Наше все

Программа о выдающихся людях России за последние сто лет.

Воскресенье, 5 Август 2007

Великий князь Дмитрий Павлович

Е. КИСЕЛЕВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы». Это действительно программа «Наше все» и я, ее ведущий Евгений Киселев. У нас сегодня еще одна программа на букву «Д». Я напомню, всего их три. В Интернете наши радиослушатели, посещающие сайт «Эха Москвы», выбрали героем одной из передач Джохара Дудаева, во время голосования в прямом эфире к моему великому изумлению победителем оказался героем второй программы правозащитник, поэт, участник знаменитой демонстрации на Красной площади в 1968 году в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию Вадим Делоне, и в финале с ним был Великий князь Дмитрий Павлович, один из последних Романовых, которые уцелели после Великой октябрьской революции. Это для меня была тоже неожиданность. И, честно говоря, в какой-то момент я уже стал за Дмитрия Павловича болеть и свой выбор, а мне принадлежит право выбрать героя третьей программы, я остановил именно на нем. И сейчас, в начале нашей передачи, портрет Великого князя Дмитрия Павловича.



ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ ЭПОХИ

«Дмитрий Павлович, накануне гибели династии самый юный из Великих князей Дома Романовых, родился в 1891 году в семье Великого князя Павла Александровича, младшего из братьев императора Александра III. Роды были тяжелыми, на шестой день его мать, греческая принцесса Александра, умерла, а в 1902 году Дмитрий Павлович остался и без отца – Великий князь Павел без согласия императора женился за границей вторым морганатическим браком на особе низкого происхождения, к тому же разведенной Ольге Валерьяновне Пистолько, за что ему был воспрещен въезд в Россию. Он был отлучен от двора, уволен от всех должностей и лишен звания генерал-адъютанта, а над его детьми, Дмитрием Павловичем и Великой княжной Марией Павловной, была установлена опека.

Воспитывались они в Москве в семье дяди, Великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора, женатого на родной сестре императрицы Елизавете Федоровне. Сергей Александрович был человеком со сложной репутацией, тяжелым, если не сказать жестоким характером, но своих воспитанников окружал нежностью и любовью настолько, что, по свидетельству Великой княжны Марии Павловны, откровенно написавшей об этом в своих мемуарах, это вызывало ревность его жены – Елизавета Федоровна воспитанников недолюбливала.

Повзрослев, Великий князь Дмитрий Павлович вернулся в Петербург, где в чине корнета поступил в лейб-гвардии конный полк. Он был весьма популярен в высшем свете – строен, хорош собой, великолепно ездил на лошади и даже участвовал в составе команды России в Летних Олимпийских играх в Стокгольме в 1912 году в состязаниях по конному спорту.

Дмитрий Павлович вошел в историю как минимум дважды, причем совершенно по-разному. Его имя чаще всего вспоминают в мрачном контексте убийства Распутина, в котором Великий князь принял участие вместе со своим другом князем Феликсом Юсуповым и депутатом Государственной думы Владимиром Пуришкевичем. За это он был наказан ссылкой в действующую армию в Иран, который тогда в России называли Персией. Это спасло ему жизнь – революция 1917 года застала его далеко за пределами России.

Великий князь поступил на службу в Британский экспедиционный корпус в Месопотамии, потом перебрался в Лондон, а затем в Париж. Там-то Дмитрий Павлович и вошел в историю вторично, о чем известно гораздо меньше, тем не менее именно благодаря Великому князю женщины всего мира по сей день имеют возможность наслаждаться духами «Шанель № 5». Дело в том, что в Париже у красавца Дмитрия Павловича завязался бурный роман с хозяйкой знаменитого дома моды Коко Шанель. Когда любовники отправились в путешествие на Лазурный берег, в Грассе – столице французских парфюмеров – Великий князь познакомил свою возлюбленную с одним из бывших поставщиков Русского императорского двора, который был очарован Коко Шанель и подсказал рецепт духов, которые потом прославились на весь мир как «Шанель № 5».

Родная сестра Дмитрия Павловича, Мария Павловна, которая успела побывать замужем за шведским принцем – брак был неудачным, возглавляла в Доме Шанель мастерскую вышивки. В 1926 году Дмитрий Павлович женился на красивой богатой американке Одри Эмери, которая перешла в православие и получила от главы Русского императорского дома в изгнании Великого князя Кирилла Владимировича титул Светлейшей княгини Романовской-Ильинской.

Умер Дмитрий Павлович в Швейцарии, где лечился от туберкулеза, в 1942 году.

Сын Дмитрия Павловича, Павел, или Пол Ильинский, доживший до наших дней, был в США уважаемым политиком регионального масштаба – многократно избирался мэром города Палм-Бич во Флориде, одного из самых богатых и благополучных городов Америки».

Е. КИСЕЛЕВ: Сегодня у меня в гостях в этой программе принимает участие директор Государственного Архива Российской Федерации, доктор исторических наук, профессор Сергей Мироненко. Сергей Владимирович занимался архивами Романовых. Он был непосредственным образом причастен к замечательной книге «Николай и Александра», которая вышла в свое время в 90-е годы. Она вышла сначала на английском языке, параллельно практически она вышла и на русском языке. Там было приведено огромное количество интереснейших документов, дневниковых записей, переписки последнего русского царя и последней русской императрицы, но также и отрывки из дневников, писем других членов царской семьи. И, вот, все эти документы на самом деле – если я не прав, вы поправьте, Сергей Владимирович – они хранятся у вас, в Государственном Архиве Российской Федерации на Большой Пироговке?

