«Вот взвод. Вот рубеж. И ни шагу назад!»

Как стать человеком?

Мало им родиться… Валентин Никифорович убеждён: «Нужно выработать в себе умение сопротивляться трудностям. И при этом не разучиться чувствовать чужую боль». Такие уроки воспитания он получил еще в детстве.

Представители семи фамилий проживали в домишке площадью в 40 квадратов, приютившемся в селе Луковка, что в Алтайском крае. Братья и сёстры — кто по матери, кто по отцу. На мировой войне погиб первый муж мамы Валентина — Пелагеи Дмитриевны. Память о нём — сын Ванюшка Володин. Поднимать ребёнка в одиночку сельской женщине было трудно, поддалась уговорам местного красавца Никифора Барбышева. Попытала счастье еще раз. И явила на свет второго сына. Валентин был совсем маленьким, когда его отец взял да и переехал в Новосибирск.

«От людей на деревне не спрячешься…» Гудела Луковка — народная молва осуждала беглеца: «И что этому мужику не пожилось? Ведь Пелагея — такая работящая, добрая, справная…» На доброту и трудолюбие этой женщины рассчитывал вдовец Терентий Гаврилович Мирошниченко, когда предложил Пелагее Дмитриевне заменить мать четверым его детям — Екатерине, Петру, Василию и Наталье. К шестерым ребятишкам вскоре «прибился» Саша Казачков, сбежавший из детдома. Пелагея и Терентий сами предложили парнишке остаться в их доме: хватит, мол, мыкаться-бегать. Никто не ведает: кто-то из жителей Луковки подсказал беспризорникам Коле Новоселову и Зине Рыжковой постучаться именно в этот дом или ребятишки сами почувствовали, что здесь всем найдётся место?

Прямо сказка «Теремок» получается. Домишко буквально уже трещит по швам, но никому нет отказа в приюте. А ведь нужно не только обогреть, но и накормить, обстирать такую ораву…

— Спали вповалку на полатях, — вспоминает Валентин Никифорович. — Тут, как говорится, всё было без проблем — к перинам не привыкшие. Труднее было с одежонкой: мама и так и сяк её латала-перекраивала. Что касается еды, то для всех нас — родных, сводных, приёмных — действовал один закон: даже если в доме осталась одна корка хлеба — делим её на всех. Я видел, как выбиваются из сил мама и наш отчим, чтобы у нас не одна корка была.

И другие ребята видели. Поэтому старались помочь взрослым. В 1933-м мамы Валентина не стало. Нежелание быть нахлебником у отчима продиктовало мальчику решение переехать на Дальний Восток — к своему старшему брату Ивану. В Хабаровске он на одни пятёрки окончил 7 классов и поступил в Благовещенский горный техникум.

— Мечтали, — интересуюсь, — стать горных дел мастером?

— Слышите, как звучит: «горных дел мастер»?! Вот и меня это звучание привлекло, — признается Валентин Никифорович. — Два года, которые я проучился в техникуме, убедили в том, что я выбрал очень интересную профессию. Но Великая Отечественная перекроила мою жизнь.

Рубеж на болоте

24 февраля 1942-го Валентин Барбышев был зачислен курсантом Благовещенского пехотного училища. Через полгода учёбы получил два кубика в петлицы и был отправлен на Волховский фронт.

— В годы войны, — рассказывает мой собеседник, — большинство офицеров были «скороспелыми». Хоть и старались нас обучить в училище военному делу «настоящим образом», а на передовой я почувствовал себя настоящим желторотиком. Командир 9-й роты, который сопроводил меня к месту службы, был краток: «Вот — взвод, вот — участок обороны. Ни шагу назад!»

Подчинённые по возрасту годились командиру в отцы. В голове мелькнула мысль: «Надо как-то запомнить их имена-отчества». Но её тут же затмил вопрос: «А как рыть окопы на болоте?» Задать такой вопрос бывалым постеснялся, решил, что война покажет. А враг был совсем близко — в четырёхстах метрах от места расположения его взвода. Две противоборствующие силы отгораживал наскоро сколоченный высокий забор с амбразурами, протянувшийся на километры. Вот через эти дырочки-амбразуры наблюдали за «самочувствием» врага утром, вечером и днём бойцы лейтенанта Барбышева. На ночь для наблюдения выставляли усиленные посты. Забор был хлипким, ведь прописался на болоте, которое, несмотря на сильнейшие морозы 1942-43-го, промерзло на полметра, не глубже. Укреплять его приходилось почти ежедневно. И латать подручными средствами. А какие подручные средства отыщешь в болоте, подступы к которому со стороны тыла не всегда удавалось преодолевать даже вездесущей полевой кухне?

