Символическое прошлое. Борьба за предков в Центральной Азии

Становление новых государств нередко сопровождается созданием своих национальных мифов, главную роль в которых играет нарратив о великих предках. В Центральной Азии и Казахстане такими великими предками были выбраны арийцы: обретение арийского прошлого для туркмен, казахов и узбеков означало утверждение своего статуса как «коренного народа», возможность приобщиться к европейскому наследию и получить почетное место как в древней истории, так и в современном западном мире. Однако за желанием тюркских народов обрести арийскую идентичность стоят самые разные мотивации, что приводит к появлению национальных мифов, противоречащих друг другу. «Полит.ру» публикует статью этнолога Виктора Шнирельмана, в которой автор рассуждает о том, почему «арийский миф» так популярен среди тюркской политической элиты, и каковы на самом деле взаимоотношения между арийцами и тюрками. Статья опубликована в новом номере журнала «Неприкосновенный запас» (2009. № 4 (66)).

Советское учение об этногенезе, говорящее о сложном формировании народов, позволяло включать в число древних предков самые разные группы населения. И это открывает тюркским интеллектуалам возможность приобщиться к «арийскому наследию» ираноязычных кочевников раннего железного века. Однако за этой возможностью и желанием ею воспользоваться стоят разные мотивации, что ведет к разному пониманию сути «арийства».

Для туркмен, казахов и узбеков обретение арийского прошлого означает, прежде всего, утверждение своего статуса как «коренного народа» и, следовательно, легитимирует их право на строительство своего государства на территории, предстающей «древней прародиной». «Арийское родство» также предоставляет тюркским народам почетное место в древней истории и уравнивает их с европейцами, помогая освободиться от комплекса ущербности. Ценным представляется воинственный дух арийцев, прививающий людям чувство патриотизма и готовность защищать родину от внешних врагов. Большое значение придается высоким моральным идеалам арийцев, их «духовной чистоте». Наконец, новые государства Центральной Азии нуждались в образе единых древних предков для консолидации нации и преодоления трайбализма и регионализма.

Однако у местных авторов нет единства в трактовке образа древних кочевников в качестве своих отдаленных предков. Некоторые, следуя советской академической традиции, пишут о сложном процессе смешения изначально ираноязычных племен с пришлыми тюрками, и в этом контексте «арийцы» рассматриваются в одном ряду с другими предками. Другие утверждают, что еще в глубокой древности среди местных племен были как ирано-, так и тюркоязычные. Третьи превозносят «арийство» своих предков и изображают тюрков кровожадными захватчиками. Четвертые, признавая «арийство» предков, приписывают им изначальное тюркоязычие. Пятые доказывают, что тюркоязычные группы жили в Средней Азии еще в бронзовом веке, а ираноязычные кочевники пришли позднее. Кроме того, у отдельных авторов наблюдается сдвиг от концепции «смешения» к представлению о лингвистической или соматической «чистоте» предков и о прямой преемственности между ними и их потомками. Этот сдвиг совпадает с эпохой становления среднеазиатских постсоветских государств.

Интересно, что язык далеко не всегда оказывается надежным критерием родства, и для многих авторов процесс перехода от ирано- к тюркоязычию нисколько не ставит под сомнение идею преемственности. Некоторым кочевой образ жизни и связанная с ним культура кажутся не в пример важнее языка. Но наиболее соблазнительной для многих является биологическая преемственность. В этой связи говорится о едином расовом типе, объединяющем предков с потомками (туркмены), или о «родстве по крови», если в течение тысячелетий физический тип претерпевал существенные изменения (казахи).

Туркменистан

Туркменский художник Сулий Яранов еще в 1980-х годах пытался представить арийцев едва ли не главными предками туркмен. Он прославлял арийцев как создателей ранних цивилизаций, противопоставлял их тюркам, отвергал пантюркизм и обвинял огузов в разгроме Арии, «древнейшей страны мира»[1].