С. МИРОНЕНКО: Далеко не все на самом деле. Далеко не все. Когда мы с моим соавтором Андреем Мануйласом работали над этой книгой, то мы были в Виндзоре, работали в личном архиве британской королевской семьи, я работал в архивах Германии. В общем, довольно много документов, не только хранящихся в Государственном Архиве Российской Федерации, но большая часть, конечно, оттуда.

Е. КИСЕЛЕВ: Вот интересная вещь. Великий князь Дмитрий Павлович принадлежит к той счастливой части семейства Романовых, которые уцелели в годы революции. Большинство из них погибли, как правило, были казнены. Немногие на самом деле знают о том, что происходило в Персии тогда, накануне революции, куда был сослан за участие в убийстве Распутина Дмитрий Павлович и благодаря чему он уцелел. Вы можете об этом немножко сказать?

С. МИРОНЕНКО: Да там вообще, честно говоря, ничего особенного не происходило. Персидский фронт – это один из фронтов Первой мировой войны. Турция, как известно, была на стороне немцев. Боев сильных не было. Но было далеко, было плохо, было голодно, болезни, так что ссылка-то была. Но я не совсем с вами согласен с тем, что большая часть семьи погибла. Я никогда, правда, не считал, но мое впечатление, что, в общем, половинка на половинку. Ну, например, мама Николая II, императрица вдовствующая Мария Федоровна, ее дочь Ксения, дочь Ольга, Великий князь Александр Михайлович, муж Ксении, это можно продолжать и продолжать.

Е. КИСЕЛЕВ: А как они уцелели?

С. МИРОНЕНКО: Ну, каждый по-разному. Скажем, Мария Федоровна была в Киеве. Кстати, очень любопытно, почему она оказалась в Киеве, это во многом объясняет очень сложную ситуацию, которая возникла в Петербурге. Я думаю, что она уехала, потому что она не могла больше находиться в одном городе с Александрой Федоровной.

Е. КИСЕЛЕВ: У них отношения, как известно, складывались очень плохо.

С. МИРОНЕНКО: Отношения были настолько плохими уже к 1917 году, что Мария Федоровна в своем дневнике перестала называть Алекс по имени, она называла «она», «она», дальше «эта фурия», так что было очень напряженно и, честно говоря, я не так давно понял, что Мария Федоровна уехала в Киев не потому, что она хотела организовать там госпиталь, и быть ближе к фронту, и как бы оказывать помощь раненым, а только потому, что уже настолько отношения были испорчены, что находиться в одном городе было невозможно.

Е. КИСЕЛЕВ: А в чем была главная причина порчи отношений?

С. МИРОНЕНКО: Вы знаете, долгая история. На самом деле, коротко, Мария Федоровна была гораздо умнее, чем ее сын и чем ее невестка. И она не могла принять тех ошибок, трагических ошибок, которые совершал Николай. Она не могла принять, что она бессильна изменить течение событий. Примерно с 1912 года ее преследовала идея о том, что впереди катастрофа. Вот не могу объяснить, почему с 1912-го? С 1913-го, с 1914-го – было бы понятно. А в 1912 году впервые она пишет в дневнике: «Чувствую, что мы движемся к катастрофе». Вообще, она была женщина такая, очень интуитивная. И, конечно, Распутин. Принять Распутина, принять то, что Николай не хочет с матерью говорить даже о Распутине, она не могла. И она понимала, что все очень плохо. И чтобы это не разворачивалось на ее глазах, она уехала в Киев. Убийство Распутина, в котором принимал участие Дмитрий Павлович – вообще, поразительно – она первая, кто сказала, что это не конец. Опять ясное и четкое прозрение: «Думают, - пишет она в дневнике, - что это конец. Боюсь, что они не правы. Это начало и начало ужасных событий».

Е. КИСЕЛЕВ: Но Дмитрия Павловича, если не ошибаюсь, многие держали в тот момент за героя.

С. МИРОНЕНКО: Конечно. Но давайте про Марию Федоровну, это очень важно. Она твердо знала, что кровь не ведет к какому-то счастливому концу, то есть убийство не поможет. Но, удивительно, вот мы делали в прошлом году выставку в Государственном Архиве «Мария Федоровна, судьба предпоследней российской императрицы», я написал статью об отношениях этих двух женщин и вообще что происходило, в декабре 1916 года, за два с половиной месяца до Февральской революции, в императорской семье обсуждается вопрос о возможности отречения Николая. Великий князь Николай Михайлович пишет после убийства Распутина Марии Федоровне в Киев: «Гипнотизер убит, загипнотизированная должна исчезнуть». Очень сильное французское слово. Она должна исчезнуть – понимайте, как хотите. Только что убит Распутин. Дальше, правда, он понижает: отправить ее в санаторий – то есть в сумасшедший дом. Или заточить ее в монастырь. И дальше замечательные слова, что династия еще крепка, но трон – и дальше он говорит – «речь идет о троне Николая». И Мария Федоровна не возмутилась, не крикнула «как так, о чем вы говорите, какой трон Николая, вы, Великие князья», то есть ситуация дошла до крайнего предела. Вот тот самый великокняжеский заговор, о котором так много писали в эмигрантской литературе, который никак не могли нащупать, видимо, не был заговором в прямом смысле этого слова, но по крайней мере обсуждение о том, что надо что-то предпринять, что при Николае и особенно при Александре Россия катится в пропасть и семья готова или часть семьи готова обсуждать вопрос об отречении Николая, вот это очень важный момент предреволюционной ситуации. Повторяю, это было за два с половиной месяца до Февраля.

Е. КИСЕЛЕВ: Да, и, потом, известно, что был такой достаточно серьезный, решительный разговор у брата Николая Михайловича, у Сандро, Великого князя Александра Михайловича, того самого, который оставил, наверное, самые известные, широко читаемые, много раз переиздававшиеся у нас в последние годы мемуары, с Николаем и Александрой Федоровной, и, в общем, он не встретил никакого понимания.

