Сколько же лет кубанскому казачеству?..

Сколько же лет кубанскому казачеству?..
http://smi.kuban.info/article/70902/1003

25 августа (по старому стилю) этого года исполняется 215 лет переселения бывших запорожцев, верных черноморцев.

В 1792 году по Указу Екатерины Великой началось заселение теперешнего Краснодарского края. Но не эта знаменательная дата сама по себе побуждает вернуться к первоначальной странице истории кубанского казачества. Празднование дат почти всегда и неизбежно носит формальный характер. Вернуться же к этой теме заставляет странное положение в исторической науке края. Оказывается, и до сих пор все еще не исчислена история Кубанского казачьего войска, а о дате его возникновения среди историков бытуют прямо противоположные точки зрения и мнения.

И это при том, что история кубанского казачества не дает никаких оснований для ее двоякого толкования, ибо его водворение на берега Кубани было осуществлено по высочайшему повелению и проводилось организованно. То есть носило все признаки грандиозного события.
Справедливо писал в свое время Иосиф Бентковский, что это переселение бывших запорожских казаков в Черноморию составляет, бесспорно, великий акт распространения русского элемента на Северном Кавказе, который «история в видах истины и полноты обходить не должна»: «Переселение Черноморского войска из-за Буга на берега Кубани, в целом его составе, представляет единственный случай в истории заселения наших вообще окраин, что одно уже придает ему особенное историческое значение, к сожалению, до сих пор не выясненное еще как бы следовало» («Заселение Черномории с 1792 по 1825 год», 1880 г.).
Кроме того, историческая наука, на Кубани изначально довольно развитая, во всяком случае, во второй половине девятнадцатого века, до революционной катастрофы России и гибели казачества тоже не предполагала никаких разночтений. И все же недоразумение (иначе назвать его трудно) в определении истории кубанского казачества существует, к сожалению, вплоть до сегодняшнего дня. Сводится оно к тому, что к реальной его истории и заселению края прибавляется сто лет… Примечательно, что именно в год 215-летия кубанского казачества вышла книга, посвященная 310-летию служения его Российскому Государству: О. В. Матвеев, Б. Е. Фролов «Страницы военной истории кубанского казачества» (Краснодар, 2007 г.). При этом механика подмены понятий до предела проста – вместо реальной даты, которую трудно подвергнуть сомнению, которая и является-то первоначальной страницей истории кубанского казачества, берется другая, причем даже не дата, не событие, а всего лишь ведомственный документ более позднего времени: «Старшинство Кубанского казачьего войска было установлено по Хоперскому полку с 1696 г. (Согласно приказу военного ведомства Российской империи от 28 марта 1874 г.). В 1896 г. Кубань торжественно отмечала 200-летие Кубанского казачьего войска. То, что эта дата весьма условна, хорошо понимали современники с большим размахом отмечаемого юбилея». Надо полагать, что до этого довольно лукавого приказа кубанцы не ведали о том, что их войску не сто лет, а двести… «Большинство кубанцев, - пишут далее историки, - восприняло официально установленное старшинство как своеобразный атрибут или символ, такой же, как знамя, вечные шефы, имя полка». Никакого «большинства», конечно, не было. Да и как оно определено? В результате опроса? Все обстояло как раз наоборот – несмотря на этот пресловутый приказ, и сооружение памятника Екатерине Великой в Екатеринодаре, и сооружение памятника запорожским казакам на Тамани посвящалось столетию войска, но никак не двухсотлетию. Более того, с тех пор и в последующие времена велась глухая борьба за недопущение извращения истории, которая современными историками оказывается почему-то незамечаемой…
Не является убедительным и то, что «так же сто лет спустя восприняли эту дату историки казачества, собравшиеся на международную научно-практическую конференцию «Кубанское казачество: Три века исторического пути» (ст-ца Полтавская, 1996 г.)» Это скорее свидетельствует о печальном состоянии исторической науки в крае, ибо это – не та сфера народного самосознания, где истина определяется парламентским большинством. Ну, в самом деле, если за сто лет до этой, непременно международной научно-практической конференции наши предки хорошо понимали всю условность такой даты, о чем пишут сами историки, то на каком основании мы должны и теперь эту условность выдавать за не подлежащую сомнению данность?.. Тут даже как-то неудобно ссылаться на историков предшествующих, так как они понимали историю казачества и заселения края однозначно, без всяких разночтений. Я. Кухаренко и А. Туренко в своих «Исторических записках о войске Черноморском» отмечали, что первоначальный Указ Екатерины ?? о возрождении запорожского войска должен «служить для черноморцев всегда днем воспоминания своего рождения» («Киевская старина», XVIII, XVIII, Киев, 1887 г.). Есаул К. П. Гаденко в своей книжке «Кубанский памятник запорожским казакам» настаивал на том, что «день высадки у Тамани первой партии Черноморцев, 25-ое августа 1792 г., является высокознаменательным и вместе с тем историческим днем, не только в истории нашего родного войска, но и отчасти в истории всей нашей родины. А такие дни не должны забываться грядущими поколениями». (Екатеринодар, 1911 г.).
