Еврей на службе гестапо: израильтяне в шоке от открытия историка-репатрианта

"Каждый, кто учится в школе гестапо, обещает и обязуется все выполнять, чего учили и указали. Я вместе со своими обещал, ибо хотел сохранить свою жизнь. Приходя в отряд партизан, я решил оправдать себя, кровью своею смыть этот позор… Прошу даровать мне жизнь, я оправдаю себя". Этими словами украинский еврей, бывший офицер советской армии и выпускник минской школы гестапо Михаил Иосифович Брейтман завершил показания, данные им в апреле 1943 года офицеру особого отдела белорусского партизанского отряда им. Суворова.

Протоколы допросов Брейтмана, описывающие детали его трагической судьбы, были обнаружены три года назад в документах советского партизанского движения израильским историком-репатриантом Яковом Фальковым. И вот, наконец, на эту находку обратила внимание израильская пресса. Посвященная ей статья под заголовком "Двойной агент гестапо" была опубликована одновременно в специальном приложении к газете "Маарив" и на сайте NRG. Реакция на эту публикацию израильской публики оказалась весьма бурной.

Михаил Брейтман родился в 1918 году в украинском городе Белая Церковь, в бедной еврейской семье. По окончании средней школы, он приобрел специальность рабочего-слесаря, а уже в 1939-м, то есть в возрасте 19 лет, был призван в ряды Красной Армии. Прослужив два года в танковых частях и проявив организаторский и ораторский талант, Брейтман был направлен на учебу в Ивановское политическое училище, где из него подготовили политического работника армии или, как тогда говорили, политрука. Окончание двухгодичного курса обучения пришлось на май 1941 года, и уже в начале июня Михаил прибыл в Белоруссию, на место прохождения дальнейшей службы.

Как известно, всего две недели спустя, 22-го июня, германские войска вторглись на территорию Советского Союза. До конца года более трех миллионов советских военнослужащих оказались в плену. Не стал исключением и Брейтман. 11-го августа его танковая часть была разбита под Могилевом, и он оказался в организованном поблизости, на берегу Днепра, импровизированном лагере для советских военнопленных. Согласно материалам израильского архива "Яд ва-Шем", в описываемый момент в могилевском лагере находились около 50.000 советских военнопленных. Охраняли их усиленные немецкие патрули и стоявшие через каждые 15-20 метров пулеметчики. Никакой медицинской помощи пленным не оказывалось, питание не выдавалось, люди теряли от голода сознание, зрение. Однако было и одно положительное для Брейтмана обстоятельство: в лагере вообще не проводилась селекция по национальной принадлежности. Очевидно, это и позволило молодому офицеру-еврею назваться в ходе проверки личных данных украинцем Михаилом Александровичем Петренко. Фотографий его не сохранилось, однако можно предположить, что не последнюю роль в успехе этого обмана сыграла и возможная нееврейская внешность пленного…

А затем были сборный пункт в Борисове и пересыльный лагерь – т.н. "дулаг" – в Орше. Условия содержания здесь также были ужасными: военнопленные гибли в огромных количествах от ран, голода и болезней. Именно поэтому уже 5 сентября, всего через месяц после пленения, бывший еврей Брейтман, а ныне украинец Петренко завербовался в только что созданный немцами 46-й украинский вспомогательный батальон. Казармы батальона находились в Минске, а его личный состав использовался немцами для выполнения "грязной работы" по обеспечению "нового порядка" в белорусской столице и за ее пределами. Среди прочего, украинские коллаборационисты привлекались и к "акциям" по уничтожению 100.000 обитателей Минского гетто. Из показаний Брейтмана-Петренко (а именно так он проходит по документам особого отдела партизанского отряда) можно понять, что он, по крайней мере, стоял в оцеплении около мест массовой казни евреев и имел возможность наблюдать в подробностях жуткие картины уничтожения своих соплеменников.

Однако скрывать еврейское происхождение до бесконечности Брейтман-Петренко не смог. В июле 1942, в ходе медосмотра, он был изобличен как еврей и брошен в тюрьму минского отделения гестапо, особо "отличившегося" в борьбе с партизанами и подпольщиками. О том, что именно пришлось пережить узнику за тюремными стенами, документы умалчивают. Однако, по его собственному свидетельству, он был поставлен перед выбором – смерть или согласие на сотрудничество с гестапо. И молодой человек, которому на тот момент было всего около 24 лет, выбрал сотрудничество. Получив от своего нового куратора Неефишера псевдоним "24", 28-го июля 1942 года Брейтман-Петренко был направлен на учебу в минскую школу гестапо №12. Здесь его и других курсантов обучали основам диверсионной деятельности и разведки, нацеливая, в основном, на работу в партизанских отрядах. "Стажировку" они проходили в располагавшемся неподалеку от Минска лагере смерти Малый Тростенец, считавшемся крупнейшим на территории Белоруссии. Сюда свозили не только местных белорусских евреев, но также еврейских граждан европейских стран, таких как Германия и Чехословакия. Курсант Брейтман-Петренко бывал неоднократно на территории лагеря под видом рабочего и, по его словам, даже вступал в разговоры с заключенными, обреченными на смерть. Не исключено, что данные разговоры также являлись частью подготовки и тщательно протоколировались для гестаповских кураторов. Как бы то ни было, в Малом Тростенце, как и в Минске, Брейтман-Петренко стал свидетелем жутких расправ над евреями, которые позже были в подробностях описаны им на допросах в партизанском лагере.