В конце 1980-х годов туркменский историк, публицист и кинодраматург Марат Дурдыев издал популярную брошюру о происхождении туркменского народа. Тогда он рисовал сложную картину его формирования на основе взаимодействия разнообразных местных и пришлых групп населения. Особенностью работы было то, что, во-первых, Дурдыев называл расовый тип главным признаком общности туркмен («могут меняться язык, культура того или иного народа, но он остается именно этим народом, если не меняется его расовый тип»[2]); во-вторых, уделял особое внимание древним местным предкам, говорившим на иранских языках; и, наконец, в-третьих, настаивал на ошибочности утверждения связи предков туркмен исключительно с кочевым миром, ибо древнейшее местное население было создателем земледельческой цивилизации. Так среди предков туркмен оказывались и кочевники, и земледельцы. Языковой фактор не имел для Дурдыева особой ценности, и его ничуть не смущал факт тюркизации местного ираноязычного населения. Главными источниками свидетельств о происхождении туркмен ему служили не фольклор и лингвистика, а археология и физическая антропология. Они убеждали его в том, что древние восточноиранские племена, обитавшие когда-то на территории Туркменистана, составили «этногенетическое ядро» туркменского народа. Эта схема сохранилась в расширенном переиздании брошюры, вышедшей в 1991 году, где Дурдыев начал доказывать особую связь предков туркмен с древними парфянами.

Став в 1995 году заместителем главы Национальной администрации по изучению, защите и реставрации памятников истории и культуры Туркменистана, Дурдыев издал в газете «Туркменская искра» серию статей, посвященных парфянскому наследию[3]. При этом его вдохновляли многолетние раскопки городища Ниса, первой столицы древней Парфии. Если раньше он уделял равное внимание различным предкам (парфянам, аланам, эфталитам, огузам), то теперь именно история парфян и Парфянского царства казалась ему «золотым веком» туркменского народа, которым следовало гордиться. Ведь Парфия была «крупнейшей державой античного мира», веками успешно соперничала с Римом и оказала «громадное влияние на развитие мировой культуры». Парфию Дурдыев представлял исконной страной «Авесты» и «родиной зороастризма», однако об «ариях» он при этом даже не упоминал. Хорошо сознавая политическую роль этногенеза, он подчеркивал, что в период возрождения народу нужно четко знать, где располагалась его прародина и на какой этнической основе тот вырос. При этом он тщательно обходил вопрос о языке «далеких предков туркменского народа». Зато особое внимание он уделил отделению Парфии от государства Селевкидов и обретению независимости, которые он связывал с «подъемом парфянского национального сознания». И современнику трудно было избежать ассоциаций с обретением Туркменистаном независимости в результате распада Советского Союза.

О значении Нисы для туркменской идентичности писали и некоторые другие туркменские историки. Но, если в поисках благородных истоков туркменской генеалогии Дурдыев избегал акцента на ее тюркских основах и, вопреки местной фольклорной версии, отказывался связывать ее исключительно с Огузами[4], то президент Туркмении Сапармурат Ниязов подчеркивал именно сельджукские корни туркменской государственности. В 1998 году по указанию Ниязова были расформирован Институт истории и ликвидирована Академия наук. Вместо этого, был создан Институт истории при кабинете министров Туркменистана, которому было поручено подготовить двухтомную «Историю туркменского народа»[5].

Понимая, что ортодоксальная версия тюркской истории не обладала вожделенной исторической глубиной, туркменские идеологи попытались ее исправить. Тут-то им и понадобилось обращение к древнейшим слоям этногенеза. Ставший во второй половине 1990-х годов советником президента Ниязова, археолог Овез Гундогдыев, подобно Дурдыеву, включил в число предков туркмен мидян, скифов, саков, массагетов и парфян, однако, в отличие от последнего, доказывал, что все они были тюркоязычными. Тем самым, по его словам, туркмены пронесли народное единство и свой язык через тысячелетия[6]. Однако «антропологического (расового) подхода» Дурдыева он не принял, отметив отсутствие строгих соответствий между физическим типом и языком[7]. Считая главным слагаемым этногенеза язык, он освежил старые построения турецких пантюркистов новыми фантазиями некоторых современников и самостоятельной интерпретацией новейших научных гипотез и попытался возродить пантюркистскую схему мирового развития[8]. Так он «восстанавливал справедливость», расчищая место тюркоязычным народам в древнейшей истории человечества, где ортодоксальная наука их не находила.