Но что значат свидетельства историков предшествующих для нынешних, если они, видимо, для того, чтобы не считаться с ними, относятся к ним довольно уничижительно: «С легкой руки П. П. Короленко, Ф. А. Щербины, В. А. Потто в дореволюционной историографии было создано немало мифов, которые продолжают бытовать и сегодня». Действительно ли эти историки создали «немало мифов» - еще вопрос, а вот то, что историки нынешние участвуют в новом мифе и довольно опасном, очевидно.
Останавливаюсь на этом аспекте столь подробно, потому что это – не досужая игра в даты, но – важное мировоззренческое положение, из которого неизбежно следует определенное жизненное состояние. То есть, не признавая факта переселения верных черноморцев на Кубань первой страницей истории кубанского казачества, тем самым отрицается и факт дарования нам Екатериной Великой земли на вечные времена… А стало быть, рано или поздно может сложиться ситуация, аналогичная описанной в «Повести временных лет», в истории о «Выборе веры» с сакраментальным вопросом: «А где земля ваша?»… И что мы на него ответим? Сошлемся на какой-то ведомственный приказ почти полуторавековой давности, не имеющего никакой юридической силы?..
Если же наши нынешние историки дошли до такого педантизма, что считаются только с фактами «официально установленными», то на это можно сказать лишь то, что дело историка состоит вовсе не в том, чтобы бесстрастно коллекционировать факты, фетишируя их. Тут совершенно права Наталья Корниенко, отметившая, что «мы порой занимаемся мифологизацией факта, того или иного документа». («Литературная газета» № 27, 2007 г.)
Но уж если историкам дороже не сам исторический факт, а его официальное установление, то, как известно, Черноморское казачье войско стало официально называться Кубанским с 1860 года. Почему эта, официально установленная дата игнорируется?.. И потом, мало ли что в нашей переменчивой российской истории принималось «официально». По аналогии, это по сути то же самое, если бы мы, ссылаясь на официальные документы времен Н. Хрущева, стали уверять сегодня своих сограждан в том, что они уже давно живут при коммунизме. Или – ссылаясь тоже на официальные, скоропалительные документы времен Б. Ельцына, стали бы уверять, что у нас наступила демократия, а не беззаконие…
Перед историком, как и в равной мере перед литератором, во все времена встают более важные и более трудные задачи, которые он разрешает наедине с собой и которые можно выразить словами Н. Гоголя: «Если писатель станет оправдываться какими-нибудь обстоятельствами, бывшими причиной неискренности, или необдуманности, или поспешной торопливости его слова, тогда и всякий несправедливый судья может оправдаться в том, что брал взятки и торговал правосудием, складывая вину на свои стесненные обстоятельства, на жену, на большое семейство, словом – мало ли на что можно сослаться. У человека вдруг явятся тесные обстоятельства. Потому нет дела до того, кто был виной, что писатель сказал глупость или нелепость, или же выразился вообще необдуманно и незрело… Потомство не примет в уважение ни кумовство, ни журналистов, ни собственную его бедность и затруднительное положение. Оно сделает упрек ему, а не им. Зачем ты не устоял противу всего этого?..