С. МИРОНЕНКО: Ну, вы понимаете, невозможно было говорить. Они не хотели. В конце концов ситуация была такая: Николай и Александра оказались в полной изоляции. Возьмем отречение Николая, вокруг которого масса разных домыслов. Ведь на кого ему было опереться? Он попытался. Говорят, что Алексеев, начальник штаба, как бы получив телеграмму от Родзянко, сам разослал телеграмму с запросом командующим фронтами «что делать?». Ну, абсолютно невозможная ситуация, Алексеев самостоятельно не мог это сделать. Конечно, это была просьба Николая. И все командующие фронтами так или иначе, с такими оборотами или с чем-то, что сказали? Надо отрекаться. Великий князь Николай Николаевич, знаменитые эти слова: «Ники, коленопреклоненно прошу тебя, отрекись». Это, понимаете, без вот этого предисловия не очень понятная вещь. Но когда вы знаете, что вопрос об отречении уже за несколько месяцев до этого, во всяком случае в семье уже обсуждался так или иначе, вы понимаете, что Николай бросился к армии, армия его не поддержала; он прекрасно знал, что семья не может его поддержать, и не просто не может, а не хочет. А дальнейшие события? Великий князь Кирилл Владимирович – сколько бы сегодняшние потомки ни говорили, что это выдумки, что Кирилл с красным бантом привел гвардейский экипаж к Думе, к Таврическому дворцу – но это факт.

Е. КИСЕЛЕВ: Это факт?

С. МИРОНЕНКО: Конечно. Елизавета Федоровна послала приветственную телеграмму Временному правительству.

Е. КИСЕЛЕВ: Мне приходилось читать, не помню, в чьих-то мемуарах, что, якобы, этот слух про красный бант на груди Великого князя и следующего в ряду престолонаследия после непосредственно Николая, Михаила и сына, царевича Алексея, что это просто его недоброжелатели распространяли.

С. МИРОНЕНКО: Уж слишком много людей видели этот гвардейский экипаж, чтобы говорить, что этого не было. Понимаете, хотелось бы, чтобы этого не было кому-то, но я вам повторяю, Кирилл был не единственный – Елизавета Федоровна послала приветственную телеграмму, сестра императрицы.

Е. КИСЕЛЕВ: Сестра императрицы, которая, кстати, тоже от нее отдалилась, если мне память не изменяет, после попыток поговорить с ней…

С. МИРОНЕНКО: Да, насчет Распутина.

Е. КИСЕЛЕВ: …и убедить ее выйти из-под влияния Распутина. Та самая Елизавета Федоровна, которая была второй матерью Дмитрию Павловичу. Кстати, вот какой вопрос у меня возникает. Ну, понятно, что Дмитрий Павлович был представителем молодого поколения, он был такой бонвиван, о нем ходили самые разные слухи, может быть, мы этого еще коснемся, но, безусловно, он не мог претендовать на роль лидера вот этой самой великокняжеской фронды. Как вы думаете – конечно, история не знает сослагательного наклонения, но всегда хочется пофантазировать – вот был ли среди Великих князей человек, который способен бы был возглавить Россию, сесть на царский престол?

С. МИРОНЕНКО: Ну, вы знаете, давно об этом говорится, и две семье было – Владимировичи и Михайловичи. Вот Кирилл Владимирович и Александр Михайлович. Кирилл в конце концов в эмиграции провозгласил себя императором, если помните.

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, там произошел раскол, и это отдельная история…

С. МИРОНЕНКО: Раскол, но не важно, он провозгласил себя императором, тем самым он показал, что у него есть явные или, во всяком случае, были осуществившиеся намерения. А Александра Михайловича подозревали в том, что то противостояние, которое обнаружилось в последние годы существования самодержавной России, в немалой степени продиктовано тем, что были, так сказать, идеи сесть на престол, тем более что наследник был смертельно болен.

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, Александр Михайлович был вообще, судя по мемуарам, человек чрезвычайно яркий и талантливый и сыграл позитивную роль в истории России хотя бы тем, что создал русскую авиацию, по сути дела.

С. МИРОНЕНКО: Торговый и морской флот.

Е. КИСЕЛЕВ: Торговый и морской флот. Человек был, безусловно, амбициозный, очень язвительный. Я не помню, о ком он писал хорошо в своих мемуарах – в основном, обо всех уничижительно.

С. МИРОНЕНКО: Вы знаете, это ведь свойство мемуаров. Мы же не должны на сто процентов верить человеку, который сам о себе пишет одно, о других пишет другое. Всегда в истории надо взять возможно широкий комплекс этих источников и посмотреть что правда, что нет. Мне, например, кажется, что в отношении Николая в общем Александр пишет правду.

Е. КИСЕЛЕВ: Тем более что он был его другом.

С. МИРОНЕНКО: Ну, в юности, конечно.

Е. КИСЕЛЕВ: Во всяком случае, очень близким другом в юности. Помните, знаменитая фотография, когда они с юными женами на коленях позируют, такая фотография, неофициальная, безусловно, не предназначенная для публикации.

С. МИРОНЕНКО: Ну, понимаете, Николай был здоровый молодой человек. Знаете, покидаться апельсинами… Поехали в гости к родственникам в Грецию, к греческому Георгу. Вот лежат апельсины: «Дай покидаемся апельсинами, давай поборемся». Александр Михайлович описывает совершенно замечательную сцену, как сидели с Ники на диване и толкались ногами, кто кого ногами с дивана сбросит, а в это время решались, в общем, очень важные государственные вопросы. Трудно говорить, но то, что Николай был очень хороший человек, но очень недалекий, это факт.

