Британская сказка ("The Financial Times", Великобритания)

Как и в любой настоящей сказке, здесь есть все, что нужно: любовь, дворцы, пышная свадьба. Когда в пятницу под раззолоченными сводами Вестминстерского аббатства Кейт Миддлтон и принц Уильям обменяются брачными обетами под взглядами лордов и леди и под приветственные крики толп, выстроившихся от Букингемского дворца до Адмиралтейской Арки, это докажет всем – сказки и вправду становятся былью.

И не только невесте, еще в школе влюбившейся в принца Уильяма, и, по слухам, получившей из-за этого прозвище «будущая принцесса». Но и тем, кто видит в брачном союзе между особой королевской крови и «простолюдинкой», чьи предки добывали уголь на севере Англии, прекрасный символ социальной мобильности, доказательство того, что путь из шахтерской хижины во дворец – это не миф. Даже сама фамилия новобрачной – Миддлтон (она происходит от Middle Town, т.е. «городишко»), кажется, указывает на ее отнюдь не аристократическое происхождение.

«Королевская свадьба – это захватывающее, волнующее фантастическое действо», - объясняет профессор из Кембриджа Дайан Ри (Diane Reay). Она сама родилась в семье шахтера и признается, что любит рассматривать в журнале Hello! фотографии Уильяма и Кейт. Она воплощает собой «идею о том, что любая девушка может стать принцессой, что мы все, подобно Золушке, способны подняться вверх по социально-экономической лестнице».

Родители мисс Миддлтон познакомились, когда работали в компании British Airways – ее отец Майкл был диспетчером, а мать Кэрол стюардессой, из-за чего некоторые из друзей принца придумали ей пренебрежительное прозвище «пристегните ремни». Прапрадед Кэрол был шахтером: он работал в Дареме на руднике, принадлежавшем семье Боуз-Лайонз, выходцем из которой была покойная королева-мать. Его отец и дед тоже работали в шахте.

Эта история восхождения из Даремского рудника в Букингемский дворец – хоть даже путь и занял четыре поколения – вновь оживила спор на вечную тему: о классовых привилегиях в британском обществе.

«Классовые различия, отмечал в свое время знаменитый поэт Джон Беджемен (John Betjeman), закончивший, кстати, ту же закрытую школу, что и мисс Миддлтон, - такая же неотъемлемая черта Британии, как «зеленые лужайки, . . . демократия и хорошо работающая канализация».

Превращение простолюдинки в принцессу затрагивает и идущие сегодня политические дебаты о социальной мобильности – а точнее, о ее отсутствии. Премьер-консерватор Дэвид Кэмерон обещает «прилагать больше усилий, чтобы помочь людям попасть с самого низа на самый верх». Его заместитель в коалиционном правительстве, либерал-демократ Ник Клегг (Nick Clegg), не далее как в этом месяце обрушился с критикой на «родителей из высших слоев», устраивающих своих чад на теплые местечки по блату и тем самым препятствующих социальной мобильности. Вышел, правда, конфуз: оказалось, что сам Клегг обязан началом своей карьеры связям родителей.

Сокращение государственных расходов, призванное уменьшить дефицит бюджета, породило опасения, что урезание государственных услуг и социальных льгот затруднит беднякам восхождение по социальной лестнице. Одновременное повышение налогов, в свою очередь, спровоцировало разговоры об «обирании среднего класса» - в США, кстати, аналогичные споры бушуют уже лет двадцать.

На самом деле мисс Миддлтон, конечно, никакая не Золушка. Ее отец принадлежит к тому самому среднему классу (дед Кейт по отцовской линии был военным летчиком и происходил из семьи юристов и купцов из Лидса). Фирма Party Pieces, специализирующаяся на организации детских праздников, которую основали Майкл и Кэрол, принесла Миддлтонам богатство: они купили большой дом в графстве Беркшир, где селятся зажиточные люди, и недвижимость в Челси – лондонском прибежище американских банкиров и обедневших потомков дворянских родов.