Между тем, не полагаясь на местных историков, Ниязов решил сам взяться за создание величественного национального мифа. Итогом этой работы стала книга «Рухнама», где туркмены рисовались «древним государствообразующим народом», и среди их древнейших прародителей назывались знаменитые Маргиана и Парфия[9]. В феврале 2001 года «Рухнама» была утверждена властями Туркменистана в качестве «священной настольной книги народа», и с тех пор ее принялись изучать во всех местных школах[10]. Если уже Гундогдыева не устраивала фольклорная версия, изображавшая Огуз-хана предводителем средневековых огузов, и он отождествлял того со знаменитым предводителем гуннов Модэ Шаньюем, то «Рухнама» шла много дальше. В ней время жизни Огуз-хана было отнесено к рубежу четвертого-третьего тысячелетия до нашей эры. Тем самым, туркмены становились подлинными автохтонами и могли претендовать на все местное прошлое начиная с глубочайшей первобытности.

Казахстан

Казахские идеологи также увлекаются тюркизацией древних кочевников. Но такой маневр представляется им важным еще и потому, что, как им кажется, это помогает Казахстану отстоять целостность своих границ от претензий со стороны некоторых влиятельных российских политиков и интеллектуалов. Поэтому еще накануне обретения независимости некоторые из них не только настаивали на тюркоязычии саков, но и опирались на соответствующие археологические памятники для легитимации Казахстана в его современных границах[11].

Впрочем, стремление наделить древних кочевников тюркским языком появилось у отдельных авторов еще в советские годы. Так, казахский историк Мусат Ахинжанов настойчиво доказывал, что казахский народ складывался исключительно автохтонным путем. В его работе скифы и саки рисовались тюркоязычными племенами, а этноним «казах» он находил в китайских хрониках III века до нашей эры[12]. Но его мотивы были иными: в советское время акцент на автохтонизме помогал местным авторам избегать опасного для них упрека в пантюркизме. Такой подход опирался на установочную работу Сергея Толстова, написанную в период позднего сталинизма, когда автохтонность играла большую политическую роль[13].

Казахский археолог Руслан Исмагилов еще в советские годы начал искать прародину скифов далеко на востоке, обнаруживая там значимые для «арийской прародины» географические ориентиры (море гипербореев, Рифейские горы и так далее)[14]. А после распада СССР он стал открыто доказывать, что среди скифского и сакского населения встречались тюркоязычные группы[15].

Иными словами, еще в советские годы у ряда казахских историков и археологов возникло стремление наделять местных кочевников раннего железного века тюркоязычием, что укрепляло идею автохтонного происхождения казахского народа. Но это нисколько не умаляло ценности «арийского наследия», ибо исконными носителями тюркских языков эта версия объявляла именно «арийцев» (скифов, саков).

Идея автохтонизма была стержнем государственной «Концепции становления исторического сознания в Республике Казахстан», где подчеркивалась прямая преемственность от андроновской культуры бронзового века и саков до современных казахов. По языку все эти культуры трактовались как «в основном тюркоязычные»[16]. Этому подходу следовала многотомная «История Казахстана. С древнейших времен до наших дней», выходившая в Казахстане во второй половине 1990-х[17].

Правда, среди казахских авторов нет полного единства. Некоторые хранят верность ортодоксальной концепции умеренного автохтонизма. Они продолжают считать саков ираноязычным населением, но видят происхождение предков казахов в смешении саков с пришлыми тюркскими племенами, утверждая, что культура и традиции при этом мало изменялись. В построениях этих авторов немалую роль играет расовый аргумент, и в формировании народа «раса» (в данном случае южносибирская) оказывается важнее языка и культуры. Ведь именно она лучше всего остального подтверждает идею автохтонности[18]. К другой группе относятся авторы, оставлявшие открытым вопрос о языке местного населения эпохи раннего железного века. По их словам, «прототюркские языки» начали распространяться в регионе начиная с рубежа нашей эры[19].

Нечеткость такого рода концепций и неоднозначность трактовки скудных источников позволяла некоторым авторам с легкостью переходить из одной группы в другую. Так, в конце 1980-х годов казахский археолог Камаль Акишев, с одной стороны, выступал против «вульгарного автохтонизма» и трактовал процесс становления казахского народа как синтез автохтонного индоевропейского населения и пришлого тюрко-монгольского; но с другой, - предполагал наличие «значительного прототюркского компонента в местной этнической среде»[20]. В соответствии с этим даже президент Нурсултан Назарбаев, чьим советником долгие годы был Акишев, не забывал упомянуть о «древних корнях духовности», идущей от «ариев» Синташты и Аркаима[21]. Такая трактовка древней истории включена в казахский учебник, где ранние этапы этногенеза казахского народа представляются следующим образом:

«Дух пришлых хуннских народов напластовывается на дух потомков древних ариев в плавильных котлах первых двух хунну-гуннских империй»[22].