Е. КИСЕЛЕВ: Многие говорили, что он был таким типичным представителем среднего класса по своему менталитету, по образу жизни и, скорее, напоминал в своей частной жизни какого-нибудь учителя, адвоката.

С. МИРОНЕНКО: Не знаю. Это все, мне кажется, влияние Черчилля, который, помните, в своих воспоминаниях написал: «Судьба его сделала русским императором и в результате он погиб». А был бы он средним человеком – он бы был прекрасный семьянин, все б его любили, и вот в этой средней жизни, в жизни средней семьи он был бы счастлив. Не знаю, он родился там, где он родился, что нам с вами фантазировать о том, что бы было. Кстати, Дмитрий Павлович был его любимый племянник.

Е. КИСЕЛЕВ: Вот на этом месте мы сейчас прервемся для новостей середины часа и через минуту-другую продолжим очередной выпуск программы «Наше все».

НОВОСТИ

Е. КИСЕЛЕВ: Мы продолжаем программу «Наше все», в которой сегодня принимает участие директор Государственного Архива Российской Федерации, профессор, доктор исторических наук Сергей Мироненко. Сегодня мы говорим о последних Романовых, о судьбе великокняжеских родов, о судьбе Дома Романовых и, в частности, поводом для этого стало то, что я, когда определялись три героя нашей программы на букву «Д», и в Интернете выбрали Джохара Дудаева, а в прямом эфире при голосовании победил Вадим Делоне, я отдал свои симпатии, воспользовался своим правом выбрать третьего героя, который был тогда во время голосования самым неожиданным образом участником финала, за Великого князя Дмитрия Павловича, которого судьба, безусловно, с одной стороны, теснейшим образом переплетена с последними неделями буквально монархии, а с другой стороны, который принадлежит к той счастливой части Дома Романовых, которые сумели избежать участи Николая II и многих Великих князей, расстрелянных большевиками в течение 1918-1919 годов. Мы остановились на том, что Дмитрий Павлович был любимым племянником Николая. Почему?

С. МИРОНЕНКО: Ну, вы же сами сказали, что он был молодой, красивый…

Е. КИСЕЛЕВ: Был спортсмен, даже в Олимпийских играх участвовал.

С. МИРОНЕНКО: …спортсмен, участвовал в Олимпийских играх, был очень контактный человек, с ним было всегда приятно. Круг людей, которые были близки семье, в узком смысле семье Николая II, был очень ограничен. Внутрь жизни этой семьи никого они старались не допускать. Понятно почему – смертельно больной сын. Вообще, это тоже особый разговор. Я думаю, что они даже не понимали, насколько он болен. Есть воспоминания лейб-медика, который был потрясен, когда Николай перед подписанием отречения спросил: «А что, действительно Алексей так тяжело болен?». И врач ответил с удивлением: «Неужели вы не понимаете? Он болен смертельно. И не просто смертельно, он может умереть в любую минуту».

Е. КИСЕЛЕВ: А ведь там было, кажется, две редакции Акта об отречении – в первой редакции Николай отрекался в пользу сына…

С. МИРОНЕНКО: Да, конечно.

Е. КИСЕЛЕВ: …потом, после этого разговора, когда ему врачи сказали, что «видимо, вы не понимаете, государь, о чем идет речь»…

С. МИРОНЕНКО: Да, насчет редакций я не уверен, я думаю, шел вопрос о том, как составить этот Манифест и отречется ли Николай в пользу Алексея или же он отречется за себя и за Алексея. Вы знаете, что сейчас в монархических кругах очень так серьезно обсуждается вопрос – а вообще имел ли право Николай отрекаться?

Е. КИСЕЛЕВ: И имел ли право он отрекаться в пользу брата Михаила, который, строго говоря, по павловским законам о престолонаследии, не имел права на престол, потому что был женат на…

С. МИРОНЕНКО: Вы ошибаетесь абсолютно.

Е. КИСЕЛЕВ: Но он же был женат на женщине не благородного происхождения.

С. МИРОНЕНКО: Не имеет никакого значения.

Е. КИСЕЛЕВ: Кирилл Владимирович, одной из претензий, которые предъявлялись к Кириллу Владимировичу, что у него был морганатический брак.

С. МИРОНЕНКО: В 1797 году император Павел I утвердил Учреждение об императорской фамилии. И, поймите, речь идет о том, что член этой семьи получил по рождению. Дальше не имеет никакого значения, на ком он женат. Там есть проблемы, но право на престол он получает по крови.

Е. КИСЕЛЕВ: То есть вы считаете, что все претензии, которые…

С. МИРОНЕНКО: Да это не я считаю…

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, книжки написаны, и не одна, о том, что Кирилл Владимирович утратил право на престолонаследие.

С. МИРОНЕНКО: Михаил, вы имеете в виду, утратил.

Е. КИСЕЛЕВ: И Кирилл Владимирович тоже.

С. МИРОНЕНКО: Нет, нет, нет, вторая женитьба не имеет никакого значения. Константин Павлович, брат Александра I, если вы помните историю 1825 года – умирает император Александр I. Константин, женат морганатическим браком на гордой полячке, это не мешает всей России присягнуть ему и на протяжении трех недель императором до 14 декабря был Константин. Потом эти три недели вычеркнули и царствование Николая Павловича, Николая I, началось не с 14 декабря, а с 25 ноября, с дня, когда умер император Александр I. Но ничто не могло помешать Константину занять трон. Он не вошел на этот трон только потому, что он сам не хотел царствовать. Россия ему присягнула, хотя вся Россия знала, что он женат морганатическим браком на польке. Другое дело, что дети его, буде они появились бы, не обладали бы никакими правами на русский трон, вот это действительно так. Михаил Александрович обладал полным правом на русский трон, почитайте его Манифест о непринятии трона. Чем он заканчивается?

