Генеалогия Даниила Хармса

Программа "Российские династии" Международный институт генеалогических исследований ведёт исследование рода Даниила Хармса (1905-1942 гг.)

Даниил Хармс - настоящая фамилия Ювачев Даниил Иванович, родился 17(30) декабря 1905 года в  Петербурге, умер 2 февраля 1942 года в Ленинграде. Его отец – Ювачев Иван Павлович, известный народоволец, революционер, писатель-публицист  родился 23.2(6.3.) 1860 года в Санкт-Петербурге, умер 17 мая 1940 года  в  Ленинграде  в возрасте 80 лет от заражения крови.

В архивах Государственного музея городской скульптуры обнаружено следующее заявление: «Просим вашего разрешения на захоронение народовольца-шлиссельбуржца, члена секции научных работников, персонального пенсионера Ивана Павловича Ювачева, на Литераторских мостках на Волковском кладбище. Даниил Хармс 20 мая 1940 г.   г.Ленинград, ул.Маяковского, д.11, кв.8». Просьба была удовлетворена, но могила Ивана Павловича Ювачева долгое время считалась потерянной. По сообщению внука Ювачева - Грицына Игоря Владимировича, могила найдена в 2008 году. Личный архив Ювачева И.П. хранится в Государственном архиве Тверской области.

Биография отца Хармса, Ивана Павловича Ювачева хорошо известна историкам так называемого освободительного движения в России. Он был сыном полотера Аничкова дворца, получил штурманское образование в техническом училище морского ведомства, мичман. По окончании в 1878 г. Морского технического училища в Петербурге служил на Черноморском флоте, заведовал в Николаеве метеорологической станцией. Летом 1882 г. он организовал в Николаеве народовольческий кружок. В.Н.Фигнер писала: «Ювачев принадлежал в Николаеве к группе морских офицеров, которые пугали стремительностью революционной пропаганды, которую они вели среди моряков». В феврале 1883 г. Ювачев был арестован по знаменитому  «процессу 14-ти» и   28 сентября 1884 г. приговорен к смертной казни через повешение. Вскоре приговор был заменен 15-летней каторгой. Из этого срока первые 4 года И. П. Ювачев  провел в одиночном заключении в Петропавловской, а затем Шлиссельбургской крепости. По словам Фигнер, находившейся одновременно с ним в Шлиссельбургской крепости, его политические убеждения за год заточения совершенно изменились: из борца, завоевателя свободы насильственным путем, он превратился в «миролюбца в духе Толстого». На сахалинской каторге И. П. Ювачев 2 года проработал в ножных кандалах, а затем, видимо за благонравие и, используя его штурманское образование, начальство определило его заведовать метеостанцией. Не отбыв всего срока, И. П. Ювачев в 1895 г. был освобожден, жил во Владивостоке, совершил кругосветное плавание. В 1899 г. он вернулся в Петербург. Известно лишь, что служить он определился в инспекцию Управления сберегательными кассами на должность, связанную с постоянными инспекционными поездками по России. В течение нескольких лет он выпускает одну за другой биографические книги "Восемь лет на Сахалине" (СПб., 1901) и "Шлиссельбургская крепость"(М., 1907), но еще больше проповеднических брошюр под псевдонимом И. П. Миролюбов, в которых толкует Священное Писание и пропагандирует благонравие, богобоязнь и почитание церковных уставов. Между тем его занятия метеорологией (и астрономией) были высоко оценены, и в 1903 г. он стал членом-корреспондентом Главной физической обсерватории Академии наук.

А.П. Чехов, описывая свою встречу на Сахалине с народовольцем Ювачевым, отзывается о нём как о человеке прекрасно образованном и достойном уважения. Ювачев – прототип главного героя произведения А.П.Чехова «Рассказ неизвестного человека» и рассказа Л.Н.Толстого «Божеское и человеческое».

