История в удалениях

В московском музее ГУЛАГа открылась выставка "Комиссар исчезает", посвященная ретушированию фотографий и другим соприродным методам фальсификации документов в СССР.

Выставка эта — небольшая часть огромной коллекции британского фотографа, дизайнера и историка советской фотографии Дэвида Кинга. Кинг начал собирать ее еще в 1970-х. Тогда он впервые пришел в Центральный архив кинофотодокументов и удивился полному отсутствию Троцкого на кадрах первых лет советской власти. Поинтересовавшись у работников, где идеолог перманентной революции, он получил ответ в таком духе, что Троцкий — фигура малозначимая, а зато смотрите, сколько у нас Сталина. Собирая фотографии того же времени на Западе (в основном оказавшиеся там благодаря коминтерновскому миссионерству), Кинг обнаружил, что на одних и тех же кадрах может быть совершенно разный состав участников. Он стал собирать истории таких трансформаций и обнаружил, что это была целая индустрия. Иногда в них бывает по 5-6 этапов — одна фотография изменяется до бесконечности.

Выставка "Комиссар исчезает" в разных вариантах путешествует по миру еще с 1990-х. Она представляет собой несколько десятков именно таких фотографических "серий", с Октябрьской революции до первых лет после смерти Сталина, своего рода историю советской власти в исправлениях и удалениях — в первую очередь, естественно, людей. На этих кадрах — по большей части всевозможные съезды, совещания, митинги, первые советские праздники, досуг революционных вождей. Исчезают чаще всего уже поминавшийся Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин. И еще под сотню большевиков и других коммунистов.

Смотреть, как это происходит, очень интересно. Часто вместо вырезанного человека — пустота, будто остальные фигуранты неприязненно расступились, почуяв покойника. Иногда — видимо, у менее умелых ретушеров,— на месте удаленного тела остается темноватое пятно. Более ловкие меняют композицию кадра, переставляют оставшихся персонажей, пытаясь добиться непринужденности (выходит всегда не очень естественно). Некоторые ставят вместо исчезнувшего какую-нибудь архитектуру. Одного из нежелательных товарищей Сталина по ссылке в Туруханском крае заменяет романтическая изба, а на фотографии с острова Капри с шахматной партией между Лениным и идеологом Пролеткульта Богдановым вместо неудачно вставшего в углу меньшевика Базарова поместили бредовую античную колонну. Иногда люди исчезают с кадров не потому, что их вычеркивают из истории, а просто чтобы не мешать — например для создания иллюзии особенной близости Ленина и Сталина, разговора без сторонних свидетелей. С одной фотографии с XVI съезда ВКП(б) убрали рабочего, показывавшего Сталину дорогу: генеральный секретарь, конечно, сам разберется, куда идти. 

Любопытно взглянуть на эту практику в контексте революционного искусства 1920-30-х. Политическая ретушь — антипод виртуозного конструктивистского фотоколлажа. Она — его мистер Хайд, темный и грубый двойник,— основана на том же восприятии документа, факта не как свидетельства бывшего, а полуфабриката, сырья для агитационной работы. Интересно, когда два этих параллельных мира пересекаются. На выставке есть несколько таких моментов: Густав Клуцис вынужден перерабатывать отточенную композицию одного из своих плакатов, чтоб удалить оттуда запрещенные фигуры, Родченко делает альбом "10 лет Узбекистана", а через пару лет, когда большая часть его героев уже расстреляна, замалевывает их лица тушью в собственном домашнем экземпляре.

Очевидным образом фотографии с вырезанными, зачеркнутыми, подмененными людьми — самая точная визуальная метафора сталинских репрессий. Потому что здесь, по сути, нет смертей, просто исчезновения людей, которые еле успеваешь замечать. Если все же попробовать сказать что-то об эстетическом измерении этих серий, можно найти, кажется, важный момент. Ролан Барт говорил, что главное событие фотографии — рана, которую оставляет в зрителе та или иная деталь. Здесь эта метафора реализуется почти буквально. Только носителем раны — вырезания, зачеркивания — становится сама фотография. На ней, точнее с ней, с ее материей, разыгрывается смерть человека. Однако эту смерть она не способна передать зрителю.

Самое страшное в этих фотографиях — то, что эффект от них практически нулевой. К фантазматичной логике исчезновений не может быть никакого личного отношения, ее нельзя понять, но в этой логике можно участвовать. Поэтому по-настоящему сильное впечатление производят не профессионально отретушированные кадры, а обработанные в домашних условиях — с фигурами и лицами, вырванными, вымалеванными вручную. Эти объекты рассказывают уже не про репрессированных, а про ожидающих, самих становящихся проводниками этой логики бесконечного убывания людей.

Это, с чуть игривым приветом Хичкоку, название выставки — очень точное. Она про то, что репрессии воспринимаются не смертями, а исчезновениями. Вопреки тому, чего от них ожидаешь, эти фотографии не говорят ничего о смерти, они не способны сказать и об отсутствии. Это — абсолютно немые кадры. Единственное, что можно в них расслышать,— запинка, речь, обрывающаяся на первом полузвуке запрещенного.

Музей истории ГУЛАГа, до 3 июля

Все новости