— Очень многое из того, что нам не успели преподать в училище, пришлось осваивать на практике. Мне повезло, — не скрывает фронтовик Барбышев, — моим заместителем был назначен опытный сержант. Он научил меня — каким минам нужно кланяться, а каким нет.

— Но если «пуля — дура», то мина-то и вовсе ошалелая…

— Правильно усвоила, — одобряет фронтовик мои весьма неглубокие познания, основанные на рассказах ветеранов. — И правда то, что во время миномётного обстрела хочется в землю зарыться. От страха, ужаса. Но мой заместитель подсказал мне: «Если мина шуршит, то хоть в грязи, но занимай горизонтальное положение — она упадёт где-то рядом. Если свистит — не боись: она пролетит дальше». Вот такая «военная тайна»… Знать бы только точно, когда вздумается немчуре начать этот миномётный обстрел?! Фашисты держали нас в тонусе, мы находились в постоянном ожидании налёта. Ответить как надо, по-русски, не могли: силы были не те.

Три месяца подразделение Барбышева простояло в обороне. Точнее сказать, проплавало. Настилы на болоте с сооруженными балаганами, деревянный забор… Согласитесь, отнюдь не надёжный укрепрубеж. Но они этот рубеж держали! Голодные, холодные, немытые…

— Кормили нас два раза в сутки — утром и вечером, — вспоминает Валентин Никифорович. Похлебка, каша, хлеб, которые нам, если удавалось пробиться, доставляла полевая кухня, еще в пути давали «дубака». Так мы придумали: пилили замерзший хлеб на положенные нормы ножовкой. Командир должен обеспечить нормальный быт солдата. В болотных условиях нормальным считалось то, что над головой есть балаган высотой 1 метр 20 сантиметров, деревянный настил, сдобренный хвойными лапами, вместо подушки вещмешок и противогаз. Особо раздеваться в таких условиях не хотелось. Да и не предписывалось: на ночь разрешалось снимать только сапоги. Снимали… А запах… Хоть святых выноси! В бане мылись по «уставу» — раз в 10 дней. В брезентовой палатке нагревали в бочке воду — по 2 ведра на каждого бойца.

«До свидания, мама, не горюй!»

— Сказать честно, — признаётся Валентин Никифорович, — такие слова прощания можно было писать каждый день. Мы ж не знали, что у немцев на уме. Понимали, что здесь, в ленинградских болотах, мы являемся для них сдерживающей силой: отвлекаем от участия в Сталинградской битве. С этой целью — отвлечения — был предпринят наш наступательный бой в феврале 43-го.

Пять дней стратегического боя 9-й роте, куда входил взвод Барбышева, обернулись большими потерями. Из семидесяти бойцов в живых остался только Барбышев. С ранением в плечо его доставили в госпиталь.

— Сделали укол. Врач крутит-вертит меня, спрашивает: «Больно?» А у меня перед глазами — безногий молодой боец. Вот где больно-то! И на всю оставшуюся жизнь! В общем, после лечения я поспешил вернуться в свою часть. Попал уже в 5-ю роту.

Только после войны, во время медосмотра, допускающего участников к соревнованиям СИБВО, Валентин Барбышев узнал, что в его левом плече «прописался» осколок. Носит его в себе как память о войне. Хотя…

— Лучше бы не вспоминать, — признаётся фронтовик. — Больно это!

— Послевоенная статистика утверждает, что во время наступательных боёв жизнь командира взвода ограничена в лучшем случае тремя днями жизни…

— Мы такую «закономерность» постигли на практике, — подтверждает мою книжную осведомлённость Валентин Никифорович.

Прошу разъяснить фронтовика:

— Каково это лихо — идти в бой, зная, что он может стать последним днём твоей жизни?