 

В апреле 1903 г. И. П. Ювачев женился на Надежде Ивановне Колюбакиной (17 сентября 1876-1928), в то время заведовавшей прачечной в убежище принцессы Ольденбургской, а с годами ставшей начальницей всего заведения - места, где женщины, освободившиеся из тюрьмы, получали на первое время приют и работу.  Колюбакина Н.И.  из дворян Саратовской губернии. Ее отец Иван Никитич Колюбакин, губернский секретарь.

 Колюбакины – древний дворянский род России, из которого вышло немало выдающихся военных и государственных деятелей, писателей, поэтов, да и просто честных и порядочных граждан. Имеется обширная генеалогическая информация по представителям рода. Родоначальником симбирской ветви рода является ротмистр Борис Тимофеевич Колюбакин, умер в 1703 г. Его сын Петр Борисович, солдат Преображенского полка, на 1717 г.  от службы отставлен. Сын Петра Борисовича – Василий Петрович, состоял на службе во флоте в нижних чинах, был женат на княжне Татьяне Егоровне Мышецкой.  Их сын - Иван Васильевич Колюбакин вышел в отставку майором артиллерии. В 1787 году был предводителем дворянства в Сызрани. В 1788 году вторым браком женился на Александре Васильевне Чуфаровой, получившей в приданное большое имение в Дворянской Терешке,около 10 тысяч десятин земли и старинную усадьбу в Саратовской губернии – деревню Колюбаковку. До настоящего времени та часть Радищева, гда находилась усадьба, сохранила свое название. Ушел со службы и занялся хозяйством в имении жены. У них родились сыновья: Василий и Петр, дочери: Наталья, Елизавета, Глафира. Елизавета Ивановна вышла замуж за Сергея Матвеевича Богданович. Детей у них не было, поэтому они взяли на воспитание дочь сестры Сергея Матвеевич (в замужестве Рознатовской), в семье которой не было достатка при большом количестве детей. Девочку звали Варей. Затем Елизавета Ивановна и Сергей Матвеевич выдали Варвару замуж за Ивана Никитича Колюбакина, приемного сына сестры Е.И.Богданович Натальи Ивановны.

  Младшая дочь Ивана Васильевича Наталья, взяла на воспитание мальчика Ивана. Когда Иван Никитич Колюбакин вырос, то женился на Варваре Сергеевне Богданович, приёмной дочери Елизаветы Ивановны Богданович (урожд. Колюбакиной), сестры Натальи Ивановны Колюбакиной. У Ивана Никитича и Варвары Сергеевны  родился сын Леонид и дочери: Надежда, Наталья, Мария. Надежда. Наталья, Мария окончили институт благородных девиц в Петербурге, где и остались жить. Из трех сестер в Петербурге замуж вышла лишь Надежда Ивановна, мать всемирно известного писателя, поэта и драматурга Даниила Хармса. Хармс - один из многих псевдонимов. Настоящая его фамилия Ювачев, по матери Колюбакин.

17 (30) декабря 1905 г.у Ивана Павловича и Надежды Ивановны Ювачевых родился  сын. В этот день Иван Павлович сделал в записной книжке следующую запись: "Пришел батюшка и стали решать вопрос, как назвать сына. Сообща решили назвать Даниилом. Во 1) сегодня [c.6] память Даниила, 2) 12 дней тому назад в 6-м часу видел во сне его, 3) по имени его "Суд божий" можно назвать и свои личные страдания 14 дней и "революцию России" 4) самый дорогой пророк для меня, из которого я строю свою философию..." ³. 3-й пункт этой записи "темен", что же касается до библейского пророка Даниила, то он станет "самым дорогим" и для Хармса. 5 (18) января 1906 г. мальчик был крещен в церкви собора Пресвятой Богородицы при убежище принцессы Ольденбургской (ныне - Константиноградская ул., на территории Котлотурбинного института).

Крестными были, видимо, брат Ивана Павловича - Петр Павлович и "дочь губернского секретаря девица Наталия Иванова Колюбакина". Последняя - старшая сестра Надежды Ивановны (1868-1942), преподаватель словесности и директор Царскосельской Мариинской женской гимназии. Там же, в Царском Селе, жила и младшая сестра - Мария Ивановна Колюбакина (1882? - 1943?), кажется, как и старшая, не имевшая семьи. Эти три женщины и воспитывали Даниила - отец по долгу службы был постоянно в разъездах и руководил воспитанием по переписке с женой, причем тон его писем и указаний был тем суровее, чем мягче и трепетнее относилась к сыну мать .