Эту явную манипуляцию с историческими фактами о происхождении кубанского казачества, что выразилось в борьбе памятников в Екатеринодаре-Краснодаре, (о чем – ниже), за которой, конечно же, различимо противоборство мировоззренческое, я изложил в книге «Возвращение Екатерины» (М., «Ладога-100», 2003 г.), тираж которой распространен на Кубани. Но если публично высказанная аргументация не только не принимается или не опровергается, но просто игнорируется, то это – явный признак беды, значит, научная мысль перестает циркулировать в нашем обществе, как кровь в организме. Что за этим следует неизбежно, надеюсь, пояснять не надо… И никакое единодушие научно-практических конференций, даже названных международными, не является убедительным. Мы ведь уже знаем цену этому единомыслию по временам не столь отдаленным, представляющим собой скорее недобрый симптом, чем истину…
Итак, приближалось знаменательное событие в жизни Кубанской области, Кубанского казачьего, бывшего Черноморского войска – столетие переселения верных черноморцев, бывших запорожцев на берега Кубани, где им предстояли «бдение и стража пограничная от набегов народов закубанских». Приближалось столетие с тех пор, как Императрица Екатерина II по слезной просьбе черноморцев даровала им земли на Тамани с «окрестностями оной», как черноморцы, кубанцы обрели наконец долгожданную обетованную землю, как решилась судьба кубанского казачества и целого края на долгие времена в стратегически решающем южном регионе страны. Приближалось столетие того памятного дня, когда 25 августа 1792 года на Тамани высадились черноморцы на постоянное жительство, сменившие на охране границы Кубанский армейский корпус генерал-поручика А. В. Суворова.
Не могло тогда быть более важного, более значимого события в жизни области, чем это. И благодарные кубанцы, помня свою судьбу, решили отметить его достойно, по всей его значимости. Причем начали готовиться к нему заранее, как говорили они, заздалыгоды. Естественно, возникла идея установить памятник Императрице Екатерине II в городе, носящем ее имя, в Екатеринодаре.
Впервые эту идею высказал историк, краевед, археолог, внесший неоценимый вклад в изучение Кубани и в формирование самосознания кубанцев, Евгений Дмитриевич Фелицын, имя которого носит ныне Историко-археологический музей-заповедник. Было это в 1888 году, за пять лет до векового жития кубанцев на своей земле. Замечу попутно, что произошло это уже после помянутого ведомственного приказа о двухсотлетии кубанского казачества и несмотря на него… Время, вроде бы достаточное для того, чтобы этому замыслу и заветному желанию кубанцев осуществиться в свой срок. Однако все сложилось иначе, и никто не мог ни тогда, ни теперь вразумительно сказать, почему, в силу каких причин все произошло именно так.
Инициатива Е. Д. Фелицына получила поддержку в Войсковом правительстве, к ней благосклонно отнеслась общественность. Примечательно, что вопреки традиции средства на памятник не стали собирать по подписке, но решили изыскать их из войсковых сумм. То есть создание в Екатеринодаре памятника Екатерине Великой, благодетельнице и основательнице кубанского казачества, изначально мыслилось как дело казачье, как дело чести, прежде всего, Войска, от щедрот земли, ею дарованной.
Идея кубанцев была одобрена Главным управлением казачьих войск: «Заветно сердечное желание всех кубанцев видеть памятник императрице Екатерине II в своем городе, носящем имя своей Августейшей основательницы». Как сообщалось в «Памятниках времени», издании военно-исторического отдела при штабе Кавказского военного округа, «среди потомков черноморских казаков и их товарищей, казаков линейных, давно уже зародилась мысль увековечить память Императрицы Екатерины Великой и соорудить в ее честь достойный монумент, дабы тем выразить, хотя бы в слабой степени, всю безграничную признательность и бесконечную сыновнюю любовь к Матери-Царице как основательнице Кубанского войска, которое обязано ей своим настоящим завидным благосостоянием». Выразителем этой идеи и, вместе с тем, хранителем преданий седой казацкой старины явилось областное Кубанское правление, принявшее все расходы на сооружение памятника на войсковой капитал, «как собранный от тех же безграничных щедрот Императрицы Екатерины». (Тифлис, 1909 г.)