Примечательно, что если сегодня российские археологи изучают курганы пазырыкского времени на Алтае в русле исследования скифской проблемы, то для казахских археологов и историков такие изыскания представляются важной частью изучения этногенеза казахского народа[23].

Арийцев и саков причисляет к предкам и казахский историк Александр Кадыров. В его работе именно с ними связаны «славные времена», когда те успешно боролись с персами и дали отпор воинам Александра Македонского[24]. И, хотя, как подчеркивает автор, арии и саки относились к европеоидной расе и говорили на иранском языке, именно с них он начинает длительную линию непрерывной эволюции, в конечном итоге приведшей к появлению современных казахов[25].

Сегодня в казахских школьных пособиях наблюдается разноголосица. Так, учебник для 5 класса населяет Казахстан эпохи бронзы носителями одновременно и индоиранских (включая ариев), и алтайских языков. Саки называются там «предками казахского народа»[26]. А в учебниках для 10 класса саки то отождествляются с «арийцами» (но об их языке ничего не говорится)[27], то представлены «тюркоязычными племенами»[28].

Крайнюю позицию занимают некоторые самодеятельные казахские авторы, которым отсутствие цеховых ограничений позволяет высказывать самые рискованные гипотезы. Так, инженер-механик Шахмурат Куанганов изобретает неких древних «аргунов-арийцев» и приписывает им великую цивилизационную миссию[29]. Иными словами, он воспроизводит некоторые идеи пантюркизма, но считает нужным сохранить для далеких предков славное имя «арийцы». Возникает странный гибрид, сочетающий в себе черты одновременно пантюркизма и «арийской теории», находившихся когда-то в непримиримой вражде.

Еще дальше идет московский политолог казахского происхождения Искандер Ундасынов. Заинтересовавшись историей казахского народа, он выпустил научно-популярную книгу, посвященную предкам казахов в древности и в средние века. Древнейший пласт, лежащий в основе казахского народа, он связывал с индоевропейцами, создателями андроновской культуры позднего бронзового века, которых он назвал «ариями». Он подчеркивает, что «родиной ариев был Казахстан и прилегающие к нему территории», «родиной всех индоиранских народов является Великая степь, а ее центром - степи современного Казахстана»[30]. Его восхищает господство арийских племен в евразийских степях в раннем железном веке, причем савроматов, сарматов, саков и усуней он безоговорочно включает в состав предков казахского народа. Тем самым, и переворот в военном деле (колесницы, конница, доспехи), и завоевательные походы ариев оказываются связанными с предками казахов. Ариев автор называет не иначе, как «могучей» и «великой» общностью; в их лице кочевники достигли «зенита своего могущества», создав крупные империи[31].

Этническую преемственность, идущую от раннего железного века, Ундасынов связывает с хозяйственно-культурным типом и образом жизни. Тот факт, что за последние два тысячелетия здесь сменились язык (с восточноиранского на тюркский) и физический тип (с европеоидного к смешанному европеоидно-монголоидному), его, как и многих других казахских авторов, не смущает.

Примечательно, что Ундасынов объявлял этнические противоречия едва ли не движущей силой истории[32]. Так, для объяснения тяги кочевников к завоеванию новых земель он прибегал к социобиологическому аргументу. Речь шла о якобы «заложенном природой в человеческие сообщества (этносы), как и в популяции животных, стремлении к безграничному расширению ареала своего проживания и к занятию высшей ступени в иерархии себе подобных коллективов»[33]. Иными словами, заявляя о своем неприятии расизма, автор искал движущие силы исторического процесса в этнорасовой парадигме.

Впрочем, какие бы суждения ни выносили казахские историки, власти Казахстана сами решили вопрос о предках. По их воле в Алма-Ате на площади Республики была воздвигнута 30-метровая стела в честь обретения государственного суверенитета. Стелу венчает фигура сакского воина, стоящего на крылатом барсе. Эта фигура воспроизводит образ знаменитого «Золотого человека», найденного археологами еще в советские годы в кургане Иссык. Тем самым, сакам отводится почетная роль первопредков, своими доблестными подвигами положивших начало славному пути, приведшему в конечном итоге к национальной независимости[34]. А в начале июля 2008 года во время празднования десятилетнего юбилея Астаны в республиканском музее публике демонстрировали золотые украшения саков, представляя тех «древними тюркскими племенами». В итоге история, начавшаяся победой кочевых саков над персами, увенчалась успехом - созданием своей национальной государственности. И не беда, что на это понадобилось 2500 лет. Зато это подчеркивало заслуживающие безусловного уважения упорство и целеустремленность предков.

