Ревнитель научной истины

Сложно в газетной статье прикасаться к личности великого историка, о котором пока так мало написано. Даже дневник академика Степана Борисовича Веселовского его коллеги из Академии наук никак не могут издать в полном виде.

Веселовский вошел в историческую науку двухтомным исследованием «Сошное письмо» (1915—1916), когда ему было уже 40 лет. Этот труд по своей масштабности, глубине и сделанным выводам не имел себе равных и сразу же ввел автора в довольно узкий круг историков-профессионалов. Московский университет присудил ему за эту работу степень док-тора русской истории без защиты диссертации.

Степан Борисович Веселовский родился в Москве в дворянской семье 16 сентября 1876 года, окончил юридический факультет Московского университета, но стал историком. В 1917—1923 годах он был профессором Московского университета, в последние предвоенные годы являлся профессором Московского государственного историко-архивного института, но основную часть жизни в советское время работал в академическом институте. В 1946 году он стал действительным членом Академии наук СССР.

Академик Веселовский написал значительное число больших и глубоких работ по русскому феодальному землевладению, по политической истории России, в том числе по опричнине. Им выполнена серия исследований в области вспомогательных исторических дисциплин. Веселовский восстановил географию средневековой Руси, составил атлас карт ХІІІ—XVII веков, в конце жизни написал историко-географический очерк «Окрестности Москвы XIV—XVI вв.» Одним из первых в советской исторической науке он обратился к топонимике и антропонимике, то есть к названиям географических объектов и личным именованиям людей. Его «Ономастикон», обширный свод сведений о древнерусских некалендарных именах и происходящих от них фамилиях, включает около 6000 антропонимов с указаниями на этимологию и время упоминания в источниках. Серия работ по генеалогии, в том числе по истории рода Пушкиных, была выполнена Веселовским тогда, когда сама эта наука была фактически под запретом.

Огромный труд приложил Степан Борисович к публикации источников по русскому средневековью и их комментированию. Среди них акты подмосковных ополчений и Земского собора 1611—1613 годов, акты писцового дела, памятники социально-экономической истории Московского государства XIV—XVII веков.

В течение многих лет Степан Борисович вел дневник, в котором фиксировал свое отношение к общественно-политическим процессам, происходившим в стране.

17 апреля 1920 года он писал: «Еще такой год, и от верхов русской интеллигенции останутся никуда не годные обломки — кто не вымрет, тот будет на всю жизнь разбитым физически и духовно человеком. И неудивительно, так как то, что мы переживаем, хуже самого жестокого иноземного завоевания и рабства, хуже каторги. Не только разбито все, чем мы жили, но нас уничтожают медленным измором физически, травят, как зверей, издеваются, унижают». А вот последняя запись, сделанная 20 января 1944 года:

«К чему мы пришли после сумасшествия и мерзостей семнадцатого года? Немецкий коричневый фашизм — против красного… В Италии — Муссолини, в Германии — Гитлер, у нас тов. Ленин и т.д.»

В 1948 году академика Веселовского обвинили в том, что, «занимаясь десятки лет историей феодализма, он совершенно не пользуется широко известными работами классиков марксизма-ленинизма и их высказываниями по вопросам феодализма». Его труды действительно заметно отличались от текстов его сослуживцев. Он создавал достоверные портреты средневековых деятелей и династий, воскрешал имена и прозвания в монографиях о служилых людях. Степан Борисович писал: «Никакое глубокомыслие и никакое остро-умие не могут возместить незнание фактов». Ученый никогда не подлаживал ход и выводы своих исследований под обязательные шаблоны «развертывания классовой борьбы» или необходимости «прогрессивного насилия» во имя укрепления централизованной власти. Именно в период наибольшего прославления Ивана Грозного он доказывал губительное значение его политики, спровоцировавшей трагедию Смутного времени, исследовал список жертв этого деспота. Степан Борисович не боялся, что это будет расценено как аллюзия с современностью. Согласно Веселовскому, ученый должен избегать моралистической риторики и пустословия, строя на основе фактов картину жизни людей прошлого, но при этом не может и не должен уклоняться от этической, ценностной характеристики их действий.

В 1940 году он записал в дневнике: «Самое тяжелое впечатление производит печать постоянного животного трепета за свою жизнь на лицах моих бывших друзей и знакомых, которую легко увидеть, сравнивая теперешний облик человека с тем, который был раньше и, казалось, подавал надежды быть человеком до конца дней».

Анна Степановна Веселовская, дочь академика, вспоминает, что в последние годы жизни «вокруг отца существовал какой-то вакуум, отсутствие друзей, коллег, среды», всеми оставленный и одинокий ученый иногда сетовал, что не уехал из революционного государства в самом начале становления системы. Многие из его трудов увидели свет лишь в посмертных изданиях, а некоторые не опубликованы до сих пор. Но «старорежимный» Веселовский навсегда остался непобежденным одиночкой, верным самому себе и истине. Случай Веселовского значим как редкий в нашей историографии пример последовательного и сознательного отстаивания достоинства науки и права ученого на собственную позицию. Традиция свободомыслия и профессионализма в гуманитарной науке советского времени питалась именно опытом одиночек, а не коллективным наследием дрожащей от страха и жаждущей подачек корпорации.

Его биограф отмечает: «Во внутренней жизни и характере Веселовский был закрытым одиноким скептиком с колоссальной работо-способностью. Эти грандиозные затраты энергии одного человека способствовали новому осмыслению и познанию мира, его развитию и преобразованию».
Тверская сюжетика очень широко представлена в классических работах академика С.Б. Веселовского. «Сошное письмо» насыщено материалами по истории землевладения в Верхневолжье, им привлечено огромное число источников, отражающих поземельные отношения в боярских, дворянских, государевых и монастырских владениях под Тверью и Старицей, Кашином и Бежецком. В «Ономастиконе» содержатся сот-ни имен жителей тверских земель от раннего Средневековья до конца XVII века.

Я снимаю с полки первый том его труда «Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси» (1947), раскрываю наугад и читаю: «…в мест-ности, постоянно подвергавшиеся опасности разорений, люди шли и селились там только при условии слободских льгот и привилегий… Кашинский удел в северной части прилегал на большом протяжении к Бежецкому Верху, принадлежавшему сначала Новгороду Великому, а затем бывшему в совместном владении Новгорода и московского великого князя. И здесь, в Кашинском уделе и в Бежецком Верху, мы находим множество слобод. Из кашинских слобод — Завостинской, Большой и Малой Задубровских — позже образовались целые волости, когда Кашин стал уездом Московского великого княжения». Очень интересна глава «Вотчина Головкиных в Бежецке», в которой автор со скрупулезностью Шерлока Холмса прослеживает историю этих владений «с самого начала и до конца, на протяжении полутораста лет». Тема «Тверской край в трудах академика С.Б. Веселовского» ждет своего исследователя.

Все новости