КОРБУТ Виктор  В Минске живут потомки Айболита
Памятник пожилому человеку с девочкой — обычная на первый взгляд городская скульптура. Если бы не надпись на постаменте: «ГРАЖДАНИНУ ГОРОДА ВИЛЬНЮСА, ДОКТОРУ ЦЕМАХУ ШАБАДУ, ПРОТОТИПУ ДОБРОГО ДОКТОРА АЙБОЛИТА». Монумент открыли нынешней весной на пересечении улиц Месиню и Диснос. Казалось бы, какое отношение все это имеет к нашей истории? Оказывается, самое непосредственное.
Самый добрый человек
Кто же такой доктор Шабад, почему этот человек стал прообразом Айболита? Очевидцев тех событий давно нет в живых. Энциклопедии также немногословны. Но кое–что узнать удалось, расспросив историков и краеведов.
Цемах Йоселевич (Тимофей Осипович, как чаще его называли) родился в 1864 году. Доктором мечтал стать с детства, после гимназии поступил на медицинский факультет Московского университета. Получив диплом, врачевал в Поволжье, боролся с холерой в Астрахани, а затем вернулся в Москву, где лечил бездомных бродяг. В Вильне, куда перебрался позже, открыл частную практику, устраивал оздоровительные лагеря для детей.
— Он не брал денег с бедных семей, мог отправиться к больному и ночью — за это Цемаха Шабада уважали и любили не только горожане, — рассказывает Даля Эпштейнайте, сотрудница литовского государственного музея имени Виленского Гаона. — За границей, встретив приезжего из Вильны, сразу задавали вопрос: «Как там поживает Шабад?»
Доктор умер в один из холодных январских дней 1935 года, весь город вышел провожать его в последний путь. Магазины в тот день не работали, закрылись государственные учреждения.
После смерти Шабада в предместье Антоколь (Антакальнис) жители Вильны поставили ему памятник. В начале Второй мировой войны сторож больницы спрятал бюст, который до сих пор хранится в одном из музеев. Так что памятник знаменитому врачу, открытый недавно в Старом городе, уже второй.
О том, что Шабад — прототип Айболита, до недавнего времени знала лишь горстка литературоведов, занимавшихся творчеством Чуковского.
Корней Иванович сочинил сказку о добром докторе в 1929 году.
В Вильне писатель бывал дважды, до Первой мировой войны. Останавливался в доме Шабада по улице Большая Погулянка, 9 (ныне — Йонаса Басанавичюса, 15). О визите к доктору в 1912 году Чуковский позже вспоминал:
«Доктор Шабад был самый добрый человек, которого я знал в жизни. Придет, бывало, к нему худенькая девочка, он говорит ей: «Ты хочешь, чтобы я выписал тебе рецепт? Нет, тебе поможет молоко. Приходи ко мне каждое утро и получишь два стакана молока». И по утрам, я замечал, выстраивалась к нему целая очередь. Дети не только сами приходили, но и приносили больных животных. Как–то утром пришли к доктору трое плачущих детей. Они принесли ему кошку, у которой язык был проткнут рыболовным крючком. Кошка ревела. Ее язык был весь в крови. Тимофей Осипович вооружился щипцами, вставил кошке в рот какую–то распорку и очень ловким движением вытащил крючок. Когда я писал своего «Айболита», я представлял себе такого врача, как доктор Шабад:
Добрый доктор Айболит!
Он под деревом сидит.
Приходи к нему лечиться
И корова, и волчица,
И жучок, и червячок,
И медведица!
Всех излечит, исцелит
Добрый доктор Айболит!
Памятник в Вильнюсе изображает как раз историю с кошкой: доктор в старомодной шляпе внимательно слушает маленькую девочку с животным на руках.
В тени родословного древа
Как ни убеждали многие историки в тщетности поисков следов Шабада в Беларуси, родственники доктора таки отыскались. Найти их, впрочем, оказалось не так и сложно. В минской телефонной книге номеров на фамилию Шабад всего три. По одному из них мне ответила Елена Шабад.
— Я прихожусь внучатой племянницей виленскому доктору. С Цемахом Йоселевичем связана по прадеду Якову. Яков и Цемах были двоюродными братьями. Цемах приезжал в Минск, в гости к кузену, у которого также была своя клиника в районе нынешнего ГУМа. Об этом мне рассказывал отец. К сожалению, он умер пять лет назад.
Елена Михайловна теперь самостоятельно пытается составить по кусочкам родословную Шабадов. Тем более что в ней есть много ярких имен.
— Александр Яковлевич, мой дед, как и Цемах Шабад, окончил Московский университет. Жил на одной квартире с Плисецкими, где родился мой отец — его назвали Михаилом в честь отца будущей великой балерины. Впрочем, и сама Майя Плисецкая, видимо, наша далекая родственница. Ее мать, Рахиль, из Мессереров. А Мессереры — одно из ответвлений генеалогического древа Шабадов. В далеком родстве с нами также балерина Анна Павлова и чемпион мира по шахматам Михаил Ботвинник.
О том же, что ее предок стал прототипом Айболита, Елена Михайловна слышала давно, но считала это не более чем легендой.
— О Шабаде и его знакомстве с Чуковским я слышала еще в юности, в разговорах на кухне. У нас дома бывало немало интересных людей, играли в преферанс, пели песни. Нередко к нам заходил Ефим Садовский, журналист «Советской Белоруссии» с женой, тетей Соней. Вот мама моя как–то им и проговорилась.
У Елены Михайловны растут двое сыновей, одного из которых она назвала Тимофеем — в честь легендарного прадеда. Тиме уже девять лет, но кем он станет, еще не решил: таксистом, актером или доктором.
В конце августа все Шабады собираются на семейный совет. В Минск приедут родственники из Москвы. Будут ли гости из Америки? Известно, что внук Цемаха Уриэль Вайнрайх стал знаменитым американским филологом, изучал проблемы малых языков.
Теперь в родословной потомков Айболита появилась и белорусская страничка. Возможно, не последняя.
Автор благодарит Виктора и Валерию Лясковских за помощь в подготовке материала.
|
