Чрезвычайная небрежность или террористический акт?

125 лет назад, 17 октября (старый стиль) 1888 г., произошла железнодорожная катастрофа в районе станции Борки (Харьковская губ.), в ходе которой едва не погибла Царская семья. То, что в результате крушения поезда и большого числа человеческих жертв Император Александр III и члены его семьи остались целыми и невредимыми, было воспринято современниками как настоящее чудо. Сам Государь так писал своему брату Великому князю Сергею Александровичу об этом событии: «Этот день не изгладится никогда из нашей памяти. Он был слишком страшен и слишком чуден, потому что Христос желал доказать всей России, что Он творит еще чудеса и спасает от явной погибели верующих в Него и в Его великую милость».

Катастрофа произошла в 14 часов 14 минут на 295-м километре линии Курск - Харьков - Азов южнее Харькова. Государь со своей семьей возвращался из Крыма. В тот день шел дождь с изморозью, и кругом была страшная слякоть. Однако беды ничто не предвещало - техническое состояние состава было отличным, перегруза не было, единственное допущенное нарушение заключалось в том, что поезд развил довольно большую скорость. И когда состав проходил по высокой насыпи, случилась трагедия - неожиданно для всех произошел сход десяти вагонов.

Вот так описывал случившееся «Правительственный вестник»: «Во время крушения Их Величества Государь Император и Государыня Императрица, со всем Августейшим Семейством, и лица Свиты находились за завтраком, в вагоне-столовой. При сходе с рельсов первого вагона произошла страшная качка; следующие вагоны слетали на обе стороны; вагон-столовая, хотя и остался на полотне, но в неузнаваемом виде: все основание с колесами выбросило, стенки сплюснулись и только крыша, свернувшись на одну сторону, прикрыла находившихся в вагоне. Невозможно было представить, чтобы кто-либо мог уцелеть при таком разрушении. Но Господь Бог сохранил Царя и Его Семью...» Рассказывали, что обладавший большой физической силой Государь держал на своих плечах крышу вагона, пока семья и другие пострадавшие выбирались из-под обломков. «Во время крушения Государь со своей семьею находился в столовом вагоне; вся крыша столового вагона упала на Императора, и он, только благодаря своей гигантской силе, удержал эту крышу на своей спине, и она никого не задавила», - писал, к примеру, С.Ю.Витте. Однако, ведший следствие А.Ф.Кони, назвал эту историю выдумкой, утверждая, что многотонную крышу вагона было не под силу удержать над собой никакому богатырю, и объяснял чудесное спасение Царской семьи тем, что рухнувшая крыша сложилась над ней «домиком».

В вагоне царских детей в момент крушения поезда находилась лишь Великая княжна Ольга Александровна, выброшенная вместе со своей няней на насыпь, и малолетний Великий князь Михаил Александрович, которого невредимым извлекли из-под обломков. Члены Царской семьи отделались ушибами и ссадинами (больше других пострадала Великая княжна Ксения), в то время как вагон, в котором находилась прислуга, был полностью разрушен, и все находившиеся в нем погибли. Всего при крушении поезда пострадало 68 человек, из которых 21 человек погиб.

Император Александр III лично распоряжался извлечением раненых из-под обломков разбитых вагонов. Императрица Мария Федоровна, в одном платье, с накинутой на плечах шинелью, вместе с медицинским персоналом обходила раненых, оказывала им помощь, всячески стараясь облегчить больным их страдания, несмотря на то, что у нее самой была повреждена рука. «Его Величество несколько раз спускался под откос к убитым и раненым и поместился в вытребованный к месту крушения свитский поезд только тогда, когда последний раненый был перенесен в санитарный поезд, прибывший по требованию из Харькова...», - отмечали газеты.

К вечеру Царская семья была отправлена на специально прибывшем поезде села на станцию Лозовую, где ночью было отслужено первое благодарственное молебствие о чудесном избавлении Царя и его семьи от смертельной опасности. Затем императорский поезд отбыл в Харьков для дальнейшего следования в Санкт-Петербург.

