Древний Тобольск — родина шансона?

В 1912 году в московском книгоиздательстве «Польза» увидела свет неприметная с виду книжка — «Песни каторги».

Дмитрий Неволин

Швед или русский?

Ее автором был 53-летний Вильгельм Наполеонович Гартевельд. Он же — Юлиус Наполеон Вильгельм Хартевельд, уроженец Швеции. Известный в Европе и России композитор, дирижер, фольклорист, выпускник знаменитой Лейпцигской консерватории.

Он родился в Стокгольме в 1859 году. Там же и умер в 1927 году. Однако между этими событиями на долгих 36 лет его родиной стала Россия. Не случайно в некоторых справочниках и энциклопедиях рядом с его фамилией пишут «русский композитор».

Жизнь и судьба этого замечательного представителя своей эпохи интересна сама по себе. Но вернемся к той самой неприметной книжице, благодаря которой в истории сохранился целый культурный пласт – народные песни, которые исполняли сибирские каторжане, беглые и бродяги.

Ее автор был не понаслышке знаком с предметом своего исследования. Он неоднократно бывал в Сибири, и в частности в Тобольской губернии. И составлял сборник из произведений, которые слышал лично, – от тех самых каторжан, беглых и бродяг. Это историческое путешествие Гартевельд совершил в 1908 году…

Песни тобольских узников

«Мною исследован весь Великий Сибирский Путь, — пишет он в своей книге, — от Челябинска до Хайлара, а также и Тобольская губерния до реки Лойвы на севере, где начинаются самоедские поселения. Больше всего я записал песен в тобольской каторге».

По словам Гартевельда, песни каторжан чрезвычайно разнообразны. Однако наибольшее впечатление на него произвела песня «Из Кремля, Кремля, крепка города» — ее исследователю исполнили три старика в богадельне в Тобольске. Бывшие каторжане.

Неизгладимое впечатление произвел «Подкандальный марш». Так как в тюрьме запрещены музыкальные инструменты, то исполнялся он на гребешках, с тихим пением хора и равномерными ударами кандалов. В тюрьмах игру на гребешках ввели матросы с мятежного «Потемкина». У них во время этапа по Сибири был целый оркестр из своеобразных инструментов.

«Во время марша хор поет с закрытым ртом — получается нечто, замечательно похожее на стон: гребешки ехидно и насмешливо пищат, кандалы звенят холодным лязгом — картина, от которой мурашки бегают по спине. Трудно поверить, но один из надзирателей во время этого марша заплакал. «Подкандальный марш» можно назвать гимном каторги», — делится впечатлениями наблюдательный швед.

Европейский фольклорист отметил, что по мере удаления к востоку Российской империи меняются и мотивы тюремных песен. Они становятся все более оригинальными, в них все чаще проглядывают национальные мотивы «сибирских инородцев». А к северу от Тобольска в мотивах этих уже звучит песня вотяков, заимствованная чуть ли не полностью.

«Например, две песни: «Вслед за буйными ветрами» и «Ой, ты, тундра», слышанные мною от тобольских каторжан, я слышал потом в остяцкой юрте у остяка под фамилией «Телячья Нога», — подметил Гартевельд.

Сибирские бродяги

В ходе своего путешествия швед не раз пересекался с «особым родом людей» — бродягами: «Типичный сибирский бродяга в большинстве случаев — каторжник и непременно уголовный. При этом обыкновенно из бессрочных, так как малосрочному каторжнику нет расчета бежать, а политический, если сбежит, то уж совсем сбежит. И в Сибири, конечно, не останется».

Побеги, как правило, совершаются по весне, когда узников выводят на вольные работы по исправлению дороги в тайге или в каменоломни. Все лето беглые скитаются по Сибири. День проводят в тайге, а ночью выходят к селениям за едой.

Осенью эти приключения заканчиваются. Беглые возвращаются на ближайшую каторгу, во всем сознаются, получают в дело запись об очередном наказании и зимуют в относительно комфортных условиях. А весной история повторяется…

Гартевельд подчеркивает, что сибиряки, вольные жители этих мест, стараются быть с бродягами в хороших отношениях, так как бродяги иначе способны спалить селение, перерезать скот, убить, ограбить. Не случайно ночью на окна изб выставляются молоко и хлеб для бродяг. Более того, около больших дорог сибиряки, по словам шведского ученого, сеют картофель и репу, чтобы беглые пользовались.