О заветном желании кубанцев отметить столетие войска одним из первых узнал известный художник и скульптор, член Петербургской академии художеств Михаил Осипович Микешин (1836 – 1896), пользовавшийся славой создателя оригинальных памятников, посвященных истории Отечества. Он был известен, прежде всего, как автор грандиозного монумента «Тысячелетие России» в Новгороде. Но он создал также памятники Екатерине II в Санкт-Петербурге, в Ирбите, Богдану Хмельницкому в Киеве, адмиралам Н. О. Нахимову, В. А. Корнилову, В. И. Истомину в Севастополе, О. С. Грейсу в Николаеве. Работал над памятником Ермаку в Новочеркасске.
10 января 1890 года он пишет на Кубань обстоятельное письмо, в котором не только выражает свое заинтересованное согласие создать памятник Императрице в Екатеринодаре к столетию переселения черноморцев, бывших запорожцев, на Кубань, но и определяет основной замысел памятника, что это должен быть монумент не только Екатерине, но и казачеству: «Предстоящая возможность тем еще более лестна для меня, что я волею судеб сделался как бы историческим присяжным увековечивателем памяти этой великой Императрицы, изобразив ее прекрасный лик и на памятнике «1000-летие России» в Новгороде, и на грандиозном монументе ее имени в С.-Петербурге на Невском проспекте, и в городе Ирбите, а потому осмеливаюсь питать твердую надежду удовлетворить всем патриотическим желаниям доблестного кубанского казачества соорудить для него памятник этой государыне. Так, чтобы такой памятник был эпопеей славы основательнице Кубанского казачества и его главного города, а также славы самого казачества».
М. О. Микешин занимал некое особое место в художественном мире. Он был художником, и скульптором стал как бы со стороны. Широкую известность ему принесло, конечно, создание памятника «Тысячелетие России» для Новгорода. В 1859 году он принял участие в конкурсе и неожиданно для себя, и тем более для профессионалов, победил. Затем был величественный монумент Екатерины Великой для Санкт-Петербурга, закрепивший его положение как необычного и оригинального скульптора. Такое его положение скульптора «со стороны», безусловно, имело свои преимущества, так как он находился вне той профессиональной среды, которая так или иначе следует общепринятым стереотипам и не прощает всякого, эти стереотипы нарушающего. Но такое положение скульптора создавало ему массу неудобств, неприятностей и переживаний, вплоть до чисто производственных проблем, когда, скажем, Императорская академия художеств не предоставляла ему мастерских для работ. Даже после смерти скульптора, после создания им последнего памятника для Екатеринодара, по общему мнению, шедевра скульптуры, вице-президент Академии художеств граф И. Толстой писал, что его работы «несомненно, представляют некоторый интерес, особенно ввиду той известности, которою пользовался академик Микешин, художник, хотя и увлекающийся, но обладающий своеобразным талантом.» Этот снисходительно-пренебрежительный тон пред тем, что творческий путь скульптора уже завершен и его работы говорят сами за себя, поразителен. Конечно, тут сказывалась обыкновенная зависть, конечно, досаждала ему во многом привычная чиновническая волокита. Да, было и то, и другое. Но ведь они были замешаны на мировоззренческих понятиях, определялись во многом тем, что мы называли идейно-эстетическими проблемами. Во всяком случае, вряд ли дело было тут в неком вольнодумстве, которым грешил М. О. Микешин в молодости. Вольнодумство все-таки предполагает нарушение традиции, в то время как М. О. Микешин оставался в творчестве своем традиционалистом в добром смысле этого слова. Он как бы пытался, проявляя духовный стоицизм, удержать значимость, величие и красоту человека тогда, когда новое время несло его принижение и умаление. Под знаком его освобождения, конечно…
Кстати сказать, была в таком положении М. О. Микешина некая родственность с главной героиней его творчества – Императрицей Екатериной Великой, которая тоже ведь правила Россией тридцать четыре года «со стороны», но которая оказалась истинной правительницей, отстаивающей интерес государственный и народный. Скажу строками А. Апухтина из его стихотворения «Недостроенный памятник»: «Я больше русская была, Чем многие цари, по крови вам родные!»