Е. КИСЕЛЕВ: Да, там на самом деле сказано, что судьба престола, судьба монархии должна решиться Учредительным собранием. Не помню точной формулировки, но смысл ровно такой…

С. МИРОНЕНКО: Да, да, конечно.

Е. КИСЕЛЕВ: …если Учредительное собрание скажет, что у нас будет абсолютная монархия, значит, будет абсолютная монархия.

С. МИРОНЕНКО: И он будет троне. Смысл какой этого?

Е. КИСЕЛЕВ: Да. Если будет конституционная монархия, все равно буду на троне, ну, а если проголосуют за ничего – значит, ничего, значит, со своей любимой женой Натальей буду продолжать жить частной счастливой жизнью.

С. МИРОНЕНКО: Конечно. Так что, понимаете, здесь не надо говорить – может быть так, может быть не так. Это ошибка. Он по роду, по крови имел право на трон.

Е. КИСЕЛЕВ: Все господа монархисты слышат, что говорит, пожалуй, один из самых авторитетных экспертов по истории Дома Романовых? Я надеюсь, что слышат. Так вот, мы говорили о том, что Великий князь Дмитрий Павлович был любимым племянником, был близок к семье и даже сватался к старшей дочери Николая II, к Ольге.

С. МИРОНЕНКО: Насчет того, что он сватался, это, по-моему, чуть-чуть преувеличено или, может быть, совсем преувеличено. Понимаете – девочки были, конечно, старшие на выданье – война, какое сватовство? Тут один был румынский, если помните. Война. Во время войны как-то нехорошо было заниматься своими личными делами, поэтому вопрос о сватовстве – да, шли разговоры и об этом. Между, так сказать, членами семьи, достаточно далеко находящимися друг от другая, в принципе, было возможно.

Е. КИСЕЛЕВ: Они были троюродными братом и сестрой, Дмитрий Павлович и Ольга Николаевна.

С. МИРОНЕНКО: Да, да.

Е. КИСЕЛЕВ: Но, понимаете, тут возникает деликатный вопрос, ходили многочисленные слухи, которые получили отражение в мемуарной литературе, в художественной литературе – скажем, в книге Берберовой о Чайковском, она, обсуждая гомосексуализм великого композитора, просто приводит список, обширный список Великих князей, которые подозревались в мужеложстве и даже были открытыми гомосексуалистами, и в этом списке, увы, Дмитрий Павлович. И есть такая версия, что именно на этой почве он сдружился с Феликсом Юсуповым.

С. МИРОНЕНКО: Кто знает? Есть свидетельство совершенно неопровержимое. Например, Великий князь Константин Константинович, который писал об этом в своем дневнике, который не уничтожил свой дневник, хотел, чтобы этот дневник сохранился и, я думаю, понятно, почему он это делал – он боролся с этим, не мог это преодолеть…

Е. КИСЕЛЕВ: Относился к этому, как к пороку.

С. МИРОНЕНКО: К пороку, к какому-то наказанию. И у него было девять детей – все-таки это тоже, знаете, непросто было для него. Про других говорили. Вот «говорили» – это, знаете…

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, допустим, про воспитателя Дмитрия Павловича, который стал ему фактически приемным отцом, про московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича говорили и, кстати, об этом, я бы сказал, с некоторым уничижением пишет по отношению не к себе, разумеется, уничижительным образом пишет в своих мемуарах Александр Михайлович, он говорит, что «был человек несимпатичный во всех отношениях, который бравировал своей развращенностью, которого однажды увидели в компании молодых гвардейских офицеров, которые с обожанием пели ему цыганский романс про очи черные».

С. МИРОНЕНКО: Все может быть, знаете, опять Александр Михайлович прямо об этом не пишет. Берберова, при всем моем уважении к ней, и к тому, что она писала, и про «железных женщин», и про все, что угодно, она писательница, откуда она взяла этот список – придумала? Вот. Все может быть. Знаю только одно, что есть воспоминания Марии Павловны, младшей сестры Дмитрия Павловича, которая тоже воспитывалась в семье Елизаветы Федоровны и Сергея Александровича, там на это даже намека нет. Но неприглядная, например, фигура Елизаветы Федоровны, ныне причисленной к Лику святых, там достаточно ясно…

Е. КИСЕЛЕВ: Неприглядная фигура?

С. МИРОНЕНКО: Абсолютно. Возьмите перечитайте эти воспоминания. Там не то что любви нет, там еле сдерживаемая ненависть. И воспоминания о том, какая тетя Элла была жесткая, какая она была скупая, какая она была… ну, там нет слова «мещанство», но смысл… Маленькое немецкое княжество Кобург. И человек когда попадает в большой, огромный, широкий мир российской знати, которая привыкла жить совершенно по другим законам, и Великие князья жили по совсем другим законам…

Е. КИСЕЛЕВ: Боже мой, какую интересную вещь вы сейчас рассказываете. Сергей Владимирович, я совсем недавно рылся в Интернете, как раз меня интересовали некоторые биографические подробности, связанные с Великой княгиней Елизаветой Федоровной, которая тоже культовый персонаж, занимавшаяся благотворительностью, основавшая Марфо-Мариинскую обитель, по-моему, первая из Романовых, которая Русской православной церковью, Московской патриархией причислена к Лику святых еще в 1992 году, когда других Романовых не торопились канонизировать, которой памятник установлен там, в Марфо-Мариинской обители, так вот меня поразило, что, ну, так сладко, в таких буквально сусальных выражениях о ней пишут все…

С. МИРОНЕНКО: Ну что я могу сделать? Евгений Алексеевич, читайте воспоминания дочки приемной, которую она воспитала. Я тоже был поражен, когда я прочел вот эти воспоминания, но я не могу этому не верить. Там очень такие, ну, обычные бытовые подробности.