Отсутствие отца между тем компенсировалось его обычаем писать письма с завидной частотой и регулярностью, и таким образом его голос постоянно был слышен, что создавало, как можно полагать, достаточно фантастический эффект зримого отсутствия при постоянном ощущении участия отца в реальной жизни. Отец стал для Хармса неким высшим существом, уважение к которому, как свидетельствуют легенды, воплощалось, например, в том, что сын, до конца жизни отца, вставал в его присутствии и разговаривал с отцом только стоя. Можно предполагать, что "седой старик" в очках и с книгой, являющийся в нескольких текстах Хармса, навеян обликом отца. Поразительно, что мать не только никак (за исключением, может быть, одного стихотворения) не воплотилась в текстах Хармса, но даже ее кончина не зафиксирована в его записных книжках.

В 1915 г. Даниил поступает в первый класс реального училища, входившего в состав Главного немецкого училища святого Петра в Петрограде (Петершуле). Причины выбора родителями именно этой школы неизвестны. Во всяком случае, здесь он получил хорошее знание немецкого и английского языков. Здесь уже проявилась и его склонность к разнообразным мистификациям.

В голодные годы Гражданской войны Даниил вместе с матерью уехал к ее родным в Поволжье. По возвращении в Петроград мать поступила на работу кастеляншей в Барачную больницу им. С. П. Боткина, и здесь, на Миргородской, д. 3/4, семья жила до переезда в 1925 г. на Надеждинскую. В этой больнице заработал свой первый трудовой стаж и Хармс - с 13 августа 1920 по 15 августа 1921 г. он служил здесь "в должности подручного монтера" ⁶. Вообще же эти годы - 1917-1922 - в биографии Хармса, кажется, самые недокументированные. Ясно лишь, что в Петрограде его пребывание было сочтено  неудобным и с сентября 1922 г. он был отправлен учиться к крестной - Н. И. Колюбакиной, которая по-прежнему директорствовала, только теперь ее гимназия называлась 2-й Детскосельской советской единой трудовой школой. Здесь он в два года довершил свое среднее образование и уже летом 1924 г. поступил в Электротехникум (отец, с 1922 г. служивший по финансовой части в "Волховстрое", содействовал тому, чтобы за сына походатайствовал Рабочий комитет, что было в эти годы очень существенной поддержкой). Но обучение в Электротехникуме было Хармсу в тягость, и он с 13 февраля 1926 г. был оттуда отчислен. Как видно, он предназначал себе иное поприще.

Склонность к фантазиям, мистификациям, сочинительству, как говорилось, отмечены еще в его раннем детстве. В 14-летнем возрасте он составил тетрадь из 7 рисунков (пером, тушью), содержание которых до сих пор еще остается непроясненным. Но в них очевидны уже те мотивы, которые будут присутствовать в его словесном творчестве: астроном, чудо, колесо; заметна склонность к шифровке, вуалированию прямых значений предметов и явлений .

Первый известный литературный текст Хармса написан в 1922 г. и имеет подпись ДСН, и из этого очевидно, что в то время Даниил Ювачев уже избрал себе не только судьбу писателя, но и псевдоним: Даниил Хармс. В дальнейшем он станет его на разные лады варьировать и вводить новые, доведя их общее число почти до 20. О значении литературного имени - Хармс - существует несколько версий. По мнению А. Александрова, в основе французское charm - обаяние, чары. Но отец, судя по сохранившимся сведениям, знал о провоцирующем негативном значении этого имени: "Вчера папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды" (запись в записной книжке от 23 декабря 1936 г.). Действительно, по воспоминаниям художницы А. Порет, Хармс объяснял ей, что по-английски это означает несчастье. Однако Хармсу было свойственно вуалировать (или размывать) прямые значения слов, действий, поступков, поэтому искать расшифровки его псевдонима можно и в других языках.

