Что в [японском] имени тебе моём?

На протяжении большей части своей истории Япония была населена людьми, которые не носили фамилий. Или носили, но не совсем свои. Но после Реставрации Мэйдзи (1868) всё изменилось.

«Здравствуйте, меня зовут Сайто Итиро Сама-но-ками Минамото-но-асон Тадаёси (Saito Ichiro Sama-no-kami Minamoto-no-Ason Tadayoshi)»… Мы можем только благодарить реформаторов периода Мэйдзи (1868-1912) за то, что те сократили японские имена. Изменение имён японцев было неотъемлемой частью их свержения феодализма. Система, используемая в настоящее время – фамилия, затем личное имя, – так естественна для нас, что мы склонны забывать о её революционном воздействии.

То, как современные японцы идентифицируют себя, потрясло бы их предков. Г-н Сайто, представлявшийся выше, лицо вымышленное, но его имя, достаточно длинное, чтобы заполнить современную мэйси (визитную карточку), до периода Мэйдзи было довольно обычным в кругах самураев или зажиточных крестьян (да-да, вопреки распространённому мнению, у большинства простолюдинов были полные имена, иногда очень даже внушительные).

И вот как это расшифровывается: Сайто, фамилия, относится к реальному или фиктивному официальному посту предка, выступавшего в качестве главы ритуала очищения («сай», «sai») в Великом храме Исэ (современная префектура Миэ), наиболее почитаемого синтоистского храма страны. Итиро, что означает «первый сын» (как и Дзиро – «второй сын», Сабуро – «третий сын» и т. п.), является не столько именем, как это есть на сегодняшний день, сколько своего рода «обманкой». Сама-но-ками означает «Глава Левой конюшни», это древний титул, относящийся к прислуживающим в Императорском дворце, где все обязанности были поделены симметрично на «правые» и «левые». Минамото это родовое имя. Асон это ещё один древний титул, «слуга династии», которым награждались главы кланов, имеющие право на наследственную службу при правительстве. И, наконец, Тадаёси это личное имя, использование которого в повседневных ситуациях благодаря «обманке» «Итиро» было ненужным.

Почему так? Потому что в Японии до эпохи Мэйдзи личные имена – используемые очень скупо даже сегодня – были своего рода табу. На Западе даже нет эквивалента этому японскому явлению. Жители Запада думают об именах подобно Джону Стюарту Миллю (John Stuart Mill), английскому философу XIX в., определившему их как «бессмысленные названия вещей (или людей), чтобы отличить их друг от друга».

Это в большей или меньшей степени то, что Реставрация Мэйдзи сделала с японскими именами. Но прошлое Японии в этом отношении радикально отличается.

«Во многих древних культурах имена анимистичны», - поясняет Герберт Плутшоу (Herbert Plutschow), эксперт в данном вопросе. – «Считалось, что они идентичны с сутью вещей… Имя было вещью и вещь – именем».

Так было в старой Японии.

В своей книге «Японская культура имени» («Japan’s Name Culture») Плутшоу пишет, что «люди рассматривали имена как священные и окружали их табу. Имена давались и использовались с осторожностью и осмотрительностью, типичными, когда дело касается вещей священных и мощных… Неправильное использование имени [могло] породить в дальнейшем отвратительные результаты, поэтому было необходимо контролировать эти священные силы посредством ритуалов и табу».

Эту позицию иллюстрирует эпизод с небрежным наименованием сборника поэзии, произошедший в XII в. Антология была названа «Сика вакасю» («Shika Wakashu»), где «си» в слове «сика» означает «слова», однако также существует кандзи-омоним, означающий «смерть». Когда – вскоре после выхода антологии в свет – и император, отдавший приказ, и поэт-составитель, умерли, тогдашние мудрецы недолго мудрствовали над причиной их гибели.

Однако, будет не слишком верно утверждать, что этот тип мышления не имеет западных аналогов. Зигмунд Фрейд (Sigmund Freud) обнаружил один такой аналог и дал ему имя – невроз.