Е. КИСЕЛЕВ: Вот интересный вопрос, есть два источника. Один, скажем так, литературный, другой – мемуарный. Есть мемуары покойного писателя Льва Разгона и есть книга покойного писателя Давыдова, бестселлер, и в обоих идет речь о том, что Великую княгиню Елизавету Федоровну связывал длительный любовный роман с адъютантом Великого князя Сергея Александровича генералом Джунковским, который потом сменил его на посту московского генерал-губернатора, потом был шефом жандармского корпуса, пытался ликвидировать провокаторство, и потом не эмигрировал, а жил до 1937 года, когда он был расстрелян, в России – в Москве, в Крыму.

С. МИРОНЕНКО: Он жил в Москве. Дело о Джунковском хранится у нас в архиве. Сотрудница нашего архива Зинаида Ивановна Перегудова опубликовала его воспоминания необыкновенно интересные. Человек достаточно яркий. Но, понимаете, мало ли о ком что говорили, опять. Вот я лично более или менее представляя себе Елизавету Федоровну, я категорически не могу в это поверить. Вот Мария Федоровна, возможно, жила со своим адъютантом. Очень может быть.

Е. КИСЕЛЕВ: После смерти мужа?

С. МИРОНЕНКО: Ну, естественно, конечно. Много лет после смерти мужа, которого она боготворила. Все может быть. Но это домыслы. Мои домыслы и в отношении того, и в отношении другого. Это слухи.

Е. КИСЕЛЕВ: Во всяком случае ни в мемуарах Джунковского, ни в архивах нет…

С. МИРОНЕНКО: Нет, что вы, там даже нет никакого намека.

Е. КИСЕЛЕВ: Никаких документов, никаких писем, никаких свидетельств?

С. МИРОНЕНКО: Нет, нет, нет.

Е. КИСЕЛЕВ: То есть покойный Лев Александрович Разгон, видимо, просто воспроизводит какие-то слухи, а в первые годы после революции масса слухов публиковалась в разного рода журналах…

С. МИРОНЕНКО: Вот, смотрите, я, в принципе, против того, чтобы стирать грязное белье. Это неинтересно для меня, например, совершенно. Слухи тогда интересны, когда они оказывали влияние на события исторические. Ну, например, Александра Федоровна никогда в жизни не была близка с Распутиным, но слухи о том, что императрица, Гришка, это все… Мы сейчас готовим выставку к юбилею двух революций, замечательные воспоминания рабочих в 1927 году, к десятилетию революции записали, там есть чудное: «Зачем ты пошел в Зимний дворец?». - «А пойти посмотреть на кровать, где Гришка царицу пользовал». Вот, побежал, значит, в Зимний дворец, принимал участие в захвате этого Зимнего дворца. Вот это слух, который не имеет ничего общего с реальной действительностью, но слух, который всколыхнул всю страну и поднял всю страну. То же самое, что Александра Федоровна была немецкая шпионка. Павел Николаевич Милюков, интеллигентнейший человек, замечательный, может быть даже великий историк, с трибуны Государственной думы в 1916 году обвиняет Александру Федоровну в том, что: «Измена! Измена! Во дворце измена!». Слух!

Е. КИСЕЛЕВ: На самом деле Александра Федоровна по воспитанию была англичанка, она по происхождению, по крови была немецкой принцессой, а воспитывалась она при дворе бабушки королевы Виктории и, по-моему, что называется, первый язык ее, на котором они общались дома с Николаем и писали друг другу письма, был английский язык.

С. МИРОНЕНКО: Английский, конечно, хотя для нее первый язык, безусловно, был немецкий. Но не в этом дело. Вернемся к тому, что, понимаете, слух, когда он обретает силу, и этот слух может… Вот это интересно – понять, почему этот слух, почему он упал на эту почву, почему так легко верили, почему это стало… А все остальное – ну, ладно, есть адюльтер, да бог с ним, с этим адюльтером, честно говоря.

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, вообще, конечно, там была масса, если мы сейчас будем углубляться во все романтические истории, связанные с последними Романовыми, мы можем еще час проговорить, потому что чего там только не было.

С. МИРОНЕНКО: Да нет, романтические, не романтические… Ну, убийство Распутина. Вот это замечательная вещь – Распутин, такой чудодейственный мужик, которого яд не берет. Значит, цианистого калия набили в эти пирожные, помните, в этой агонии, как он жадно… Петренко просто гениально это все сыграл и сделал. никому же в голову не приходит, что яда-то не было. Ну, поймите, все иногда объясняется гораздо проще – что доктор Лазоверт побоялся этот яд дать. Они думали, что это отравлено…

Е. КИСЕЛЕВ: И отсюда это появилось в мемуарах Пуришкевича, еще одного участника убийства…

С. МИРОНЕНКО: Конечно, конечно.

Е. КИСЕЛЕВ: …и в мемуарах Юсупова.

С. МИРОНЕНКО: Ну, неужели вам не приходит в голову простая вещь – если там есть цианистый калий, какой бы Григорий здоровый ни был, прием цианистого калия это конец.

Е. КИСЕЛЕВ: Вне зависимости от дозировки?

С. МИРОНЕНКО: Да ну, о чем вы говорите?

Е. КИСЕЛЕВ: Нет, просто кто-то говорил однажды, я не помню, честно говоря, но я слышал такую версию, которая публично высказывалась то ли на радио, то ли на телевидении давным-давно, что слишком большая доза цианистого калия якобы не действует на человека, действует только в маленьких дозах…

С. МИРОНЕНКО: Только не пробуйте это, как она действует. Уверяю вас, она действует точно так же. Ну, конечно, никакого цианистого калия не было, и именно поэтому им пришлось стрелять.