Прежде всего это санскритское Dharma - "религиозный долг" и его исполнение, "праведность", "благочестие". Хармс мог знать от отца, что псевдоним Миролюбов, под которым выходили его проповеднические книги и статьи, тот изображал двумя написанными по-древнееврейски словами "мир" и "любовь"; по аналогии с этим (да и из собственных занятий ивритом) Хармс мог ассоциировать свой псевдоним со словом hrm (herem), что означает отлучение (от синагоги), запрещение, уничтожение. Ввиду таких значений может, кажется, получить объяснение и приведенное выше предупреждение отца сыну. Наконец, нужно учесть еще, что Хармс, как видно, с юного возраста увлекся мифологией, историей и литературой Древнего Египта, следы этого интереса потом во множестве и своеобразно проявятся в его произведениях, а самые ранние свидетельства заметны уже в названных рисунках 1919 г. и в особенности в его рисунке 1924 г., изображающем некое лицо, с подписью: "Тот". Это один из главных египетских богов, бог мудрости и письма, которого греки отождествляли впоследствии с Гермесом Трисмегистом, носителем сокровенного знания всех поколений магов. Трансформации, которые придавал с самого начала творчества своему псевдониму Хармс, напоминают магические манипуляции, которые, по канонам магии, необходимы, чтобы подлинное значение имени оставалось в тайне от непосвященных и было защищено от неблагоприятных воздействий.

Вскоре к литературному имени Даниил Хармс добавилась не менее загадочная часть: чинарь взиральник или просто - чинарь.

В начале 1925 г. Хармс познакомился  с поэтом А. В. Туфановым (1877-1941), который в это время основал "Орден заумни-ков DSO". Идеи Туфанова об особом "восприятии пространства и времени" и вследствие этого - особом языке,  которым должна говорить современная литература, были с самого начала близки Хармсу и оказали на него сильное влияние . В течение этого года у Хармса образовались две тетради стихотворений, которые он 9 октября 1925 г. представил вместе с заявлением о приеме в Ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов, и 26 марта 1926 г. был в него принят. Среди этих стихотворений и встретится подпись: чинарь.

Это слово придумано А. И. Введенским (1907-1941), который в 1922 г. основал дружеский союз "чинарей" вместе со своими бывшими соучениками по гимназии Л.Лентовской (Петроградской 10-й трудовой школе) Я. С. Друскиным (1902-1980) и Л.С.Липавским (1904-1941). И им, получившим прекрасное образование, склонным к мистическому философствованию и литературному творчеству, было свойственно избегать прямых и односмысленных формулировок и наименований. Никогда никто из них не дал расшифровки значения слова "чинарь", и поэтому можно лишь гадать: значит ли это слово духовный ранг, восходит ли к славянскому корню "творить" и т.п. Важнее всего то, что Хармс, познакомившись с этими людьми в середине 1925 г., обрел друзей, которые до конца жизни остались его ближайшими интеллектуальными и творческими единомышленниками, - Л.Липавский (под псевдонимом Л.Савельев) и А. Введенский будут вместе с Хармсом работать в детских журналах, Я. Друскин останется последним собеседником Хармса и сохранит от уничтожения его архив .

Хармс, как видно, стал быстро тяготиться ученичеством у Туфанова: ему хотелось деятельности более широкой и в творческом, и в общественном плане - так можно интерпретировать его уход от Туфанова, организацию Фланга левых, названного затем - Левый Фланг, и, наконец, основание "Академии левых классиков". Всякий раз это была такая организация, в которой непременно участвовало какое-то количество людей разных творческих интересов: художники, музыканты, драматические артисты, танцоры и, разумеется, писатели.

В 1926 г. образуется театр "Радикс". Для постановки избирается пьеса "Моя мама вся в часах", составленная из произведений Хармса и Введенского. Это должно было быть синтетическое представление с элементами драмы, цирка, танца, живописи. Помещение решено было просить в Институте художественной культуры (ИНХУК), у его заведующе -  го художника К. Малевича. Так в октябре 1926 г. произошло знакомство Хармса с К. Малевичем, а в декабре того же года художник согласился вступить в очередной союз левых сил, задуманный Хармсом. Свидетельством приязненных чувств Малевича осталась его дарственная надпись Хармсу на своей книге "Бог не скинут" (Витебск, 1922): "Идите и останавливайте прогресс".

