«Улица трех Никол»
«Улицей трех Никол» или «улицей святителя Николая» в старину называли Арбат – по обилию храмов, посвященных угоднику Божию.
На заре Арбата
Арбат впервые упоминается в летописи 28 июля 1493 года, в повествовании о великом пожаре, занявшемся от свечки в арбатской церкви Николы на Песках. Пламя тогда перекинулось на Кремль, и будто бы с тех пор пошла известная поговорка: «От копеечной свечки Москва сгорела». Если это так, то церковь Николы на Песках, стоявшая в Большом Николопесковском переулке, была древнейшим храмом Арбата. Однако эту, самую традиционную, версию историки оспаривали еще в конце XIX века. Текст летописи гласит, что «загореся от свечи святый Никола на Песку, и в том часе воста буря велия зело, и кинуло огнь на другую сторону Москвы-реки ко Всем Святым, а оттоле за Неглимну, и нечислено начя горети во многих местех». Это дало повод считать, что пожар занялся от замосквореченской церкви Николы на Песках, ныне известной как храм святого Николая Чудотворца на Берсеневке. Оттуда огонь перекинулся на другой берег Москвы-реки, в Чертолье, где стояла древняя Всехсвятская церковь, а потом и на Арбат. В советские годы эту версию документально подтвердил академик М.Н. Тихомиров, ссылаясь на другой древний источник, составленный при Василии III, где начало пожара 1493 года точно относится к Замоскворечью: «Был пожар на Москве велик зело, загореся за рекою церковь святый Никола на Песку, и погоре весь посад около града от Черторьи». Факт сильного пожара, случившегося на Арбате в те времена, подтверждают археологи, обнаружившие под средневековыми деревянными мостовыми обширный слой золы.
Много споров у историков вызвало и имя Арбат. К легендам относят мнения, что оно произошло от слова «арбуй» – «язычник», «знахарь», якобы напоминающего о жертвоприношениях, совершаемых здесь в годы монгольского ига, или от слова «ропаты», означавшего иноверческий храм. Отвергли и версию, выдвинутую известным историком екатерининских времен князем М.М. Щербатовым о происхождении названия улицы от слова «арба» – «повозка»; их будто бы в старину делали на соседнем Колымажном дворе. Отвергли потому, что слово «Арбат» появилось намного раньше Колымажного двора.
В научном мире были приняты две версии о происхождении названия улицы: «иностранная» и «славянская». Приверженцы первой, ныне наиболее принятой, считали, что это слово иноземное, пришедшее в Москву с торговыми караванами восточных купцов вместе с винами, пряностями, благовониями. С арабского «рабад» оно переводится как «пригород», «предместье», так как в те времена собственно городом был только Кремль. Д.Н. Афанасьев полагал, что это слово означает влажную неровную местность, изрезанную ручьями, которые были на Арбате. Или же заморские купцы устроили тут постоялый двор – «рабату».
Сторонником славянской версии был Иван Забелин. Он считал, что название «Арбат» появилось от слова «горбат», означая характерную для Москвы кривизну местности. Была же в старину такая поговорка: «Не ходи на Арбат, будешь горбат». Арбат настолько искривлен, что отдаленно напоминает силуэт человеческого позвоночника, словно хребет старой Москвы. А иногда этот изгиб объясняли тем, что местные жители сами устроили его, направляя русло улицы так, чтобы защититься от сквозных ветров. В наше время наиболее принята версия о «пригороде», «предместье».
Арбатом в древности называлась местность более обширная, чем современная улица. Во-первых, он тянулся от кремлевских Троицких ворот до границ Садового кольца, и Воздвиженка тоже именовалась «Орбатом», по старинному произношению. Двор Никифора Басенкова, что стоял напротив Кремля, упоминается «на Орбате» еще в 1475 году, так что это название появилось раньше летописного повествования. К 1493 году относится первое упоминание собственно Арбата – улицы, которая существует под этим именем сейчас.
Во-вторых, древний Арбат простирался до Остоженки с одной стороны и до Спиридоновки или Никитской улицы с другой, то есть и Пречистенка, и Поварская с переулками входили в арбатскую территорию и ныне именуются Приарбатьем. Поскольку в старину Арбат был частью Смоленской дороги, царь Алексей Михайлович повелел переименовать его в Смоленскую улицу, но название не прижилось.