«Вообще сибиряки относятся гуманно как к каторжникам, так и к бродягам, и никогда не называют их ни каторжниками, ни бродягами, а всегда несчастненькими», — констатирует Гартевельд.

По его наблюдениям, именно бродяги являются главными хранителями настоящих старинных песен, как, например, песни Ваньки Каина, Стеньки Разина, Кармелюка и других, имеющих в этнографическом отношении наибольшую ценность. Во всех песнях бродяг проглядывает «огромная чисто народная поэзия», а местами высокий лирический подъем, что можно объяснить постоянным соприкосновением бродяг с природой.

«Думаю, что эти песни еще лишний раз доказывают, что человеческая душа живуча и даже в негостеприимных тайгах и тундрах Сибири, в ужасных казематах каторги куда-то рвется и находит себе отражение хотя бы в этих песнях. Мне думается, что для нас, людей сытых, довольных и свободных, небесполезно знать эти песни — песни несчастных и отверженных», — обращается автор к читателям-современникам.

Шведский подарок для России

Историки сходятся во мнении, что именно благодаря Хартевельду Юлиусу Наполеону Вильгельму были открыты для широкой публики и стали популярными многие известные сегодня песни. Достаточно назвать «Славное море, священный Байкал».

Этим бесценным даром, полученным от каторжан, швед щедро поделился с Россией. В Москве, Санкт-Петербурге, других городах состоялась серия концертов, где исполнялись каторжные песни. Записи песен сохранились до наших дней. Их Гартевельд в обработке издал на граммофонных пластинках в 1909 году.

Да и Россия на уроженца Стокгольма оказала огромнейшее влияние и подарила массу удивительных встреч. Порой весьма неожиданных. В августе 1915 года во время очередного путешествия по Сибири на теплоходе «Товарпар» пересеклись его пути с Григорием Распутиным, нашим земляком, знаменитым на весь мир.

Надо заметить, что встреча для шведа получилась не самой приятной, о чем свидетельствуют строки полицейского протокола. В ходе поездки Распутин пьянствовал, вел себя неадекватно, угрожал пассажирам и экипажу.

Этот инцидент даже дошел до тогдашнего тобольского губернатора Станкевича, который поручил провести расследование. Одним из ключевых свидетелей стал Вильгельм Гартевельд, поведавший подробности кутежа друга императорской семьи.

Швед, плывший в тот день с женой из Тюмени в Тобольск, обратил внимание на странный наряд Распутина — грязную розовую рубаху, драные штаны «военного образца», ночные туфли и дорогие шелковые носки.

Не ускользнули от внимания и частые отлучки Григория Ефимовича в каюту, после которых он возвращался все в более и более возбужденном состоянии. Наблюдательный исследователь запомнил и после обстоятельно рассказал детали полицмейстеру, проводившему расследование.

И этот протокол вместе с делом сохранились в Российском государственном историческом архиве, а электронная копия доступна на сайте Президентской библиотеки.

«Зачем я, мальчик, уродился»


(Тобольская — тюремная)

Зачем я, мальчик, уродился,

Зачем тебя я полюбил?

Ведь мне назначено судьбою

Идти в сибирские края!

В Сибирь жестокую далеко

Судом я в ссылку осужден,

Где монумент за покоренье

В честь Ермака сооружен.

Придет цирюльник с вострой бритвой,

Обреет правый мой висок,

И буду вид иметь ужасный

От головы до самых ног.

Пройдет весна — настанет лето,

В садах цветочки расцветут,

А мне, несчастному, за это

Железом ноги закуют.

Но там, в Сибири, в час полночный

Свяжусь я вновь с чужим добром

И, одинокий и несчастный,

Пойду урманами тайком.

Дойду до русской я границы,

Урядник спросит: “Чей такой?”

Я назову себя бродягой,

Не помня родины своей!

«Подкандальный марш» исполнялся на гребешках, с тихим пением хора и равномерными ударами кандалов.

Все новости