Справедливо писал Валентин Гребенюк, что М. О. Микешин – «один из виднейших русских скульпторов второй половины ХIХ века и, пожалуй, единственный крупный монументалист, автор нескольких известных памятников, созданных в то время, когда скульптура как искусство переживала период относительного упадка в связи с развитием так называемого «критического» реализма в живописи. Самой своей природой скульптура в особенности мало приспособлена к выражению негативных явлений действительности… Монументальное искусство наоборот, как правило, призвано утверждать и прославлять то, что оно изображает. Наверное, поэтому творческий путь М. О. Микешина и в особенности его посмертная слава были столь трудными и переменчивыми: при жизни его упорно не признавали царские чиновники от искусства. Он никак не мог отделаться от репутации «левого» художника за революционные увлечения своей юности, и прежде всего за дружбу с «крамольным» поэтом Т. Г. Шевченко, а после революции его считали чуть ли не апологетом царизма, так как в своих памятниках он изображал русских царей и не мог не делать этого, потому что исполнял оригинальные заказы. Попутно сложилось мнение, что М. О. Микешину, дескать, вообще далеко до мастеров скульптуры прошлых лет, т. е. эпохи классицизма или даже Возрождения, хотя Теофиль Готье назвал однажды Микешина «русским Микеланджело…» («Кубань», февраль, 1992 г.)
Совершенно очевидно, что такая переменчивость славы скульптора была обусловлена вовсе не приверженностью его тому или иному политическому движению, но тем, что он оставался художником тогда, когда художественность как цельное восприятие мира размывалась «прогрессивными» поветриями, а в силу преобладающей темы своего творчества оставался верен русскому национальному пониманию государственности в то время, когда она незримо подтачивалась…
И конечно же, узнав о заветном желании Кубанского казачьего войска отметить свой столетний юбилей установлением в Екатеринодаре памятника Екатерине II, М. О. Микешин не мог не откликнуться на него со всем жаром своей души и творчески активной личности. Казалось, ничего не предвещало особых затруднений с созданием памятника. Но сложилось все иначе.
Более поздние исследователи уже в наши дни полагали, что задержка с созданием памятника произошла в связи с болезнью и смертью наказного атамана Кубанского казачьего войска Г. А. Леонова. В какой-то мере это может быть и так. Но ведь «задержки» с установлением памятника продолжались пятнадцать (!) лет… Да, конечно, сооружение памятника дело вообще небыстрое. Создание памятника на Тамани тоже тянулось довольно долго. С установлением же памятника в Екатеринодаре были обстоятельства, которые никак не дают себя расценивать только как чиновничья нерасторопность. Эти обстоятельства свидетельствуют о том, что «задержка» с этим памятником была иного свойства. Причина задержки прямо не декларировалась, но она, так или иначе, угадывается. И особенно различается теперь, когда прошло время.
И только в конце декабря 1892 года М. О. Микешин приступает к работе над памятником. Наконец-то предложение о сооружении памятника поступило в Главное управление казачьих войск. Летом 1893 года он вылепил первый эскиз модели.
Весной 1893 года областное правление дало разрешение на сооружение памятника, выделив сто пятьдесят тысяч рублей золотом. Идея памятника, воплощенная в высокохудожественных формах, 23 марта 1893 года была всеми одобрена и удостоилась Высочайшего утверждения Государем Императором. Дело приобретало уже обязательный, общегосударственный характер. Казалось, что теперь ему уже ничто не могло помешать.
