то пропала.

Беспризорник Анатолий прожил в семье моих родителей не долго, месяца четыре, моему отцу удалось выправить братану паспорт на фамилию «Григорьев». В графе «отец» надо было ставить прочерк или другое отчество. Посовещались и решили дать отчество по моему отцу: - «Борисович». Хотя «отец» был старше «сына» всего лишь на семь лет.
Мама рассказывала, что она, шутя, по-семейному, иногда ругала Толика «Барклаем».
- Ах ты, Барклай шебутной!
Тогда ей было невдомек, что эта фамилия одна из самых славных в истории России, - ведь пропаганда воспевала имена, которые мы через семьдесят лет не помним и не знаем.
Кто тогда стоял в первых рядах расстрельщиков, палачей и доносчиков? Гордятся ли их сыновья и внуки доносами отцов и дедов?
Где их потомки? Кресла высокие занимают и речи по «ящику» произносят? Или места на шконке делят и на сокамерников пальцы веером топорщат?
Газеты той поры даже сейчас на спецхране…

Интересно, кого из нынешних, кто сейчас на плаву и на верху, наши потомки через семьдесят лет вспомнят добрым словом, и вообще, – вспомнят?
В 1939 году отца взяли в армию, пять лет он служил на Дальнем Востоке, под Благовещенском. В тех же местах, где отличился когда-то его отец-таможенник. Сталин всю войну опасался нападения японцев. И потому в действующую, на фронт, отпускали только тех офицеров Особой Дальневосточной Армии, у кого ближайший родственник в бою погиб.
В 1943 под Курском пал смертью храбрых младший лейтенант Анатолий Григорьев, последний в роду Барклаев. Только тогда мой будущий отец, старший лейтенант Борис Николаевич Салтуп, смог по рапорту попасть на фронт.
«Прошу предоставить мне возможность отомстить за гибель двоюродного брата», - и так далее, как положено в казенных рапортах.

Воевал отец в Восточной Пруссии, в 44-м был тяжело ранен (правая рука до конца жизни осталась полускрюченной), награжден боевыми орденами и медалями, служил до 1949 года, - судьба как у сотен тысяч и миллионов его сверстников…
В семидесятых годах я учился в Питере, тогда еще «Ленинграде», чтоб доехать до общаги в студгородок, надо было делать пересадку у Казанского собора. Первые годы в Питере друзей у меня не было, родственные визиты, чаепития и расспросы я не люблю. Город большой, холеный и холодный. Мне, провинциалу, иногда было тоскливо. И я любил посидеть на заснеженной скамейке у фонтана перед собором, спиной к «бронзовому дядьке» Михаилу Богдановичу. По официальным документам, - «Михаилу Андреасу». Барклай-де-Толли происходил из семьи шотландских дворян, перебравшихся в Ригу еще в 17 веке, отчество у них не практиковалось. Приятно было покурить, пивка попить, подумать обо всем без суеты, - ощутить спиной и затылком нечто незыблемое и честное.

Их там два бронзовых тезки до сих пор стоят: Михаил Илларионович Кутузов и Михаил Богданович Барклай-де-Толли. «Светлейшие» князья, не наследственные, - славу и титул оба заслужили талантом, отвагою и верностью, а не от удачливых отцов унаследовали. Михаил Богданович с пятнадцати лет армейскую лямку тянул, а не в лейб-гвардии на придворных балах выплясывал, - посмотрите его послужной список!
В 1932 году «старорежимные» памятники должны были пойти на переплавку. Даже «Медного Всадника» коммунисты хотели пустить на гильзы для Мировой Революции. Каким то чудом удалось отстоять двух императоров (Петра 1 и Николая 1) и трех светлейших князей (Суворова, Кутузова и Барклая-де-Толли), а «Александра 2-го Освободителя» (работы Паоло Трубецкого) больше полувека русские люди прятали во внутреннем дворе Русского Музея, куда ни посетители, ни обкомовцы не заглядывали.

По всем законам истории и генеалогии Генерал-фельдмаршалу, военному министру, графу и светлейшему князю Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли я не родственник, даже не седьмая вода на киселе, - но! - отдавший жизнь за Отечество его далекий прямой потомок, Анатолий Сергеевич Барклай-де-Толли (мой двоюродный навечно двадцатилетний дядька), и я, - под одним отчеством …
Слова «Отчество» и «Отечество» не даром из одного корня растут.
С этим отчеством Анатолий Борисович Григорьев выжил в тридцать восьмом и погиб в сорок третьем, а я, вот, до сих пор живу и помню.

Петрозаводск

Рассказ печатается с разрешения автора, члена Карельского союза писателей, члена «Товарищества детских и юношеских писателей России» Григория Салтупа

Все новости