Впервые в скандальном контексте имя Хармcа попало на страницы печати после его выступления 28 марта 1927 г. на собрании литературного кружка Высших курсов искусствоведения при Государственном институте истории искусств. 3 апреля появился отклик на это выступление: &"...третьего дня собрание литературного кружка... носило буйный характер. Пришли "чинари" - читали стихи. Все шло хорошо. И только изредка собравшиеся студенты смеялись или вполголоса острили. Кое-кто даже хлопая в ладоши. Покажи дураку палец - он и засмеется. "Чинари" решили, что успех обеспечен. "Чинарь" Хармс, прочитав несколько своих стихов, решил осведомиться, какое действие они производят на аудиторию.

- Читать ли еще? - осведомился он.
- Нет, не стоит, - раздался голос. Это сказал молодой начинающий писатель Берлин - председатель Лен. Леф'а.

"Чинари" обиделись и потребовали удаления Берлина с собрания. Собрание единодушно запротестовало.

Тогда, взобравшись на стул, "чинарь" Хармс, член Союза поэтов, "великолепным" жестом подняв вверх руку, вооруженную палкой, заявил:

- Я в конюшнях и публичных домах не читаю!

Студенты категорически запротестовали против подобных хулиганских выпадов лиц, являющихся в качестве официальных представителей литературной организации на студенческие собрания. Они требуют от Союза поэтов исключения Хармса, считая, что в легальной советской организации не место тем, кто на многолюдном собрании осмеливается сравнить советский ВУЗ с публичным домом и конюшнями".

Хармс не отступил и в написанном им вместе с Введенским заявлении в Союз поэтов пояснил, что свое выступление считает соответствующим оказанному им приему, а данную им публике характеристику - меткой .

Вообще, судя по известным выступлениям Хармса и по многочисленным проектам, ему доставляла удовольствие  бурная деятельность на сцене, не пугала (а скорее подзадоривала) реакция публики на экстравагантные тексты и часто шокирующую форму выступлений. Конечно, элемент провокации был умышленно заложен Хармсом в свое поведение.

В 1927 г. директор Дома печати В. П. Баскаков предложил Академии левых классиков стать секцией Дома и выступить с большим вечером, поставив условие: снять из наименования слово "левый". Судя по всему, Хармс не очень стоял за какое-то определенное наименование, поэтому тут же было придумано "Объединение реального искусства", которое при сокращении (в соответствии с хармсовской установкой на игру с прямым узнаванием и наименованием) трансформировалось в ОБЭРИУ.

24 января 1928 г. состоялся тот вечер "Два левых часа", по которому отсчитывается история ОБЭРИУ (весьма и весьма короткая). Это был, пожалуй, бенефис Хармса: он читал стихи в первом отделении, а во втором была поставлена его пьеса "Елизавета Бам". Разгромная статья Л. Лесной осталась памяткой об этом событии, помогающей немного представить атмосферу вечера .

Выступления Хармса с друзьями происходили вплоть до весны 1930 г. К этому времени он уже зарекомендовал себя детским писателем - с 1928 г. в журнале "Еж", затем Госиздате, потом "Чиже" стали печататься его стихотворения и рассказы для детей. Гораздо больше было написано "взрослых" вещей, но, кроме двух мимолетных публикаций в коллективных сборниках, ничего напечатать не удавалось. Но гораздо больше, чем отсутствие публикаций, Хармса, кажется, волновали его взаимоотношения с женой. 

Первой женой Хармса была Эстер Александровна Русакова (1909-1943). Она была дочерью Александра Ивановича Иоселевича (1872-1934), эмигрировавшего в 1905 г. во время еврейских погромов из Таганрога в Аргентину, а затем перебравшегося во Францию, в Марсель (здесь и родилась Эстер). Анархокоммунист, А. И. Русаков участвовал в демонстрации протеста против интервенции в 1918 г. в Советскую Россию и за это был выслан на родину. В 1919 г. он прибыл в Петроград.