В октябре 1894 года городская Дума приняла решение об отводе земли на Крепостной площади для установления памятника Екатерине II. Видя, что дело с памятником все же не продвигается, скульптор пытается воздействовать на общественное сознание иными способами. Так, в мае 1894 года он передает в дар Кубанскому казачьему войску пятьсот экземпляров изображенных и изданных им икон просветителей-славян, братьев Кирилла и Мефодия. Иконы были освящены петербургским митрополитом Исидором и, согласно желанию академика, предназначались для распространения по всем учебным заведениям города и области, а также «в хату той станицы, которая, - как писал скульптор, - примет меня, Михайлу Нэчосу, своим соказаком».
Он составляет описание будущего памятника и издает его отдельной брошюрой. Так он пытался ускорить сооружение памятника, застопорившееся по непонятным причинам. Можно полагать, что эта книжка сыграла свою роль в деле установления монумента.
В одном из писем атаману Я. Д. Маламе он называет свой памятник злосчастным… Может быть, скульптора озадачило то, как на Кубани и в Екатеринодаре был отмечен столетний юбилей переселения черноморцев, бывших запорожцев, на Кубань, столетний юбилей Войска, к которому-то и было приурочено сооружение памятника. Событие огромной важности для края, к которому готовились заранее, оказалось… по сути просмотренным… Вряд ли это можно считать каким-то досадным недосмотром или чиновничьим попустительством, ибо мероприятия такого характера организуются и проводятся властью, а не возникают в народе стихийно. В последовательности событий четко угадывается некая режиссура… В этом нет никакого сомнения. Попытаемся указать на ее признаки: «…И много разных иных событий произошло в Екатеринодаре в этом году. Одни в сиюминутности были забыты сразу же и не оставили в себе следа, другие, став «фактом истории», уходили в небытие постепенно, с тем, чтобы когда-нибудь объявиться новому поколению горожан как находка краеведа или открытие ученого. Но в том круге городской жизни, как ни странно, оказалось на обочине и событие знаменательное, представлявшее в истории города крупную веху, - его 100-летие» («Екатеринодар – Краснодар. Материалы к Летописи». Краснодарское книжное издательство, 1993 г.)
Да, действительное странно, что главное событие в жизни войска и края, к которому готовились, в связи с чем замыслили сооружение грандиозного памятника, оказалось «на обочине». Тут просматривается очень важная взаимосвязь для понимания смысла случившегося: юбилея «не заметил» город, и это попущение распространилось на всю область. То есть тут сказалась позиция города, который давно уже считался неказачьим.
Примечательна попытка вскрыть причины такого, действительно,странного положения: «Трудно ныне судить о том, почему бывший войсковой град, переживший в 90-е г. ХIХ в. пору расцвета, почти не вспомнил о своем юбилее. Возможно, сыграли какую-то роль и обновление его населения после 1867 г., и начавшаяся в это время подготовка к более масштабному торжеству – 200-летию Кубанского казачьего войска». Ну прежде всего - что такое «обновление населения»? За этим стоит обстоятельство довольно странное. Был изменен статус города – из военного он становится гражданским, согласно которому казачье население просто выселялось на периферию… А, собственно, почему? Казаки, освоившие край и выстроившие свой город, начали из него выселяться как якобы недостаточно «прогрессивные»… Разве это не напоминает нам «пресловутую экспроприацию начала века и приватизацию наших дней, когда за хитроумным словом или идеологемой таился обыкновенный разбой?..

Стоп! Но откуда и с какой стати всплывает вдруг, выскакивает, как черт из табакерки, другая дата – 200-летие войска, и действительно ли она является «более масштабным торжеством»? Дату эту, как известно, исчислили по старшинству от Хоперского полка, вошедшего в состав войска, который в 1696 году принимал участие в Азовском походе Петра I.

Автор Петр ТКАЧЕНКО


Предоставлено издательством Новая газета Кубани
Все новости