Арбат, лежавший на пути на запад, в Европу, стал главной военной дорогой Москвы. Тому поспособствовала и его песчаная почва, очень удобная для конных переходов. Из Троицких ворот русское войско отправлялось по Арбату в поход и возвращалось той же дорогой в Кремль, обязательно отслужив молебен в храме Бориса и Глеба на Арбатских воротах. В 1612 году ратники Пожарского разбили здесь войско гетмана Ходкевича. А в 1619 году, в ночь на праздник Покрова, к Москве подошло и расположилось станом на Арбате войско гетмана Сагайдачного: польский королевич Владислав, приглашенный в Смутное время на русский престол, пытался отстоять свои «права» на него. По легенде, утром перед штурмом, услышав праздничный звон кремлевских колоколов, гетман вдруг заплакал и ушел с войском прочь, не приняв боя. На самом деле его сумели отбросить от московских стен, и это стало первой победой Романовых, в которой москвичи узрели покровительство Пресвятой Богородицы. Тогда во многих московских храмах был освящен Покровский придел, в том числе и в храме Николы Явленного на Арбате.
«Улица трех Никол»
Здесь уже жили купцы и ремесленники, но, по мнению историка И.М. Снегирева, до середины XVI века улица была мало заселена и называлась «Полем». Основоположником традиции элитной застройки Арбата стал святитель Филипп (Колычев), митрополит Московский. Он поставил здесь загородный дом и основал домовую церковь во имя святого апостола Филиппа, дожившую до наших дней – характерно, что ее придел был посвящен святителю Николаю Чудотворцу. До явления «московского Сен-Жермена», где не строились фабрики, не шумела торговля, куда приходили «за знаниями и воспоминаниями», было еще далеко. На Арбате главенствовали стрельцы, что определило первый арбатский облик: один иностранец, посетивший Москву в начале XVII века, называет Арбат стрелецким городом. В неказистых деревянных домах были мастерские и лавки, ибо стрельцы в мирное время занимались ремеслом и торговлей, будучи освобождены от пошлин и повинностей. Оттого они имели возможность строить себе дорогие каменные храмы, а святителя Николая Чудотворца почитали своим покровителем. Московских стрельцов даже прозывали «миколаевцами».
Древнейшим Никольским храмом Арбата стал храм Николы Явленного (если верна версия о пожаре, занявшемся с замосквореченского, а не с арбатского Николы на Песках). Он стоял на арбатском изгибе, на углу Серебряного переулка, названого по Старому Серебряному двору. Легенды относили основание этого храма к временам Ивана Грозного: будто бы царь приказал построить храм в своих опричных владениях и сам молился в нем. Ученые же склоняются к версии, что церковь эта была основана в 1593 году по повелению Бориса Годунова. В тот год закончилось строительство Земляного города – укрепления по линии Садового кольца, чуть раньше появилась стена Белого города, и между этими крепостями появилась улица Арбат, потребовавшая приходской храм для своего населения, и вероятно, для тех же стрельцов. Тогда церковь была исполнена в простеньких архитектурных формах посадского храма – каменный четверик, увенчанный горкой кокошников.
Храм назывался не только Явленным, но и «новой прощей», в отличие от «старой прощи» – церкви Похвалы Пресвятой Богородицы на Алексеевском холме, на Волхонке, стоявшей там с конца XV века. И «Явленный», и «проща» имеют одно и то же значение: наличие в храме чудотворной иконы, прославленной исцелениями. В старину человека, исцелившегося от иконы, называли прощенником – «Бог его простил». Когда прощей называли храм, то это значило, что в нем находится чудотворная икона, дарующая исцеление. Таким был образ святителя Николая Чудотворца в церкви Похвалы Богородицы – она даже именовалась «Николой Чудотворцем Явленским, что в Пречистенской улице». Таким же был образ Николая Чудотворца в арбатском храме, названном Явленным по явленному от его иконы чуду исцеления. (Серебряный переулок еще именовался Никольским или Явленским.) В начале XVII века храм значился «за Арбатскими воротами в Стрелецкой слободе».
Этот храм очень чтили русские государи. Он стал символом старого Арбата. Окруженный каменной оградой с башнями, храм походил на монастырь, а его знаменитая шатровая колокольня, выстроенная в конце XVII века, отличалась «наивысшим изяществом и изысканностью». Она имела 40 слуховых окон, и звон Николы Явленного разносился далеко по Арбату и его окрестностям. Колокольня, выступавшая за линию застройки, была видна с двух концов Арбата, подчеркивая характерную арбатскую кривизну.