Семья Русаковых водила дружбу со многими писателями: А. Н. Толстым, К. А. Фединым, Н. А. Клюевым, Н. Н. Никитиным. Мужем одной из дочерей Русаковых, Любови, был известный троцкист, член Коминтерна В. Л. Кибальчич (Виктор Серж; 1890-1947). В 1936 г. Эстер будет арестована именно за сотрудничество с Виктором Сержем и осуждена на 5 лет лагерей; 27 мая 1937 г. отправлена этапом в бухту Нагаево в СЕВВОСТОКЛАГ .

Хармс познакомился с Эстер в 1925 году. В это время она, несмотря на юный возраст, уже была замужем (из дневниковых записей Хармса и стихотворных произведений можно судить, что имя первого мужа Эстер было Михаил). Разведясь с первым мужем, Эстер в 1925 г. вышла замуж за Хармса и переехала к нему, но то и дело "сбегала" к родителям, и вплоть до развода в 1932 г. это был мучительный для обоих роман .

Для Хармса, во всяком случае, мучения начались почти тотчас же после женитьбы, а в июле 1928 г., когда к нему приходит, пусть отчасти скандальная, слава и успех в детской литературе, он пишет в записной книжке: "Кто бы мог мне посоветовать, что мне делать? Эстер несет с собой несчастие. Я погибаю с ней вместе. Что же, должен я развестись или нести свой крест? Мне было дано избежать этого, но я остался недоволен и просил соединить меня с Эстер. Еще раз сказали мне: не соединяйся! - Я все-таки стоял на своем и потом, хоть и испугался, но все-таки связал себя с Эстер на всю жизнь. Я был сам виноват, или, вернее, я сам это сделал". Вместе с тем (или в силу этого) Э. Русакова останется на всю жизнь самым ярким женским впечатлением Хармса, и он будет мерить всех остальных женщин, с которыми его сведет судьба, по Эстер.

В марте 1929 г. Хармс за неуплату членских взносов будет исключен из Союза поэтов, но в 1934 г. вступит в Союз советских писателей (чл. билет № 2330) .

Настоящая катастрофа для ОБЭРИУ настала весной 1930 г. и была связана с выступлением Хармса с друзьями в общежитии студентов Ленинградского университета. На это выступление отозвалась "Смена" статьей Л. Нильвича с хлестким заглавием: "Реакционное жонглерство (об одной вылазке литературных хулиганов)": "Их совсем немного. Их можно сосчитать по пальцам одной руки. Их творчество... Впрочем, говорить о нем - значит оказывать незаслуженную честь заумному словоблудию обериутов. Их не печатают, они почти не выступают. И о них не следовало бы говорить, если бы они не вздумали вдруг понести свое "искусство" в массы. А они вздумали... Обериуты  далеки от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство - это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага - так заявило пролетарское студенчество" .

После таких агрессивных нападок ОБЭРИУ существовать не могло. Через полтора года - 10 декабря 1931 г. - Хармса арестовали.

То, что говорил Хармс по поводу своих произведений на следствии, он мог бы сказать и в кругу друзей. Фантастичными тут были лишь обстоятельства места да та предельная искренность, с которой характеризовал свое "антисоветское" творчество писатель.

Его приговорили к трем годам лагерей, но Иван Павлович Ювачев мобилизовал все свои «политкаторжные» связи, ездил в Москву и в результате вместо трех лет лагеря писатель отделался несколькими месяцами ссылки в Курск, где и пробыл  (вместе с точно также осужденным А. Введенским) вторую половину 1932 г.