Так казахи обретают предков, которыми по праву можно гордиться и которые оказываются, во-первых, местными (выдерживается принцип автохтонизма); во-вторых, достаточно древними; в-третьих, создателями важных культурных достижений; в-четвертых, успешными защитниками отечества; в-пятых, носителями «европеоидного расового типа». Все это позволяет казахам ассоциировать себя с Европой и динамичным Западом, а не с застойным Востоком. Это, по сути, является реинтерпретацией советского идейного наследия, подчеркивавшего передовой характер советских народов по отношению к «отсталой Азии».

Узбекистан

В советское время в Узбекистане наибольшую популярность получил подход, основывавшийся на междисциплинарных исследованиях советских ученых, исходивших из многокомпонентного состава народов мира. В отношении Средней Азии этот подход говорил о длительном процессе смешения местных аборигенов, носителей восточноиранских языков, с пришлыми тюркоязычными племенами. Итогом этого процесса и было, по мнению советских авторов, формирование предков узбеков и таджиков[35]. Среди предков узбеков назывались племена раннего железного века (саки, массагеты и другие), связанные с миром иранских кочевников. И это открывало узбекам соблазнительную возможность включать эти племена в свой этногенез, тем самым, во-первых, значительно раздвигая его временные рамки, а во-вторых, описывая культурные достижения этих племен как достижения своих непосредственных предков[36].

Как мы знаем, такую операцию можно было проделать двумя способами: более осторожно, включая древних ираноязычных кочевников в число своих предков, или более прямолинейно, наделяя их тюркской идентичностью. В советское время ведущий узбекский этнограф Карим Шаниязов писал о многокомпонентном составе узбеков, включавшем в себя различные этногенетические пласты. Он подчеркивал, что «этническую основу их этногенеза составили древние жители Среднеазиатского междуречья и Хорезма (саки, массагеты, согдийцы, хорезмийцы и другие)», смешавшиеся в дальнейшем с пришлыми тюркоязычными племенами[37]. Сомнений в том, что население раннего железного века говорило на восточноиранских языках, у него не было, причем он придерживался этого мнения и в постсоветские годы[38].

Более прямолинейным был ревизионистский подход, наделявший древних кочевников тюркским языком. Одним из первых тюркизацией кочевников эпохи раннего железного века занялся узбекский этнограф Мутал Эрматов. Он решительно отвергал идею об «арийской принадлежности» саков и массагетов и доказывал, что они были «чужды по крови иранской расе»[39]. Его главные аргументы сводились к тому, что обычаи саков были сходны с обычаями предков узбекского народа. В особенности он подчеркивал, что «сакский народ был смелым, ловким, храбрым, честным и стойким», и это убеждало его в том, что тем самым решался вопрос об этнической принадлежности. Выступая против европоцентризма в виде «колониального господства иранских завоевателей», он воспевал героизм древних коренных жителей Средней Азии и утверждал, что они были тюркоговорящими[40]. Иными словами, если многие узбекские авторы доказывали, что в культуру узбеков вошло наследие древних ираноязычных кочевников, то Эрматов безоговорочно считал это наследие исключительно тюркским.

Правда, в советские годы такой подход не приветствовался. Даже в начале 1990-х узбекские ученые все еще описывали формирование узбекского народа как слияние иранских племен с пришлыми тюрками[41]. Однако под явным влиянием давнего и усиливавшегося в постсоветские годы спора между таджикскими и узбекскими авторами, связанного с этнической интерпретацией древней и средневековой истории, взгляд узбекских специалистов на предков стал меняться. Во второй половине 1990-х годов академик Ахмадали Аскаров уже утверждал, что тюрки появились на территории Узбекистана в конце эпохи бронзы[42]. Сегодня он готов наделять тюркоязычием создателей андроновской культуры позднего бронзового века, не говоря уже о кочевниках раннего железного века. Правда, он допускает, что среди тех все же встречались и ираноязычные, но, ссылаясь на китайскую мифологическую традицию, древнейших «арийцев» он безоговорочно провозглашает «тюрками». В остальном он следует упомянутой выше теории синтеза культур[43]. Тюркизация культуры бронзового века требуется ему для того, чтобы противостоять влиятельной идее об ираноязычии древних племен Средней Азии и Казахстана, постоянно использующейся таджикскими идеологами для антиузбекской пропаганды. Он же со своей стороны доказывает, что, обитая в Средней Азии не менее 3500 лет, тюрки также являются «коренным населением».