Мисс Миддлтон, а также ее сестра и брат закончили Мальборо-колледж – одну из самых престижных частных школ страны, где училась и принцесса Евгения Йоркская, двоюродная сестра Уильяма. Что же касается высшего образования, то его она получила в шотландском Университете Сент-Эндрюс, больше всего известном тем, что там изобрели гольф. Выпускники университета славятся не столько научными достижениями, сколько принадлежностью к избранному кругу: на церемонии вручения дипломов курсу, на котором учились Кейт и Уильям, ректор назвал Сент-Эндрюс «лучшей свахой в Британии». «Давайте начистоту, - комментирует профессор Ри. – Принц не женился бы на девушке, закончившей простую общеобразовательную школу».

Но если версия с Золушкой не проходит проверку фактами, может ли история мисс Миддлтон рассказать нам что-то о социальной мобильности в Британии? И возможно ли повторение этой сказки в «стране затянутых поясов», в которую превращается добрая старая Англия?

Оценка ситуации с социальной мобильностью – дело достаточно каверзное. Для экономистов главным критерием обычно становится уровень жизни: выше ли ренальные доходы следующего поколения, чем у предыдущего? Социологи чаще всего делают акцент на роде занятий. Многие же простые британцы смотрят на этот вопрос через классовую призму – со всеми сопутствующими различиями в истолковании.

К социальной мобильности все относятся положительно, но с одной оговоркой – если движение идет в одну сторону, то есть вверх. Однако в подлинно мобильном обществе немало людей должно не только вбираться по лестнице, но и скатываться вниз. Кстати, по словам одного ученого-шотландца, работающего в США – и вопреки расхожим стереотипам как в самой Британии, так и за ее пределами – Англия, если брать долгосрочные тенденции, вполне соответствует определению мобильного общества.

Изучив различные метрические записи – начиная с кадастровой «Книги Судного Дня» 1086 года до современности – Грегори Кларк (Gregory Clark) из Калифорнийского университета в Дэвисе установил, что со временем в рядах зажиточных слоев людей с фамилиями, связанными с «простонародными» ремеслами, таких как Смит (кузнец) или Шеперд (пастух), становится не меньше, чем происходящих из знатных родов. Правда времени для этого должно пройти немало –150-250 лет.

В последнее время в обществе крепнет убежденность, что в сфере социальной мобильности наша страна переживает стагнацию, а то и регресс. Алан Милберн (Alan Milburn), занимавший министерский пост в лейбористском правительстве Тони Блэра, а ныне консультирующий правоцентристскую коалицию по вопросам социальной мобильности, тревожится, что сегодняшним детям будет труднее пройти тот же путь, что и он сам – от квартирки в муниципальном доме до кресла в кабинете министров. «Это все еще возможно? – задает он риторический вопрос, и сам же отвечает, - Да, все еще возможно, но стало труднее».

Подобное беспокойство основано на наиболее точных из имеющихся исследований о социальной мобильности в Британии – анализе «развития детей». Его методика такова: ученые следят за детьми из различных возрастных когорт от рождения до вступления во взрослую жизнь. Результаты анализа говорят о том, что для послевоенного поколения ситуация с социальной мобильностью существенно улучшилась. Для тех же, кто родился в семидесятых – сейчас эти люди разменивают четвертый десяток – она не демонстрирует улучшения, а возможно и ухудшается. Однако директор Национального института социально-экономических исследований Джонатан Портс (Jonathan Portes) отмечает: «Можно с достаточной уверенностью утверждать что [в «нулевых»] положение не стало хуже, а возможно и улучшилось, но ненамного».

Разницу между возможностями поколения пятидесятых и семидесятых отчасти можно объяснить тем, что в первом случае «место наверху» (воспользуемся названием романа Джона Брейна (John Braine), как раз на тему социальных амбиций, опубликованного в 1957 году и позднее экранизированного) еще существовало. В период с 1950-х по 1970-е (тогда, кстати, увеличилась и длительность среднего образования) произошло заметное повышение количества рабочих мест для «белых воротничков» - юристов, медперсонала, учителей, менеджеров среднего звена и госслужащих. В результате у людей появилось больше шансов подняться по социальной лестнице.

Застой с социальной мобильностью в семидесятые часто связывается с упразднением государственных «классических школ» для одаренных детей и переходом на единую общеобразовательную школу. В классические школы (кое-где они еще существуют) принимали ребят с наибольшими способностями к наукам (отбор проводился в одиннадцатилетнем возрасте с помощью тестов на коэффициент интеллекта). Сегодня многие британцы, добившиеся успеха, говорят, что именно классическая школа дала им «путевку в жизнь».