— Кто-то молился, кто-то надеялся на то, что родился в защитной рубашке, а кто-то написал записку: «Прощай, мама, не горюй!» Не было среди бойцов моего взвода трусов. Все понимали: защита Родины — родного дома — дороже собственной жизни. А жить, конечно, очень хотелось!

Командир Валентин Барбышев «вписался» в статистику. В первый же день второго наступательного боя, в августе 1943-го, он получил ранение в глаз, а командир роты этим же снарядом был ранен в живот и ногу.

— По сравнению с ним, — делает вывод мой собеседник, — получается, что я отделался лёгким испугом.

«Лёгкий испуг» обернулся полной слепотой на один глаз. Его пламенная речь о желании продолжить бить врага до полного уничтожения не возымела действия на членов медицинской комиссии: списали лейтенанта. Остаться в рядах военнослужащих помогли орден Красной Звезды и медаль «За отвагу». Военное руководство знало, что таких боевых наград участники обороны удостаивались в особых случаях. Нестроевой Барбышев оказался в строю СИБВО — был назначен командиром взвода охраны штаба округа.

После Великой Отечественной был создан резерв офицеров округа. В него вошло около 500 человек. В их число за безупречную службу был зачислен и лейтенант Барбышев. Его назначили сначала заместителем, а потом командиром стрелковой роты, которая базировалась в Бийске. В ходе смотров и проверок рота Барбышева была удостоена звания — «Лучшая». Командира лучшей в 1954-м откомандировали на службу в Тюменское пехотное училище — командиром курсантской роты. Через год в армии началось сокращение, и Валентин Никифорович продолжил службу в нашем, областном военном комиссариате. Потом майор Барбышев был назначен начальником 3-го отделения Нижнетавдинского райвоенкомата.

— На военную пенсию, — перебирает в памяти прожитые года подполковник, — я вышел в 1967-м, 26 лет отслужил. А было мне в ту пору всего 44 годочка с хвостиком. Надо было кормить семью, поднимать на ноги сына, дочку… Да и самому не хотелось списываться в «архив», поэтому устроился на работу в профсоюз рабочих лесной, бумажной и деревообрабатывающей промышленности. Окончательно ушел на пенсию в 1985-м.

…Стариковская жизнь — подведение итогов. Хочешь ты того или нет, но воспоминания прожитого атакуют. Ответный огонь ведёт совесть. Перед самим собой. Что хотелось бы Валентину Никифоровичу изменить в прошлой жизни? Вычеркнуть войну! Навечно. Причем не только из своей судьбы, но и многих-многих поколений рождённых в настоящее, мирное время. Очень тоскует ветеран о своей голубке — жене Любови Михайловне, с которой в любви и взаимопонимании они прожили 63 года. Своими детьми ветеран доволен: Борис — кандидат технических наук, преподаёт в нефтегазовом университете, дочь Тамара — врач высшей категории, 35 лет отработала начальником отделения скорой помощи. Теперь ухаживает за отцом. К нашему приходу Тамара Валентиновна устроила целую фотовыставку: «Вот с папой здоровается губернатор», «Вот мы вместе с папой проезжаем 9 Мая мимо парадных трибун на такси-комфорт, тюменцы машут нам флажками — приветствуют, а я горжусь и радуюсь за то, что у меня такой великий отец».

Валентин Никифорович ловит слово «отец»… У него он тоже был. Встретиться с ним довелось в 1961-м. Никифор Анисимович сам разыскал сына. Покаялся (значит, так угодно было), рассказал офицеру про то, что тоже служил в армии — на Балтфлоте, участвовал в штурме Зимнего дворца.

— Я никогда не держал на него зла, — говорит Валентин Никифорович. — Мама посеяла в нас добро. А отчим Терентий Гаврилович Мирошниченко стал примером надёжного, верного главы семейства. Работал день и ночь, чтобы вывести в люди нашу ораву. Его дочь Екатерина стала секретарём райкома в Новосибирской области, Пётр — директором совхоза, мой родной брат Иван служил начальником пограничного отряда на Дальнем Востоке. А кто знал, что приёмный Сашка Казачков в будущем станет заместителем министра цветной промышленности? Никто. Его просто любили как нас, родных. Любить и жалеть друг друга — вот мой наказ всем, кто вступает в жизнь.

Наталья Тереб.

Все новости