Расследование причин катастрофы было поручено известному российскому юристу, служившему тогда прокурором уголовного кассационного департамента Сената А.Ф.Кони. Основной причиной случившегося было признано плохое состояние железнодорожного пути, различные нарушения в эксплуатации железной дороги, халатность служащих и превышение поездом положенной скорости. Когда же в ходе следствия кто-то заявил, что приказ об опасном ускорении поезда отдал сам Царь, Александр III, рассмеявшись, заверил прокурора, что ничего подобного он не говорил, и попросил уж его-то под суд не отдавать.

Докладывая Государю об итогах следствия, Кони «закончил доклад сильной, но вполне правильной картиной выдачи концессий, хищнических действий правления и того безответственного растления служебного персонала, которое создавалось наглым стремлением к наживе, с одной стороны, и формальным отношением министерства путей сообщения с другой, приводившим к бессознательному попустительству...» На вопрос Александра III, считает ли он случившееся «чрезвычайной небрежностью», прокурор резюмировал: «Если характеризовать всё происшествие одним словом, независимо от его исторического и нравственного значения, то можно сказать, что он представляет сплошное неисполнение всеми своего долга». В связи с этим, министр путей сообщения К.Н.Посьет, главный инспектор железных дорог барон К.Г.Шернваль, инспектор императорских поездов барон А.Ф.Таубе, управляющий Курско-Харьковско-Азовской железной дорогой инженер В.А.Кованько и другие лица были уволены со своих постов.

С.Ю.Витте, служивший в то время управляющим Юго-Западных железных дорог и незадолго до катастрофы предупреждавший министра путей сообщения о том, что техника безопасности требует изменения правил прохождения «громаднейшего императорского поезда, составленного из массы тяжелейших вагонов», утверждал, что ему было «совершенно ясно», что в любой момент «может случиться какое-нибудь несчастье». «...Я Государю голову ломать не хочу, потому что кончится это тем, что Вы таким образом Государю голову сломаете», - так передавал Витте, сказанное им в присутствии Государя министру путей сообщения. Впоследствии, это обстоятельство сыграло не последнюю роль в дальнейшем карьерном взлете Витте, который оказался столь предусмотрительным. После крушения поезда у станции Борки, Витте пришел к выводу, что виновниками случившегося следует считать «исключительно центральное управление - министерство путей сообщения, а также виноват инспектор императорских поездов».

И хотя версия о чисто технических причинах катастрофы стала официальной и общепризнанной, а столичные газеты уверяли читателей, что «ни о каком-либо злоумышлении в этом несчастном случае не может быть и речи», тем не менее, существовала и другая трактовка этого трагического события, которой придерживались военный министр В.А.Сухомлинов и член Государственного совета М.А.Таубе (сын инспектора императорских поездов). Оба они настаивали на том, что крушение поезда у станции Борки стало следствием террористического акта.

«Крушение поезда приписывалось неисправности железнодорожного пути, и министру путей сообщения пришлось покинуть пост; впоследствии же, значительно позднее, выяснилось, что это было делом революционных организаций», - утверждал В.А.Сухомлинов. По словам военного министра, после гибели от рук революционеров начальника политического отделения МВД генерала Сильвестрова, полиция обнаружила в его картотеке фотографию «поваренка», который исчез перед крушением поезда. «Поставив адскую машину над осью вагона рядом со столовой, - пишет Сухомлинов, - он покинул поезд, что и выяснилось после крушения, когда стали проверять, все ли на месте и нет ли кого-нибудь под вагонами».

В свою очередь М.А.Таубе называл версию о крушении поезда в результате нарушения техники безопасности «официальной ложью» и утверждал, что «истина раскрылась для Императорской фамилии и их ближайшего окружения уже с начала следующего 1889-го года, а затем просочилась в ряде письменных и печатных сообщений, исходивших от разных авторитетных и хорошо осведомленных лиц».