Е. КИСЕЛЕВ: А почему доктор Лазоверт испугался? Как вы думаете? Есть какое-то документальное свидетельство его испуга?

С. МИРОНЕНКО: Я не знаю, почему он испугался.

Е. КИСЕЛЕВ: Или не стал просто грех на душу брать?

С. МИРОНЕНКО: Ну, я не знаю. Мы можем опять гадать, отчего это произошло. Знаете, как начинается записка так называемая Юровского об убийстве царской семьи? Вот это то, что, теперь мы знаем, воспоминания Юровского, записанные Михаилом Николаевичем Покровским. «Думают, что легко убивать. Убивать очень трудно». Понимаете, да? Действительно, решиться на убийство другого человека – это не так легко. И, я думаю, Распутин убежал, хотя они из пистолета по нему палили, потому что руки дрожали. Все-таки и Дмитрию Павловичу, и Пуришкевичу выхватить этот пистолет и в живого человека стрелять – это не так просто, тем более что они никогда не занимались этим делом. Вот, кстати, Николай – все можно про него говорить, но вы знаете, какую он резолюцию наложил на письме членов семьи, которые просили не высылать Дмитрия Павловича, его не наказывать? Просто потрясающие слова: «Никому не дано право убивать и оставаться безнаказанным».

Е. КИСЕЛЕВ: Но, тем не менее, Дмитрий Павлович был в те дни героем.

С. МИРОНЕНКО: Конечно.

Е. КИСЕЛЕВ: И то, что прошение, подписанное многими Великими князьями, было оставлено без высочайшего внимания, это тоже, наверное, дополнительная была капля в чашу терпения Великих князей, как вы думаете?

С. МИРОНЕНКО: Вы знаете, там ситуация была немножко другая. Значит, что происходит? Убийство Распутина. Царь где? Царя нету в столице, он находится в Могилеве в Ставке. Тоже катастрофическое решение, глупое решение – возглавить армию, из самых благородных побуждений. Но уезжать самодержцу из столицы, быть в Могилеве?! Итак, убит Распутин, довольно быстро выясняют, что участие в убийстве Распутина принимал Дмитрий Павлович – что возмутило всю семью? Что Александра Федоровна отдает Максимовичу, петербургскому полицмейстеру, приказ арестовать Дмитрия Павловича. Кто она такая? Император может. У нее нет никаких властных полномочий. И вот, что семью возмутило до глубины души, всех.

Е. КИСЕЛЕВ: А тогда уже и отец Дмитрия Павловича, Великий князь Павел Александрович, уже вернулся в Россию, тоже был в Петербурге, был восстановлен как бы в правах члена семьи…

С. МИРОНЕНКО: Да, да, потому что был морганатический брак и так далее, но это было свидетельство того, что она правит! Не Николай, а она. Значит, правда, как она могла это сделать?

Е. КИСЕЛЕВ: И, соответственно, следующий шаг – надо действовать.

С. МИРОНЕНКО: Естественно. Надо действовать, надо немедленно прекращать, это надо требовать освобождения Дмитрия Павловича и так далее, и так далее.

Е. КИСЕЛЕВ: И вот вы называли в связи с этим великокняжеским заговором еще два имени – Николай Николаевич-младший, тот самый, почти двухметрового роста главнокомандующий русской армией в начальный период Первой мировой войны…

С. МИРОНЕНКО: Тоже, кстати, спасся, вы знаете.

Е. КИСЕЛЕВ: Тоже спасся. И был, в общем, главным конкурентом Великого князя Кирилла на роль лидера, главы императорского дома. И Николай Михайлович – историк, возможно, самый образованный и самый яркий человек среди Великих князей. Согласитесь?

С. МИРОНЕНКО: Ну, насчет того, что самый яркий – я не знаю. Но то, что самый образованный, это безусловно. Достаточно вспомнить не потерявшее значения до сих пор издание, которое он готовил – биографию императора Александра I, блестящую биографию; выставку русского портрета. Вы знаете, меня до сих пор, например, вопрос мучает – мы вообще нация какая, культурная? Очень мы говорим, какие мы замечательные. Например, все нормальные государства имеют национальную портретную галерею. Почему у нас нет национальной портретной галереи? Понятно, в советское время нельзя это было сделать, потому что прошлое было не прошлым…

Е. КИСЕЛЕВ: Но это был потрясающий проект, когда со всех музеев, из частных коллекций…

С. МИРОНЕНКО: Ну, в Таврическом дворце, конечно.

Е. КИСЕЛЕВ: Николай Михайлович собрал блестящую выставку русских портретов и издал книгу, сопровожденную биографиями тех людей, которые были изображены на этих портретах.

С. МИРОНЕНКО: Да, да. Человек очень разнообразных интересов, выбранный в одну из французских академий – Академию изящных искусств, переписывавшийся с крупнейшими историками того времени и обсуждавший проблемы очень спокойно. Был ли он самый яркий – трудно сказать.

Е. КИСЕЛЕВ: Во всяком случае Александр Михайлович, кстати, о нем пишет как об одном из немногих хорошо, и, по-моему, он, его младший брат, Сандро, пишет в мемуарах, что был бы идеальным кандидатом на роль президента Российской республики.

С. МИРОНЕНКО: Ну, это шутливо, не забывайте, там есть доля иронии. Я не очень хорошо знаю биографию Николая Михайловича, но знаю, что к нему относились с таким несколько шутливым каким-то отношением в семье. Знаете, его звали Бимбо, это герой одной из сказок, очень популярных, слоненок Бимбо. Николай Николаевич Врангель, известный искусствовед, вспоминал, что он всегда ходил в грязном белом мундире. Ну, там были какие-то свои… Кстати, он не был женат, если уж продолжать эту линию.