По возвращении обоих в Ленинград дружеское общение, прерванное на короткий срок, возобновилось как ни в чем не бывало. "Встречались мы регулярно - три-пять раз в месяц, - вспоминал Я. Друскин, - большей частью у Липавских, либо у меня" . Это была намеренно культивировавшаяся форма бесконечного философско-эстетического и этического диалога. Здесь категорически отвергались спор и отстаивание своей точки зрения как единственно верной. Это определялось даже не столько этикой, сколько онтологией: по их мнению, в земном мире нет последней истины, не может быть безусловной правоты одного по отношению к другому: всё подвижно, изменчиво и многовариантно. Отсюда их скепсис по отношению к претендующей на безусловную истину науке, особенно точным наукам. Отголоски этой позиции, как и сам жанр диалога, во множестве встречаются в произведениях Хармса и содержат названные установки. Но какие-то внутренние обстоятельства внесли разлад в систематическое общение друзей, а вскоре подоспели и обстоятельства внешние: в 1936 г. женился на харьковчанке и уехал к ней А. Введенский, 3 июля 1937 г. арестован, а 24 ноября расстрелян Н. Олейников.

Между тем во второй половине 1930-х гг. Хармс продолжал не менее интенсивно, чем прежде, работать в детских журналах, умножая и свои псевдонимы под остававшимися неопубликованными "взрослыми" произведениями. При  этом он пометил псевдонимами даже собственный экземпляр Четвероевангелия (Пг., 1914), надписав на обложке, последовательно, сверху вниз: "Д.Х.", "Даниил Хармс" и "Шардам" (последнее зачеркнуто) . Невозможно не заметить, что остальные друзья Хармса, точно так же как и он, интенсивно работавшие в самых разных жанрах: поэзии, прозе, драме, эссе, философского трактата, - ничего из написанного ими в печати не увидели. Но ни у одного из них не найти и ноты рефлексии по этому поводу. Не то чтобы они не желали увидеть свои произведения напечатанными; но целью писания было оно само, собственно акт высказывания и в лучшем случае реакция на него ближайшего же дружеского круга. Бесцельность творчества - быть может, наилучшее определение для того, что делал Хармс (и его единомышленники) в литературе. Одновременно в эти же годы Хармс составляет несколько сборников из написанных ранее произведений. Помимо тех, которые публикуются, в его архиве сохранилось еще по крайней мере два сборника, составленных из прежде написанных текстов: в чем-то они похожи своим составом, но всё же и отличаются друг от друга. Самым интересным в этих сборниках является то, что над заглавием многих из них (и в некоторых отдельных автографах) имеется значок т с цифрой. В общей сложности таких пронумерованных текстов 38, а среди значков самый старший - 43; некоторые номера не обнаружены. По нашему предположению, искать объяснение этим странным цифрам со значком т следует в оккультных увлечениях Хармса. Дело в том, что словесные интерпретации значений карт Таро часто складывались в разнообразные книги (и Хармс их изучал, как явствует из библиографических записей в его записных книжках). Вероятно, Хармс, по известным ему образцам, применял к тому или иному из своих текстов возможное толкование в соответствии с той или иной картой Таро и таким образом как бы раскладывал из своих произведений своеобразный карточный пасьянс.

В конце 1930-х гг., по воспоминаниям его последнего друга Я.С.Друскина, Хармс часто повторял слова из книги "Искатель непрестанной молитвы, или Сборник изречений и примеров из книг Священного Писания" (М., 1904): "Зажечь беду вокруг себя". Его темпераменту и психическому складу были близки эти слова: порывистая искренность и презрение к мнению окружающих людей руководили  им всегда. Жертвенность была, по его понятиям, одним из основополагающих принципов творения искусства. Он не стеснялся в оценках надвигающейся войны и, кажется, предвидел свою судьбу.  23 августа 1941 г. был  арестован и приговором Военного трибунала НКВД Ленинградского военного округа от 7 декабря 1941г. по обвинению в «антисоветской агитации» (ст.58-10)  направлен на принудительное психиатрическое лечение в больницу закрытого типа. 2 февраля 1942 г. в тюремной больнице Хармс скончался.

Решением Прокуратуры г. Ленинграда от 25 июля 1960 г. Хармс Д.И. реабилитирован по делам 1931 и 1941 годов.  

 

А.Т. Жадобин

Обратившись к нашим специалистам вы сможете узнать свою генеалогию.

Все новости