Вот что рассказывал об этом трагическом событии Таубе: «Поезд, в котором Император Александр III со всей своей семьей возвращался в Гатчину (свое обычное зимнее местожительство) из поездки на юг, потерпел страшное крушенье от бомбы или "адской машины", подложенной в непосредственной близости от вагона-столовой, в котором находилась тогда вся Царская семья: от взрыва был убит на месте камер-лакей, подававший в эту минуту блюдо Государю, собака, лежавшая у его ног, а в совершенно разбитом вагоне этом тяжелая крыша от напора воздуха была выворочена кверху и, каким-то чудом удержанная остатком продольной стенки, повисла над сидевшими за столом, которые выбрались на откос железнодорожного полотна. Тут же находились, разбросанные на большом пространстве немногие раненые или убитые... Вся эта картина, казалось бы, определенно указывала на истинную причину катастрофы, - взрыв бомбы или "адской машины" в непосредственной близости от вагона-столовой. В этом смысле и высказывались многие из находившихся в поезде лиц, предположительно считая виновником этого террористического покушения на жизнь всей Царской семьи бесследно исчезнувшего помощника повара Императорского поезда, который вероятно был либо разорван брошенной им бомбой, либо сошел с поезда на последней его остановке, предварительно подложив к вагону-столовой "адскую машину" с часовым механизмом, точно рассчитав момент взрыва к известному ему времени завтрака Царской семьи».

Однако позже, продолжал Таубе, было выдвинуто и другое объяснение причины катастрофы, исходившее притом от самого Государя: «Дело в том, что, выйдя из разрушенного вагона-столовой на железнодорожную насыпь, он наткнулся на кусок прогнившей шпалы, который тут же и передал министру путей сообщения Посьету, заявив ему, что такие "гнилые шпалы" - не выдержавшие тяжести движения двух паровозов Императорского поезда - очевидно и объясняют последовавшее крушение. В этом, так сказать "Высочайше указанном" направлении и повелось вскоре предварительное следствие по делу Боркской катастрофы...». Рассказывали также, что когда придворные сразу же после катастрофы стали выкрикивать слова «Покушение! Взрыв!», Государь в сердцах и бросил фразу: «Красть надо меньше...».

Между тем, железнодорожники на следствии указывали, что таких «гнилых шпал» можно было бы собрать вдоль дороги сколько угодно, поскольку как раз незадолго до трагедии производилась замена старых шпал «безукоризненно крепкими новыми». На это же обращал внимание и Витте, утверждавший, что шпалы были совершенно целы. В свою очередь, инспектор императорских поездов утверждал, что обвинения в том, что по его личному приказу Императорский поезд шел с усиленной сверх разрешенной правилами скоростью, неверно, так как скорость состава не превышала 37 верст в час, что не раз практиковалось и ранее. Однако, констатировал Таубе, все эти «защитительные аргументы» разбивались «о следственное искусство "судебного соловья" (так тогда называли Кони) - усердно старавшегося не без странных ухищрений подпереть Высочайшую гипотезу о крушении поезда».

Террорист же, продолжал Таубе, вскоре был выявлен органами тайной полиции за границей, которая установила, что он «бежал в Румынию, а затем, наконец, нашел приют в Эльдорадо русских политических убийц в Швейцарии или во Франции».

Примерно через полгода следствие, так и не доведенное до конца, было прекращено по личному распоряжению Императора. При этом, как утверждает М.А.Таубе, Александр III лично заявил оказавшимся под следствием и уволенным со службы К.Н.Посьету и А.Ф.Таубе, «что он теперь знает об их невиновности». «После упомянутого выше царского заявления моему отцу о его невиновности, ему и вторично довелось услышать то же самое от самого Императора, причем выяснилось, что ему будет назначена необычно высокая пенсия в 5000 рублей: после богослужения и завтрака в Гатчинском дворце в годовщину Боркской катастрофы мой отец был удостоен довольно продолжительной беседы с Государем и особенно с Императрицей Марией Федоровной...».

Впрочем, свидетельства М.А.Таубе можно трактовать и как вполне естественное желание восстановить честь своего отца, пострадавшего в результате этого громкого дела. Ведь Государь вполне мог просто утешить барона, видя как тот тяжело переживает случившиеся. Это, в общем-то, признает и сам Таубе, приводя фразу, сказанную его отцу Императрицей Марией Федоровной: «Мы все Вас очень жалеем и часто вспоминаем...». Однако, замечал далее барон, «мой отец, как и все неправедно пострадавшие с ним служащие инженерного ведомства, хотели не жалости и милости, а элементарной человеческой справедливости», которая, по его мнению, так и не была восстановлена. Видимо, Император Александр III в версию о теракте так и не поверил, оставаясь убежденным, что причиной железнодорожной катастрофы являлась «чрезвычайная небрежность».

Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук

Все новости