В июне 1635 года на Поклонной горе москвичи встречали гробы царя Василия Шуйского и его жены. Несчастный «боярский» царь, сверженный с престола в Смутное время, был захвачен поляками и отправлен в Польшу: его везли в Варшаву как побежденного правителя, вслед за колесницей короля Сигизмунда, намекая этим на покорение Московской державы. Шуйский так и умер в плену, и его прах покоился в Польше. Когда Россия одолела интервентов и с Польшей был заключен мир, царь Михаил Федорович просил польского короля отдать останки Шуйского – дабы и намека не осталось. Полякам было лестно иметь у себя могилу пленного русского царя, но пришлось согласиться, ибо «поминки» за него в виде соболей и денег были возданы щедрые. От Дорогомиловской заставы дети боярские несли гробы на головах до храма Николы Явленного. Видимо, здесь было совершено какое-то молебствие, так как похоронная процессия сделала остановку. С Арбата и до Кремля гробы понесли на плечах дворяне.
Следующим появился на Арбате храм Николы в Плотниках, что было обусловлено самыми насущными потребностями эпохи первого Романова. После Смутного времени, когда Москва была сожжена почти дотла, хорошие плотники были в большом почете, учитывая, что даже государю негде было толком поселиться в Кремле. Так на Арбате появилась обширная слобода дворцовых плотников, и в 1625 году для них была выстроена деревянная приходская церковь Николая Чудотворца, прозванная в Плотниках. Возможно, что эти плотники впервые вымостили Арбат на средства Земского приказа как казенную территорию – археологи обнаружили в деревянных мостовых медные копейки времен Алексея Михайловича, те самые, что привели к Медному бунту 1662 года. У церкви Николы в Плотниках расположилось владение боярина Василия Ивановича Стрешнева, родственника второй жены царя Михаила Федоровича.
Существует другая, крайне интересная версия: будто бы еще во времена Ивана III, покорившего Великий Новгород, здесь были поселены новгородские жители Плотницкого конца – они и дали арбатское название «Плотники». Однако храм на этом месте появился намного позже. Каменный Никола с главным Троицким престолом был построен в 1670–1677 годах по грамоте патриарха Иоакима и значился «в Плотнической слободе», что свидетельствует в пользу версии о плотниках, живших тут в пик расцвета арбатских дворцовых слобод.
Последним, по иронии истории, появился тот самый «Никола на Песках». В 1635 году стрельцы полка Степана Каковина (оставившего имя Каковинским переулкам) выстроили его деревянным, а в конце того же столетия он уже стоял каменный, доживший с переделками до советских времен. Его архитектура, согласно старому путеводителю, отличалась «древностью и оригинальностью».
В 1640-х годах стрельцы построили и храм Спаса Преображения на Песках, но и в нем потом был освящен Никольский придел. В начале XVIII века появился каменный храм, тогда же заимевший свою копию в Лефортово, в образе храма Петра и Павла на Солдатской улице – то ли оба храма были построены по типовому проекту, то ли арбатский храм стал примером для архитектурного подражания. На Смоленской площади, где кончался Арбат, стоял храм Николы на Щепах.
Имя Николая Чудотворца витало над Арбатом, осеняло его, благословляло. «Люди… ходят в церковь, и венчаются… и умирают между трех обличий одного святителя – Николы Плотника, Николы на Песках и Николая Чудотворца Явленного», – писал позднее арбатский обитатель Борис Зайцев.
Лики Арбата
Конец арбатским стрельцам положил второй бунт 1698 года. Разъяренный Петр I приказал расформировать стрелецкое войско, а c переносом столицы в Петербург исчезла и потребность в дворцовых слободах. На освободившихся арбатских землях стали селиться знатные, приближенные к царю люди. Арбат одним из первых шагнул в петровскую эпоху, став центром русской культуры, синтезированной с европейской, что обусловило его как будущий мир московской интеллигенции, московский «Сен-Жермен».
В те годы прихожанином Николы Явленного стал вице-президент Вотчинной коллегии Федосей Семенович Мануков, дед А.В. Суворова. В 1702 году он приобрел владение на углу с Серебряным переулком, а потом отдал его в приданое дочери. Есть версия, что полководец родился здесь, на Арбате, и был крещен в приходском храме Николы Явленного. (Согласно другой версии, Суворов родился в отчем доме у Никитских ворот и принял святое крещение в церкви Феодора Студита.) В 1740 году его отец продал арбатское владение, и семья переехала в Покровскую слободу на Яузе, в приход другой Никольской церкви.