Наконец, по окончании трехмесячного обучения, новоиспеченный агент гестапо вернулся в 46-й украинский батальон. Его задачей стало создание агентурной сети среди солдат батальона, что было необходимо немцам для освещения настроений в коллаборационистской среде. Успех Брейтмана-Петренко на новом поприще превзошел все ожидания кураторов, так что вскоре ему даже было присвоено низшее командирское звание фельдфебеля. После этого, в феврале 1943-го, он и был заброшен в только что созданный партизанский отряд им. Суворова, во главе группы из двух таких же, как он выпускников минской школы гестапо. А уже 29-го числа того же месяца немецкий агент-групповод, он же еврей, бывший офицер советской армии Михаил Иосифович Брейтман, сидел на первом допросе у особиста. Как можно понять из документов его дела, причиной провала стала вовсе не неосторожная разведывательная или диверсионная деятельность в пользу немцев – до нее, судя по всему, так и не дошло – а излишняя болтливость одного из членов брейтмановской группы, Ивана Лисогора. Крепко напившись, Лисогор проговорился о своей принадлежности к гестапо, и на первом же допросе в особом отделе выдал с потрохами обоих своих соучастников. На допросах, которые проводил офицер НКВД, обладатель еврейской фамилии Бэр, Брейтман-Петренко сообщил о своем еврейском происхождении, дал довольно подробные описания подготовки в гестапо, а также предоставил уникальную информацию о деятельности лагеря смерти Малый Тростенец. В своих показаниях он делал упор на то, что согласился на сотрудничество с немецкой разведслужбой под угрозой смерти и на деле вовсе не собирался выполнять полученных от гестаповских кураторов разведывательных и диверсионных заданий. На этом основании, как уже говорилось выше, он просил сохранить ему жизнь, обещая оправдать оказанное доверие. Однако Бэр оказался непреклонен – возможно, ввиду суровости характера, но, скорее всего, по причине опасения быть обвиненным в преступном попустительстве соплеменнику-еврею. Как бы то ни было, по окончании допросов шпионской группы гестапо, в апреле 1943-го, он отписал в Москву: "Из арестованных нами шпионов-агентов немецкой разведки расстреляны: Лисогор, Брейтман-Петренко…".

Как отмечала газета "Маарив", со ссылкой на профессора истории Иерусалимского университета и бывшего советского партизана Дова Левина, речь идет о драме необычной даже для чрезвычайно сложных условий партизанской войны. Остроту ей, безусловно, добавляет финал – расстрел еврея-гестаповца по приказу еврея-офицера НКВД.

Внимание, проявленное крупным израильским изданием к исследованию историка-репатрианта, также является событием довольно необычным. До сих пор подавляющее большинство израильских русскоязычных исследователей Второй мировой войны и Холокоста не удостаивалось статей в центральной прессе, не печаталось в научных журналах и оставалось практически неизвестным местной публике. Прежде всего, это происходило по причине существования языкового барьера, без преодоления которого успех на поприще израильской исторической науки, равно как и выход на широкую читательскую аудиторию невозможны априори. Однако не последнюю роль играл и эффект "стеклянного потолка", характерный для многих сфер деятельности репатриантов в Израиле. Похоже, Яков Фальков, печатающийся в израильских научно-исторических изданиях и выступающий с лекциями о Холокосте и советском партизанском движении в университетах, обе эти преграды преодолел.

Что же до самой ивритоязычной публики, то она реагировала на публикацию о Брейтмане-Петренко весьма эмоционально. Большинство "токбекистов", оставивших свои впечатления на сайте NRG, высказалось в резко отрицательном тоне, обвинив героя статьи в предательстве своего народа. И лишь единицы призвали к осторожности в суждениях, напомнив об экстремальности ситуации, в которой оказался Михаил Иосифович Брейтман – молодой еврейский парень, ставший по воле судьбы служащим украинского карательного батальона и агентом гестапо.