«Невротики, страдающие навязчивостью», - писал он в «Тотеме и табу» (1913), - «в отношении имен ведут себя так же, как дикари… Одна такая больная табу, которую я знал, приобрела привычку не писать своего имени из боязни, что оно может попасть кому-нибудь в руки, и тот, благодаря этому, овладеет частью ее личности. В судорожной верности, с которой она боролась против искушения своей фантазии, она дала себе зарок «не давать ничего от своей личности».

Европейские короли в XV в. начали требовать от своих подданных, чтобы те приняли фамилии, что улучшило бы контроль над ними, учёт налогообложения и воинской повинности. Спустя примерно 400 лет мэдзийская Япония последовала их примеру – по аналогичным причинам. Но домэдзийская Япония двигалась в ином ритме. Её анимизм и табу в отношении имён превратили имя в особый знак божественного или (возможно, это не слишком-то и отличалось) политического благоволения, даруемого лишь тем, кто считался достойным. Однажды дарованное, оно должно было использоваться как можно реже.

Обычаи и указы объединились с целью ограничения распространения имён, начиная с запрета императора Нинмё (Ninmyo), выпущенного в IX в. («Если имя кого-либо в провинциях страны совпадает с именем императора, он должен изменить своё имя»), до т. н. охоты за мечами (1587), устроенной Тоётоми Хидэёси. Самым ярким символом этой жёсткой системы классов (самураи, крестьяне, ремесленники и торговцы) стал запрет на ношение несамураями мечей или фамилий (как мы увидим, запрет на фамилии чаще нарушался, чем соблюдался).

«Учитывая удивительную власть анимистического языка и его запутанную систему ссылок», - рассматривает Плутшоу, - «японцы предпочитали избегать прямого именования».

Императоров, обладателей самых священных имён среди всех, никогда по ним не называли, однако в XX в. западные журналисты нарушили этот обычай, беспечно называя императора Сёва по его личному имени Хирохито, равно как и первые европейцы в Японии по неосведомлённости – но не демонстративно, поскольку их собственные короли, королевы и Папы были известны по личным именам – обращались к таким, как, к примеру, Хидэёси, по их личному имени, а не по титулу. Такого не осмелился бы сделать ни один японец.

Это отвращение к личным именам делает мир жутким и бесформенным – по крайней мере, для наших современников, как японцев, так и иностранцев. Классический роман XI в. «Повесть о Гэндзи» отлично это иллюстрирует. Представьте себе, на протяжении всего 1000-страничного повествования практически ни один из 430 с лишним героев никогда не назывался личным именем, хотя современные переводы в целом содержат эти имена в интересах удобочитаемости. В оригинале персонажи идентифицировались по их временным прозвищам или по титулам – «капитан», «советник» и т. п., – которые менялись в зависимости от продвижения в должности или, наоборот, разжалования или делились между несколькими героями.
Члены императорской семьи были известны по номерам: Первый принц, Вторая принцесса. Госпожа Рокудзё (Rokujo), одна из снискавших благосклонность Гэндзи дам, получила имя по названию своей резиденции на Шестой улице (Рокудзё) в Киото. Самого Гэндзи называют по одному из его различных титулов и в оригинальном тексте его редко называют по имени. А Мурасаки Сикибу (Murasaki Shikibu) это не «имя» придворной дамы, написавшей «Повесть»: «мурасаки» означает «пурпур» и является одним из прозвищ, данных одной из героинь романа, супруге Гэндзи; «сикибу» же является отсылкой к Сикибусё (Shikibusho), Министерству церемоний (оно же Министерство кадров, Церемониальное ведомство), где служил отец автора.