Похоже, это мнение разделяется Институтом истории Академии наук Республики Узбекистан, где убеждены в том, что «древнейшие тюрки» жили в Средней Азии еще до «индоарийского завоевания»[44]. Сегодня такие идеи иной раз включаются даже в школьные учебники. Так, в пособии для учителей саки и массагеты представлены предками узбеков. Там же повествуется об их героической борьбе с персами и Александром Македонским, что заставляет вспомнить упомянутую выше книгу Эрматова. Религия «Авесты» там тоже приписывается «нашим предкам»[45]. В учебнике для 7 класса к предкам узбекского народа причисляются как местные восточноиранские группы, включая саков и массагетов, так и пришлые тюрки, но сложение узбекского народа датируется IX - началом XII века[46].

Борьба между арийским мифом и пантюркизмом

Таким образом, в рассмотренной выше деятельности участвуют не только дилетанты, но и профессионалы (историки, археологи, этнологи, филологи). Очевидно, острота споров определялась не только внутринаучными соображениями, и для понимания сути рассматриваемого дискурса нам следует выйти далеко за пределы как тюркского мира, так и «чистой науки».

Совершенно очевидно, что апелляция к «арийским предкам» нужна была тюркской политической элите по ряду причин. Во-первых, это подкрепляло статус «коренного народа» научными аргументами. Такой статус был исключительно важен, ибо с советских времен он прочно связывал этничность с территорией, давал право на территориально-политическую автономию и позволял считаться «титульным народом». Однако бывшим кочевникам, предки которых веками участвовали в самых разнообразных миграциях, гораздо труднее, чем оседлым народам, закрепить за собой право на территорию со ссылкой на глубокие исторические корни. Оставалась одна надежда - обнаружить своих предков среди древнейших обитателей евразийских степей. Но ученые издавна связывают этот пласт с индоевропейцами, которых одно время называли также «арийцами». Доказательства сводятся к массе гипотетических суждений, основанных на косвенных свидетельствах, ретроспективных построениях и определенных допущениях. И хотя сегодня такая гипотеза опирается на сильную традицию и представляется наиболее весомой, она все же остается гипотезой, и ее отдельные моменты вызывают споры даже у ее сторонников. Поэтому почему бы не допустить, что среди древнейшего кочевого или полукочевого населения встречались какие-то тюркоязычные группы? Доказать это невозможно, но ведь невозможно и опровергнуть. Кроме того, хорошо известно, что начиная с раннего Средневековья происходила широкая тюркизация ираноязычных кочевников, то есть бывшие иранцы массами вливались в тюркский мир. Поэтому у современных тюрков имеются все основания утверждать, что среди их древних предков были и «арийцы» (то есть носители древних иранских языков).

Второй причиной популярности «арийской» идентичности был культурно-исторический смысл, приданный ей колониальной эпохой. Европейская колониальная и шовинистическая литература наделяла «арийцев» высокими боевыми качествами и страстью к завоеваниям, политической волей и способностью создавать государственность, творческой энергией и художественными способностями. Такими предками можно было гордиться и на них стоило равняться. Известно, что период строительства национального государства сопряжен с многочисленными трудностями, успешное преодоление которых требует сплочения нации. И, как это давно поняли национальные лидеры и идеологи, такое сплочение нуждается в опоре на привлекательный исторический миф, возбуждающий воображение и создающий приподнятое эмоциональное состояние, волю к победе. Поэтому образ великих предков всегда служил верным помощником самым разным националистам.

В-третьих, образ «арийцев», увязанный с современным западным миром, позволяет отождествлять себя с современной цивилизацией и дистанцироваться от образа «азиатов», который с советских времен нагружался негативными смыслами. Примечательно, что это вовсе не мешает тому, что у таких «потомков арийцев» могут встречаться и антизападнические настроения. Ведь образ «арийцев» апеллирует к абстрактному идеалу «цивилизации», тогда как антизападнические настроения нацелены против вполне конкретных черт или политических действий, которые исходят из современного Запада. Кроме того, такой образ «арийцев» более всего нужен именно для внутреннего пользования.

