«Я летчик!»

Для него жизнь состояла из самолетов и неба

http://www.vmdaily.ru/article.php?aid=36206







70 лет героическому перелету Москва – Северный полюс – Северная Америка
Возглавлял перелет летчик-испытатель Михаил Громов. Сегодня у нас в гостях вдова героя Нина Георгиевна Громова. Рассказывая о муже, она честно признается и чуть сокрушается, что о его работе знала так мало! Она и сама яркая личность, но всегда оставалась в тени своего Героя – Михаила Громова.

– Нина Георгиевна, ваш муж идеальный символ эпохи – умный, красивый мужчина. Патриот, готовый пожертвовать жизнью ради Родины. Это для всех. А в ваших глазах он тоже был таким?
– Он всегда говорил: «Я летчик!» Для него жизнь состояла из самолетов и неба. Но он был талантлив во всем. За что бы он ни брался, он систематизировал и доводил до идеала любое дело.
По большому счету, у него государственный ум был. Он не мыслил мелкими категориями. У него возникали очень крупные и четкие определения всем явлениям, и всегда он оказывался прав в стратегии.
Сталин не раз говорил ему, что заберет в военную авиацию, но Михаил Михайлович отказывался. «Какое вы хотите назначение?» – спросил Сталин, принимая Громова у себя в кабинете. Началась Великая Отечественная война. Громов как раз вернулся из Америки, куда летал за «летающими крепостями» «Боингами-21», которые США все же отказались передать Союзу. Громов, не имеющий военного опыта, не имея специального командного образования, был назначен командиром 31-й авиадивизии на Калининском фронте! А через год он высказал верховному главнокомандующему свои соображения об организации и использовании авиации в боевой обстановке. Сталин тут же назначил летчика командующим ВВС Калининского фронта. Отметим, что в дивизии Громова истребительным полком командовал Юмашев, бомбардировочным – Байдуков.
– Несмотря на все тяготы фронтовой жизни, летчики не забывали литературу, искусство. К ним на фронт приезжали со спектаклями труппы Малого театра, МХАТА, другие артисты?
– Вечерами вместе с начальниками штабов Николаем Дагаевым, Александром Прониным и несколькими командирами они садились за стол. Таков был их отдых – ночью говорили на все темы, кроме деловой. О литературе, музыке, театре, лошадях… Громов прекрасно знал произведения Гоголя, его «Старосветские помещики», «Коляска», «Мертвые души». Декламировал наизусть, никогда не перевирая ни строчки. Во время войны с фронта на фронт он возил с собой томики Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Крылова. Эти книги были еще дореволюционного времени издания и до того истрепаны… Я храню их как семейную реликвию.
А как он любил цыган! Как-то к ним в 1-ю воздушную армию приезжали артисты театра «Ромэн».
Он говорил, что только за одно исполнение «Не уходи ты мой голубчик!» Раде Волшаниновой можно сразу было давать народного артиста. Приходили артисты театра и на день рождения Михаила Михайловича. Они знали его страсть к цыганской песне, ведь эта любовь повелась еще с тех пор, когда вся Москва знала, что в Петровском парке живут летчики и цыгане.
– Какая же атмосфера царила в его армии?
– Хорошая. (Смеется.) Его заместители были не подчиненные, а сотоварищи. Это были высокой культуры люди, интеллигенты настоящие и интеллектуалы. Хотя, Маршал Конев сказал както: «Громов! А ведь ты не военный». У него ведь совершенно другое отношение к людям, другое отношение к наказаниям.
– Логично предположить, что раз голова Громова осталась цела, значит, дисциплина была идеальная?!
– Как говорил Михаил Михайлович, с авиацией на «ты» обращаться нельзя. Громова не просто любили – уважали. Он был авторитетом во всех отношениях. К нему можно было обратиться и как к командующему, и просто как к летчику. Потому что в летных делах выше его не было никого. Так люди считали. Был такой случай. Командир одного авиакорпуса жаловался на замкомандующего по техобеспечению на то, что вовремя не расчищались летные дорожки.
Громов написал резолюцию: «Уста мои молчат в тоске немой и жгучей: я не могу, мне тяжко говорить». Жалоб больше не поступало. Но зам по техобеспечению как-то сказал начальнику штаба: «Что же это, командующий не мог меня выругать как полагается? Зачем же стихи писать?!»
– Каким-де должен быть человек, чтобы люди писали в письмах «Дорогой наш Человек», причем слово «человек» писали неизменно с большой буквы.
– Знаете, на конвертах люди писали: «Москва, Громову». И письма доходили! Он очень сдержанный был, воспитывал себя с юношеских лет. Иначе летной профессией овладеть нельзя. Распущенному и несобранному человеку не место в авиации. Он очень следил за собой, за своим режимом. В летном деле не фанатом быть нельзя. Разгильдяи гибнут, как ни прискорбно это говорить, какие бы талантливые они ни были. «Чтобы надежно владеть техникой, нужно, прежде всего, научиться владеть и управлять собой», – считал летчик Громов.