До 1875 г., когда реформаторы эпохи Мэйдзи «модернизировали» всю систему (или, если принять терминологию Фрейда, вылечили её от невроза), японские дети получали свои табуированные личные имена не по рождении, а во время обряда посвящения, проводимого для мальчиков в 15 лет, а для девочек – в 13. Современные имена, такие как Итиро («первый сын») и Дзиро («второй сын»), напоминают о прежних временах, когда они были удобными заменителями для табуированных личных имён. Существовали такие имена-обманки и для девочек, например, Анэко («первая дочь»). Хотя девочкам, кажется, достались более интересные повседневные имена, например, Ако («милая») или – что ещё более интересно – Кусако («дрянной ребёнок»). 

Дело не в принижении женщин, как поясняет Плутшоу, а в том, чтобы «удержать демонов подальше от них». Иногда мальчиков защищали подобным образом. Например, поэт Ки-но Цураюки (Ki no Tsurayuki), живший в X в., был известен как Акогусо («милая маленькая дрянь»).

Ранняя Япония представляла собой скопление около 1000 кланов, выражавших императору довольно смутное почтение – почтение, поддерживаемое по существу бессмысленными, но распределяемыми императором титулами, примером которых может служить титул «асон», которого был удостоен наш фиктивный г-н Сайто.

Такой порядок (хотя и не титулы) подошёл к концу вместе с первой революцией, централизационным движением, известным как реформы Тайка. Главным автором государственного переворота и последующей конституции, которая (по крайней мере, в теории) передала всю полноту власти императору, был Накатоми-но Каматари (Nakatomi no Kamatari; 614-669). Клан Накатоми в прошлом составляли высокопоставленные ритуалисты синто. По прибытии из Кореи буддизм затмил их, а его сторонники приобретали при дворе всё большее влияние. Однако после переворота Накатоми оказались на пороге нового витка власти и процветания. В качестве символа новых начинаний император, в качестве благодарности за поддержку Каматари, предоставил клану новое имя.

Как и большинство названий кланов, и в соответствии с вековыми традициями синто обожествления земли, имя было топонимическим – по названию региона Фудзивара на равнине Нара. Последующие века Фудзивара добились значительных успехов и во времена эпохи Хэйан (794-1185), во времена блестящего культурного расцвета, когда жили и творили Мурасаки Сикибу и Ки-но Цураюки (назовём лишь два литературных светила), клан процветал.

Выдавая своих дочерей замуж за императоров, Фудзивара эффективно контролировали престол, и в конце концов им потребовалось более точное обозначение, нежели просто «Фудзивара». Как отличить одну ветвь семьи Фудзивара от другой? Способ, замеченный на страницах «Повести о Гэндзи», выглядел вполне естественно – министров называли по расположению их резиденций: Итидзё (Первая улица), Нидзё (Вторая улица) и т. д.

Таким образом, Фудзивара-но Митинага (Fujiwara no Michinaga), представлявший во времена Мурасаки Сикибу величайшую власть в Японии, был известен как Мидо Кампаку (Mido Kampaku), где «Мидо» является отсылкой к храму, который он построил и в котором некоторое время жил, а «кампаку» - это его титул, одним из переводов которого является «канцлер». Поскольку министры Фудзивара обычно проживали в поместьях семей своих жён, эти «имена» (Итидзё, Нидзё и т. д.) не передавались из поколения в поколение и поэтому не могут считаться фамилиями. Но от них, по крайней мере, родилось понятие фамилий.

Похожей эволюции в Китае и Корее не произошло, именно поэтому в современной Японии намного больше фамилий, чем в её ближайших соседках и культурных родителях.

Должно упомянуть ещё два клана периода Хэйан, поскольку их имена известны даже сейчас. Это Минамото (Minamoto) и Тайра (Taira). Оба клана являлись ответвлениями императорской семьи, но были лишены соответствующего статуса. Когда клан Фудзивара находился в состоянии упадка, обе означенных семьи вступили в первую и самую крупную в Японии гражданскую войну. Победил в ней, как мы знаем из истории, клан Минамото, который открыл период Камакура (1192-1333) и породил уникальное сословие благородных воинов, известных как самураи. Наш г-н Сайто, как можно заметить, претендует (возможно, фиктивно) на происхождение из клана Минамото.

Все новости