Наконец, в-четвертых, образ «арийцев» может использоваться и прагматически: для налаживания деловых отношений как с Западом, так и с Россией (или даже с Ираном). Для этого политическая риторика государственных деятелей и дипломатов может делать отсылку к «общим предкам» или «общим историческим корням», что, как ожидается, способно вызвать расположение у партнеров.

Судя по проведенному обзору, взаимоотношения между «арийцами» и «тюрками» можно представить тремя разными способами. Во-первых, можно отождествить древних предков с «арийцами» и противопоставить их «тюркским захватчикам». В этом случае подчеркивается лингвистический фактор, причем «арийцы» рисуются носителями высшей культуры, а «тюрки» - «чужаками-варварами», разрушителями великих цивилизаций. Такой образ «тюркских варваров» был типичен для «албанской теории» в Азербайджане[47] и разделялся некоторыми интеллектуалами в Туркменистане. В обоих случаях наблюдалось стремление к присвоению политического и культурного наследия древнего оседлого населения, чтобы дистанцироваться от образа «варваров».

Во-вторых, можно представить арийцев тюркоязычным населением. Этот прием использовали ревизионисты, пытавшиеся наделить предков «арийской славой», не отказываясь при этом от идеи лингвистической преемственности. Кроме того, в этом следует видеть ответ соседям, которые, гордясь своим «арийством», называли тюрков «варварами». В то же время ко второму подходу обращалось многоэтничное государство, стремящееся интегрировать этнические меньшинства в единое общество (Казахстан с его крупным русским меньшинством и Узбекистан с его таджикским меньшинством).

В-третьих, «арийцев» можно противопоставить «тюркам», но в совершенно ином контексте, в котором предки изображались «тюрками», постоянно отбивавшими атаки «арийцев». Здесь «арийцы» выглядели жестокими захватчиками, колонизаторами и эксплуататорами, что лежало в основе антиколониальной идеологии, сплачивавшей общество. Этот подход задействуется в Узбекистане.

В то же время не только тюркских авторов привлекал образ «славных арийцев». Ужесточение представления об «арийских» предках происходило в тюркской среде в борьбе с двумя другими концепциями «арийства»: одна развивалась в Таджикистане, другая активно продвигалась некоторыми русскими авторами. Таджики, с большим трудом добившиеся создания собственной республики в составе СССР, издавна чувствуют себя обделенными, ибо в ходе произведенного в 1920-х национального размежевания самые густонаселенные и плодородные земли отошли к Узбекистану. В Узбекистане десятилетиями проводилась тюркизация таджиков, а то, что они считали своим историческим наследием, не столько замалчивалось или подвергалось гонениям, сколько присваивалось узбеками. Поэтому сегодня таджикские интеллектуалы возмущаются посягательствами узбеков на таджикские земли и таджикское культурное наследие. Этому они пытаются противопоставить «арийский дух» таджиков и подчеркивают их принадлежность к «арийской (европеоидной) расе», пытаясь тем самым возвести непреодолимую стену между собой и узбеками, которых они относят к иной расе. В начале 2000-х годов эта тенденция была подхвачена властями Таджикистана, попытавшимися сделать «арийство» национальной идеей таджиков. В 2006 году в Таджикистане торжественно отпраздновали «Год арийской цивилизации», что, по мнению президента Эмомали Рахмона, должно было сплотить нацию.

В свою очередь идея о «славяно-арийской цивилизации» пользуется определенной популярностью и в России. Русские радикалы с благодарностью ссылаются на современные научные исследования и отождествляют древних индоевропейцев с «арийцами» и «славянами». Для них это означает легитимацию права русских владеть всей территорией Евразии, которую эта концепция представляет их истинной прародиной[48].

Фактически начало поискам, так называемой, «славяно-арийской цивилизации» положили челябинские археологи, обнаружившие новую категорию памятников среднего бронзового века в лесостепной зоне Южного Урала. Не ограничившись открытием городища Аркаим, они разрекламировали его как едва ли ни древнейший город на Земле, центр «арийской цивилизации», якобы одарившей Евразию «высокой культурой»[49]. Им же Аркаим обязан и другой «новаторской идеей», по которой в этих местах якобы родился или, по меньшей мере, проповедовал пророк Зороастр. Третья идея, за которую также несут ответственность местные археологи, - это отождествление арийцев с предками славян, а тем самым и русских.