– Когда за Громовым закрепилось звание лучшего летчика?
– Такое звание за ним закрепилось после перелета за три дня по европейским столицам. Полет произвел в Европе настоящий бум. Старые летчики Франции прислали Михаилу Михайловичу поздравления и приняли в свой клуб «Старые стволы» (Vieu Tiges) – клуб старых корифеев авиации. Этот перелет был совершен на самолете (одностоечный полутораплан) АНТ-3 по маршруту Москва–Берлин–Париж (садились на аэродроме Ле-Бурже)–Рим–Вена– Варшава–Москва.
Летом 1934 года началась проверка характеристик самолета «АНТ-25» (того самого, на котором совершался перелет через северный полюс). К осени Громов готовился побить мировой рекорд дальности полета по замкнутой кривой. Полет был сложный и опасный. Проводился он в безлунное время при чрезвычайно изменчивой погоде. Испытания на практическую дальность начались по замкнутому треугольнику Москва–Рязань–Тула–Москва. Экипаж (Громов, Филин, Спирин) через некоторое время услышал выстрел в карбюраторе. Высота всего 200 метров, под ними сплошной туман.
Необходимо было произвести экстренную посадку на заливной луг в местечке Серебряные Пруды. Колеса могли увязнуть и поломать самолет. Слили горючее. После посадки летчики были бледны и качали головами. Спасло то, что Громов перед перелетом облетел весь маршрут на самолете «У-2» и изучил возможность экстренных посадок.
– Все или ничего! Смерть или победа! – говорил тогда Громов.
Самое главное – самолет был цел. Риск был оправдан. Борьба до конца – дело чести летчика-испытателя.
Через 2 дня они снова поднялись в воздух. В полете от Рязани до Харькова из правого блока мотора начало вылетать громадное пламя, касаясь кромки крыла самолета. Из левого блока летели искры. «Нервы даны для борьбы до конца», – говорил Громов.
В третий раз попытка побить мировой рекорд увенчалась успехом! И снова такой знакомый маршрут – Москва–Рязань–Тула. Все три дня полета шел дождь, был шквалистый ветер. На третью ночь из-за плохой погоды ушли на Харьков, затем на Днепропетровск, потом обратно. 13 сентября 1934 года они приземлились в Харькове, проведя 72 часа в воздухе. За время полета пролетели 12 411 километров, побив мировой рекорд. Но этот рекорд не был официально оформлен – СССР не состоял тогда в ФАИ. Вскоре Громову присвоили звание Героя Советского Союза.
– Громов ведь помог вызволить из тюрьмы и Колымы Сергея Королева, причем сделал это по тем временам довольно дерзко…
– Я много лет прожила с Михаилом Михайловичем, но не знала истории о Сергее Павловиче Королеве. В День космонавтики в 1969 году прислала письмо его мать, Мария Николаевна Баланина. «Глядя не него, я подумала, – пишет М. Баланина, – это потомок тех, кто шел «из варяг в греки»… теперь не только я, но сама История должна сказать вам спасибо.
Вы дали возможность вырвать из Колымы моего сына». А история была такая. После полета Громова через Северный полюс Мария Николаевна пришла к нему с просьбой встретится с влиятельными людьми. В то время С. П. Королев был осужден и находился в местах заключения.
Громов, как депутат Верховного совета Советского Союза, написал на имя Берии ходатайство. «Мною по депутатской линии получено ходатайство от гражданки Баланиной М. Н. (мать заключенного Королева) по пересмотру его дела. Я знаю Королева как честного, способного энтузиаста и авиаинженера». Далее приписка: «О вашем решении по этому вопросу прошу мне сообщить». Ни много, ни мало.
По тем временам неслыханная смелость. Мало кто бы осмелился написать такое. Берия подчеркнул фамилию Громова и эти слова красным карандашом, а синим наложил резолюцию: «Товарищу Кабулову. Просмотрите материалы и дайте свое заключение».
– Громов с юношества занимался тяжелой атлетикой и стал чемпионом СССР, когда уже летал?
– Он рассказывал, что как-то, возвращаясь домой, он увидел в киоске журнал «Русский спорт». На обложке был богатырь, установивший рекорд в поднятии тяжестей. В 13 лет Громов выпросил у матери денег на день рождения и купил себе штангу в Москве. После этого со станции Лосиноостровская привез на санках домой. Она весила 4 пуда (64 килограмма). Поступив на теоретические курсы авиации профессора Н. Е. Жуковского, он не расставался с этой штангой. К нему тут же приклеилось прозвище Слон.