Портс, однако, называет эти доводы «укоренившимся мифом». Да, классические школы «обеспечили путь наверх для некоторых одаренных ребят из рабочих семей. Но количество людей, преуспевших благодаря полученному там образованию, в общем, невелико. Поэтому трудно поверить, что эта система во многом обеспечивала социальную мобильность. Выпускников классических школ было слишком мало, чтобы существенно повлиять на ситуацию».

Как это ни парадоксально, бурное развитие системы высшего образования (в 1960-х в университеты поступало лишь 3% восемнадцатилетних, а сегодня – 40%), возможно, не сыграло позитивной роли. Хотя третичное образование стало получать больше людей, доля выходцев из рабочего класса среди них существенно не увеличилась, утверждает Портс: «То есть, высшее образование стало получать не только больше ребят из рабочих семей, но и намного больше молодежи из зажиточных слоев. А поскольку соотношение между ними в целом не изменилось, результатом, вполне возможно, стало сокращение социальной мобильности».

Немаловажным фактором, вероятно, стал и заметный рост имущественного неравенства в Британии в период со второй половины 1970-х по 1990-е. Среди причин этого – воздействие глобализации: часть рабочих мест для неквалифицированных и квалифицированных работников в промышленности «перетекла» в страны Третьего мира, а заработки людей с высшим образованием увеличились, отчасти благодаря развитию информационных технологий.

«Если разница в последствиях успеха и неудачи на жизненном пути велика, средний класс будет стараться изо всех сил, чтобы обеспечить своим детям хорошее будущее, - отмечает Пол Грегг (Paul Gregg) из Центра по экономической эффективности при Лондонской школе экономики (London School of Economics). – Возможно, таких родителей не расстроило бы, если бы их сын выбрал профессию гончара, но цена такого выбора – значительное снижение жизненного уровня. Поэтому они сделают все возможное, чтобы их дети не скатились вниз по социальной лестнице».

С ним согласна и профессор Ри. По ее словам, в последние десятилетия «средний класс жестко защищает свои позиции. Он запер ворота собственной «крепости» и поднял мост через ров». Тем не менее, Грегг и Поттер утверждают, что, по первым предварительным данным, масштабные программы в области дошкольной подготовки и начального образования для детей из самых бедных семей, осуществлявшиеся в прошедшие десять лет, дают свои плоды. Результаты тестов у таких детей улучшились – а с ними и шансы на хотя бы небольшое повышение их социальной мобильности во взрослой жизни.

Беспокойство, однако, вызывает тот факт, что нынешнее сокращение госрасходов может прервать эту тенденцию. Ассигнования на пособия подросткам из бедных семей, позволяющие им довести образование до конца, урезаны в три раза. Настолько же должна увеличиться плата за обучение в университетах. «Из-за этих сокращений вся наша работа пойдет насмарку, - сетует Алан Джонсон (Alan Johnson), бывший министр в лейбористском правительстве, начинавший свою трудовую деятельность в качестве почтальона. – Не сомневаюсь, что пробиться наверх теперь будет труднее. В ближайшие годы мы убедимся, что дети, которые росли, когда у власти был кабинет Блэра, будут обладать большей социальной мобильностью, чем те, что росли при Тэтчер, но затем она снова снизится».

Портс смотрит на вещи более оптимистично. В доказательство он приводит судьбу некоторых категорий иммигрантов, обосновавшихся в Британии. В последние годы, по его словам, «китайцы и уроженцы Восточной Африки азиатского происхождения демонстрируют впечатляющую социальную мобильность. А значит нет никаких причин утверждать, что бедные дети из бедных семей, живущих в бедных районах, обречены на низкую социальную мобильность. При нужных культурных предпосылках они могут подняться вверх достаточно быстро. Для этого достаточно бывает одного поколения – а не трех».

Однако, добавляет он, здесь возникает вопрос: «Какие семейные и культурные факторы помогают китайским детям добиваться успеха? И что мы можем сделать, чтобы распространить этот опыт среди других этнических групп, в том числе белых детей из бедных семей? Ответов на это мы пока не знаем. Но очевидно, что выход замуж за принца – не выход. Принцев ведь на всех не хватит».

Все новости