Мало того, дав толчок мифу об Аркаиме, челябинские археологи способствовали расцвету «народной археологии», бросившейся на поиски «древних славян». Но такая «арийская археология» вызывает в тюркском мире негативную реакцию. Это и создает популярность пантюркистской версии древнего прошлого евразийских степей, «тюркизирующей» древних степных кочевников и их предков, обитавших там в бронзовом и раннем железном веке. И те выглядят уже не «арийцами», а «тюрками». Такие взгляды начали разрабатываться некоторыми учеными тюркского происхождения еще в 1970-1980-х, что и вызывало бум пантюркизма в постсоветские десятилетия[50].

Самую экстравагантную версию тюркского этногенеза предлагает известный казахский поэт и общественный деятель Олжас Сулейменов. Он вовсе не претендует на праиндоевропейское прошлое. Оно ему не требуется, ибо древнейшее прошлое тюрков представляется ему гораздо более величественным. По его представлениям, тюрки предшествовали шумерам в Месопотамии и повлияли на их культуру и язык, в частности, снабдив их письменностью. Тюрки имели свою государственность еще три тысячи лет назад и создали древнейшую алфавитную письменность. Кроме того, тюрки наравне с предками американских индейцев участвовали в заселении Америки. И у Сулейменова нет ни капли сомнений в том, что скифы были тюрками. При этом ни археологические, ни древние письменные источники ему не нужны[51].

В учебнике по истории Казахстана для 6 класса Аркаим располагается на границе Казахстана и России и называется «древнейшим городом»[52], а в учебнике для 10 класса он уже помещается на территории Казахстана[53]. В тюркской среде делаются и попытки его тюркизации[54]. Недавно книга такого рода вышла в Казахстане. Воспевая прототюрков, ее автор приписал им изобретение лука и стрел, доместикацию всех основных домашних животных, изобретение гончарства и металлургии, древнейшее градостроительство, революцию в военном деле, создание «Авесты», введение мировых религий и, прежде всего, христианства. Даже типичный кельтский крест представлен как «тенгрианский». Мало того, настаивая на искусственности конструирования индоевропейской языковой семьи, автор пытался доказать, что тюрки и иранцы (арии) имели общее происхождение, но при этом именно тюрки оказывали культурное влияние на ариев, а не наоборот. В итоге автор заявлял, что тюрки сформировались 20-30 тысяч лет назад, жили в разных регионах Евразии под разными именами и оказали мощное воздействие на культуру и языки народов индоевропейской семьи[55].

Иными словами, становление новых государств в Казахстане и Центральной Азии сопровождается стремительным созданием своих национальных мифов, важнейшим компонентом которых служит нарратив о великих предках. Как неоднократно бывало в других регионах мира, такой нарратив выстраивается по привычной колониальной модели, но место главного героя в нем теперь занимает местный титульный народ. Отныне именно его предкам предназначено совершать великие подвиги, создавать выдающиеся культурные достижения и, что немаловажно, оказывать влияние на предков тех, кто доминировал в предшествующую «колониальную» эпоху. Происходит инверсия, означающая символическую победу и обретение права на миф, призванный затмить все более ранние политические мифы. Ему предназначено устыдить прежних «колонизаторов», развенчать приписываемую ими себе «цивилизационную миссию», доказать свое право на свободное политическое и культурное творчество и тем самым обосновать свое право на независимое развитие.

Значимым моментом этого переворота является и борьба за престижных предков, среди которых оказываются арийцы. Однако здесь наблюдаются две прямо противоположные стратегии. Одна заставляет объявлять арийцев своими предками и присваивать себе их наследие. Тем самым арийцы продолжают выполнять свою миссию, но уже не как покорители данного народа, а как его собственные предки. То, что они продолжают осуществлять гегемонию, авторов этой версии не смущает. Так новую жизнь обретает прежняя историческая модель, в которой меняются лишь герои. Другая версия, напротив, отвергает арийское наследие как малоценное, не идущее ни в какое сравнение с достижениями собственных предков. В этом контексте не арийцы выполняют роль цивилизаторов, а те, кого прежний колониальный миф изображал покоренными народами. Так «восстанавливается историческая справедливость», призванная мобилизовать силы нации на строительство собственного государства.

Все новости