В 25 лет Громов стал ПЕРВЫМ чемпионом СССР по тяжелой атлетике в тяжелом весе. К сожалению, совсем забыто, что пятиборье было внедрено М. М. Громовым! А ведь столько побед принес этот вид спорта.
– Все заслуги Михаила Михайловича с эпитетами «первый», «единственный»?
– Почти все летчики той поры были первооткрывателями. Но, наверное, только Громов поднимался на самолете без кислорода до 7200 метров в течение 45 минут. Он первым в СССР (есть сведения, что и впервые в мире) совершил благополучный прыжок на парашюте из плоского штопора.
Летом 1927 года проходили испытания самолета «И-1». На испытаниях самолет вошел в плоский штопор. Тогда никто даже не знал о существовании такого вида штопора. Самолет упал, но летчик остался жив. Громову поручили проверить выход «И-1» из штопора. Пришлось ему впервые надеть парашют, которым он не умел (!) управлять. На 22 витке штопора он оттолкнулся от самолета. Приземлился, подвернул ногу, а на другой день уже поднял в воздух учебный самолет конструкции Поликарпова. Это, похоже единственный случай, когда Громов покинул самолет – ведь он сажал самолет при любых обстоятельствах.
– Громов ведь из интеллигентной семьи?
– По отцовской линии он был дворянин. Его отец, врач по профессии, женился на девушке из простой семьи. Семья не приняла его решения. Еще студентами, отец Михаил Константинович и мать Любовь Игнатьевна, начали самостоятельную жизнь. Долгое время семья жила в городке МызаРаёво недалеко от станции Лосиноостровская.
Лет в 14 Михаил увлекся авиамоделизмом. Материалом для полуметровых планеров служила штора (типа жалюзи), которая висела на окне в столовой. Когда мать заметила щели в шторе, отец похвалил сына за смекалку: «Молодец! Только ты зря не спросил разрешения на штору у матери, она бы тебе всю отдала».
– Как же Громов с дворянским прошлым в те времена стал первым летчиком?
– А если скажу, что Громов и Юмашев не были членами партии, когда совершали свои перелеты? Громов стал членом партии в конце мая 41-го года, перед самой войной. Комичная ситуация получалась. Он стал начальником ЛИИ, который он и создал своими рукам и мозгами. На заседание собиралась партийная организация ЛИИ, а руководителя нет. Он был вынужден стать членом партии и подал заявление прямо Сталину. Его тут же без всяких кандидатских приняли в члены партии.
– Как вы встретились? Ведь это же судьба… вы учились в авиационном институте, и на авиазаводе, где вы проходили практику, часто бывал Громов…
– Но встретились мы на конюшне. Во время войны дальней авиацией командовал Главный маршал Голованов. Его заместителем был Громов. Оба любили ходить на ипподром, любили скачки. Голованов и Громов имели собственных лошадей, которые стояли в нашем обществе «Пищевик» на Ленинградском проспекте. А меня, я тогда занималась в ЦСКА, Буденный изгнал, потому что не мог терпеть «бабу в офицерской школе». В обеденный перерыв Громов с Головановым наезжали к нам тренироваться. И вот как-то, как сам Михиал Михайлович рассказывает, приоткрывается дверь в манеж и выглядывает женское личико. В шутку он говорил – носик понравился мне. Потом несколько раз по просьбе моего тренера он меня подвозил в летний лагерь на Сходне. Оказалось, что и литература, и спорт нам не чужды и мы стыкуемся по многим темам и житейским взглядам.
– У вас ведь разница в возрасте 22 года? Не было никогда скучно в семейной жизни?
– Он был очень сложным человеком, и жить с ним было не так-то просто. Он говорил: «Я не создан для семьи». Такова была его натура, а аналитический ум требовал постоянной работы. Он ведь мыслил философскими категориями, а это требовало постоянной внутренней сосредоточенности. В Михаиле Михайловиче привлекала невероятная организованность. И привлекала, и отталкивала, потому что не так просто жить с человеком, который все делает по заранее продуманной схеме. Но я благодарна судьбе, что она свела с таким человеком.
– Женщины любят военных. И у вас было такое пристрастие?
– Он говорил, что от мужчины должно пахнуть здоровьем и чистотой. Я не помню такого случая, когда бы он сел завтракать, не сделав гимнастики. Даже в день смерти он гимнастику сделал. Побреется, примет душ, начистит сапоги или ботинки. Все это сверкает на нем. Такого мужчину очень приятно видеть. И в то же время такая в нем была свобода. Помню, у нас были гости. Я из кухни вошла, а он подхватил меня на руки и стал вальсировать со мной.
– Он занимался воспитанием дочери?
– У меня в детстве проявились очень большие музыкальные способности. А у мамы не было денег, чтобы купить пианино. Когда появилась дочь, я сказала, что сделаю из нее музыканта. В 8 лет я потащила Соню в музыкальную школу.