Е. КИСЕЛЕВ: Ну, там многие не были женаты. Дмитрий Константинович не был женат, Алексей Александрович не был женат.

С. МИРОНЕНКО: Ну, Алексей Александрович, как раз тут его нельзя упрекнуть, он был женолюб, он не был женат по другому обстоятельству.

Е. КИСЕЛЕВ: Да, и у него был даже такой «менаж а труа», как говорят французы, о котором тоже Александр Михайлович пишет в своих мемуарах.

С. МИРОНЕНКО: Да, давайте вернемся к политической стороне. Конечно, Николай Михайлович как историк, я думаю, много размышлявший над судьбами России в начале XIX века, что произошло с убийством Павла I, знал Александр I или не знал о том, что готовится убийство его родного отца, дал ли он согласие в той или иной степени на это убийство, и Николай Михайлович все-таки вынужден был дать понять своим читателям – да, знал, да, так или иначе. И для него, конечно, события, которые через сто лет разворачиваются на его глазах, эта чудовищная распутинщина, действительно чудовищная, кто бы не уверял, что Распутин это святой человек, но распутинщина это ужас. Да, можно говорить, что Григорий Новых – настоящая фамилия Распутина Новых, он попросил, чтобы ему заменили фамилию – что он был замечательный человек – да, конечно, он был замечательный человек; царские дети, которые жили в абсолютной изоляции от всего остального мира получали из уст этого незаурядного человека, который совершил паломничество в Палестину, который обошел монастыри России, впечатления о простой жизни, но все равно распутинщина это кошмар, это разрушение государства, это разрушение государственных институтов, понимаете? Это замена одного совершенно на другое необъяснимое, непонятное.

Е. КИСЕЛЕВ: Но вот, тем не менее, получается, что был заговор, не было заговора Великих князей, как далеко зашли эти разговоры – мы сейчас уже, наверное, не можем сказать определенно, но, безусловно, можем констатировать, что не нашлось среди Великих князей лидера, который бы добился дворцового переворота, возглавил бы дворцовый переворот в попытке сохранить монархию, и поэтому получается, что совсем молодой человек, представитель юного поколения Романовых Дмитрий Павлович оказался, может быть, самым решительным из всех; человек, который, по крайней мере можно говорить о том, насколько это было нравственно или безнравственно – поднять руку на человека и убить Распутина, но тем не менее это был единственный человек, который предпринял какой-то решительный шаг.

С. МИРОНЕНКО: Вот я чувствую в ваших словах такое одобрение, восторг определенный…

Е. КИСЕЛЕВ: Нет, ни в коем случае, я просто констатирую.

С. МИРОНЕНКО: Можно, я чуть-чуть вас поверну? Знаете, я не идеализирую большевиков, но я не хочу, чтобы в русской истории забывали, что был убит Петр III, был бы убит Павел I, был убит Распутин…

Е. КИСЕЛЕВ: Был убит Иоанн Антонович, это совсем давно.

С. МИРОНЕНКО: Да. И это сделали не большевики.

Е. КИСЕЛЕВ: Был умерщвлен сын Петра, царевич Алексей.

С. МИРОНЕНКО: Да, да. Понимаете, вот ужас заключается, как мне кажется, если вообще для того, чтобы характеризовать какие-то исторические события, можно такие сильные термины употреблять, вот ужас заключается в том, что крови не боялись ни с той, ни с другой стороны. Вот эта идея, что убийством можно повернуть историю – в хорошую сторону, ведь каждый не говорит о том, что он хочет власть захватить, он же говорит, что я хочу осчастливить человечество, по меньшей мере – а вот убийство-то… И Романовы тоже убивали, тоже убивали.

Е. КИСЕЛЕВ: Все-таки согласитесь Сергей Владимирович, что надо констатировать, есть скупая статистика сколько людей было казнено за…

С. МИРОНЕНКО: Категорически против этого. Статистика в этих вопросах не решает ничего.

Е. КИСЕЛЕВ: Я с вами абсолютно согласен, я просто хочу ее привести, что число казненных за весь период революционных событий в России меньше, чем число приговоренных к смертной казни, список которых был утвержден Сталиным и Молотовым в 1937-м или 1938-м году, не помню дату. Есть список, подписанный только в один день.

С. МИРОНЕНКО: Размер кровопролития, размер того, что большевики сделали со страной, с Россией, он катастрофический. Это ужас просто. Но, понимаете, статистика здесь – она, конечно, чудовищная и дает нам представление вообще о том, что происходило – но не мерило какого-то вот этого исторического анализа. Кровь лилась и теми, и другими. И в Гражданскую войну. Как бы я не был на стороне этого святого белого дела, я не могу не сказать, что жестокими были и белые, и что вырезали такие звезды на спинах, и ремни из спин. Кровушку русский народ почему-то пускать любил.

Е. КИСЕЛЕВ: Гражданская война есть гражданская война, согласитесь.

С. МИРОНЕНКО: Ну, что я могу против этого сказать? Да, вы правы.

Е. КИСЕЛЕВ: Ну что ж, наше время подошло к концу. На этой ноте мы заканчиваем передачу, которая отчасти была посвящена Великому князю Дмитрию Павловичу, отчасти многим другим историческим персонажам, членам последнего поколения семейства Романовых, часть из которых сгорели в пламени Гражданской войны, часть из которых уцелели и потомки их живут по сегодняшний день. Я прощаюсь с вами. Это была программа «Наше все», в которой принимал участие директор Государственного Архива Российской Федерации, доктор исторических наук Сергей Мироненко. До следующей встречи в эфире.

Все новости