Через три месяца она прошла годовую программу. В это время Михаила Михайловича изгнали из авиации и он всю свою энергию направил на дочь. Взял из школы. Заставил меня бросить спорт. Я учила ее всем школьным предметам, а он занимался музыкой. В 11 лет она совершено блестяще играла первый концерт Бетховена. Она окончила консерваторию очень хорошо.
Михаил Михайлович очень любил Рахманинова. У него был абсолютный слух, и он терпеть не мог, когда фальшивили. Поэтому регулярно вызывал настройщика. А потом пошел в консерваторию, где его научили настраивать рояль.
– Рояль, который настраивал сам Громов! Реликвия…
– Это был уникальный инструмент. Его покупал Михаил Михайлович. Он хотел хороший рояль, а в Москве подходящих не было. И тут из Ленинграда звонит его приятель-летчик: «Слон! Я в комиссионке видел «Стенвей» салонного типа. Этот рояль продавало английское или американское посольство. Когда его решили отреставрировать, сняли первый слой краски, то оказалось, что рояль сделан из красного дерева.
– У Громова была еще одна страсть – лошади. Правда ли, что он держал конюшню?
– Нет, какая конюшня? (Смеется.) Но лошадь он имел. Михаил Михайлович в конце 40х годов начал работать с лошадьми. Он занимался именно воспитанием лошади, не наказывая ее, изучил физиологию, биохимические процессы, которые происходят в организме спортсмена, систематизировал и разработал новую систему тренировок, да такую, что его лошади выигрывали всегда! На лошади Диде – нашей любимице, которую мы тренировали, я выиграла соревнования по мужскому виду соревнований – стипль-чезу. (В стипль-чезе высота жестких препятствий 140–150 см.) Мне не разрешали выступать, но я добилась участия. Впервые в истории женщина выиграла заезды и установила рекорды на 4000 и 6000 метров. Потом Дида потянула ногу. И мы перешли на высшую школу. И выиграли с ней малый приз по выездке. Это вообще-то единственный случай в истории конного спорта.
Такие соревнования на одной лошади выигрывать раньше не удавалось.
– Громов был основателем Летно-исследовательского института, который впоследствии стал носить его имя?
– ЛИИ основан 8 марта 1941 года. Тогда Сталин вызывал к себе Громова, усадил на стул, а сам прохаживался. – Хотите нам помочь? Громов встал и ответил: я слуга своего народа и все, что я могу, всегда готов сделать. Сталин предложил три поста: начальником боевой подготовки ВВС, начальником всех учебных заведений ВВС, начальником НИИ ВВС. Громов уговорил Сталина назначить его начальником ЛИИ НКАП, сократив срок организации института с двух до одного месяца.
Громов занимался строительством, переселял туберкулезный санаторий с территории ЛИИ, создавал условия для творческой деятельности. Обычно он начинал день с обхода лабораторий – нужно было знать их нужды и замыслы.
Перед институтом были поставлены задачи: участвовать в разработках и испытаниях летательных аппаратов и их систем, проводить летные исследования для создания научного задела.
– Громов в самом расцвете сил покинул авиацию. Почему это произошло?
– После войны Громов перешел под начало министра авиационной промышленности Михаила Хруничева и возглавил Управление летной службы. Даже приказ Хруничева есть: «С подчинением лично мне». С новым министром Петром Дементьевым Громов не сработался, потому что его расхожей фразой было: «Ты дай мне самолеты, а я их облетаю». Михаил Михайлович стоял на совершенно иной позиции: «Жизнь летчика-испытателя – самое ценное и дорогое вообще и для государства». Громов стоял горой за летчиков, настаивал на ритмичности работы авиазаводов, отсутствие авралов.
– Громова, как угодно это называйте, «ушли», изгнали из авиации…
– Ведь вы понимаете, что вся трагедия такого человека, как Громов в том, что в расцвете сил, знаний, опыта, он остался без дела. Никто из конструкторских бюро, даже туполевское, в котором он много лет был шеф-пилотом, никто не пригласил его даже в консультанты.
Владимир Коккинаки был шеф-пилотом у Ильюшина. И Ильюшин оставил его консультантом в своем бюро. И вторую звезду Героя ему дали. А о Громове никто не подумал! Это было очень тяжелое время, о котором говорить не хочется… Я работала с утра до вечера. Хрущев дважды уменьшал военные пенсии, но Громов никогда не обращался за помощью.
Его в этой ситуации поддержал спорт – старые друзья предложили стать председателем Федерации тяжелой атлетики. Ему было тогда 57 лет. И все равно он всегда говорил, что всегда жил и работал на благо и на пользу Родине.

Автор: Наталья ЮРЧЕНКО Все новости