«Николу Явленного» очень любила императрица Елизавета Петровна. Каждый раз, навещая Москву, она ехала молиться в этот храм и пожаловала ему святыню – список чудотворной Ахтырской иконы Божией Матери, прославленной исцелениями от лихорадки. В 1761 году прихожанин Дурново построил в Никольском храме придел в честь этой иконы – о ней речь впереди. В том же приходе в Серебряном переулке стоял дом А.М. Щербатовой, тетки Петра Чаадаева. Сюда она привезла маленьких племянников после смерти их родителей, и будущий философ провел тут детские годы. Позднее здесь жила семья артиста П.С. Мочалова.
1812 год принес новые перемены в облике Арбата. Смоленской дорогой в Москву заходили войска под командованием маршала Мюрата, и Арбат попал на страницы «Войны и мира»: близ храма Николы Явленного Мюрат сделал остановку, ожидая донесения; здесь же Пьер Безухов намеревался убить Наполеона. А после изгнания врага у стен Николы Явленного похоронили бравого генерала Василия Вяземского, когда-то служившего адъютантом Суворова и павшего в битве при Березине в декабре 1812 года.
С возвращением мирной жизни сожженный Арбат заново отстроили ампирными особняками и отремонтировали его храмы. Обгоревший Никола на Песках выжил чудом, поскольку в 1817 году было велено разобрать его и отдать камень на строительство ограды церкви Николая Явленного. Лишь прошением прихожан храм дозволили «исправить». На средства князя А.А. Щербатова появились трапезная и колокольня с высоким шпилем, где даже был устроен балкон-смотрильня для пожарных.
С этого времени начался первый арбатский бум: здесь начинает селиться московская интеллигенция. В 1829 году в приходе храма Спаса на Песках приобрел дом профессор В.М. Котельницкий, дядя Ф.М. Достоевского по материнской линии (его страсть к коллекционированию старинных рукописей писатель запечатлел в романе «Идиот»). Из воспоминаний Салтыкова-Щедрина, часто гостившего на Арбате у своего деда в 1830-х годах, известно, что в то время уже не было строгого соблюдения правила посещать свою приходскую церковь. Самыми «модными» среди дворянской знати считались церкви Николы Явленного и Успения Богородицы на Могильцах близ Пречистенки.
Послепожарный Арбат и его Никольские храмы особенно связаны с именем Пушкина. В XIX веке считали, что Пушкин и родился на Арбате, в районе Большой Молчановки. Действительно, пушкинские арбатские адреса известны со времен его детства: в начале 1807 года его семья жила в Кривоарбатском переулке, в приходе храма Николы в Плотниках, и маленький Пушкин был его прихожанином, что осталось в записях исповедных книг. Затем Пушкины поселились на Большой Молчановке, в приходе церкви Николая на Курьих Ножках. Отсюда Василий Львович увез племянника в Царскосельский лицей.
На Арбат вернулся Пушкин из Михайловской ссылки и остановился у своего друга С.А. Соболевского на Собачьей площадке, где, по преданию, выронил стихотворение на 14 декабря. Здесь же зимой 1827 года Василий Тропинин написал портрет поэта в рабочем халате, который Пушкин подарил Соболевскому. В приходе Николы на Песках жил Павел Нащокин, к которому поэт приехал за два дня до венчания, подавленный плохим предчувствием, и у которого одолжил свадебный фрак – говорили, что в нем и похоронили поэта.
В доме № 16 у Николы Явленного жил Петр Иванович Бартенев, археограф и издатель «Русского архива», собиратель старинных документов о русской истории. Над ним часто язвил Салтыков-Щедрин за страсть к подробностям и мелким деталям из давно ушедших времен. Многие щедринские колкости, вроде тщательного научного исследования одним из персонажей писателя «обряда погребения князя Трувора», были адресованы именно Бартеневу. Бартенев первым стал записывать воспоминания о Пушкине. Издателем же первой печатной биографии поэта, опубликованной в 1847 году в «Словаре достопамятных людей Русской земли», был его составитель Д.Н. Бантыш-Каменский, одно время живший в приходе Николы Явленного. В 1841 году в его бывшем особняке (на месте дома № 23) поселился с семьей философ Алексей Степанович Хомяков, ставший «славянофильской душой» Старого Арбата. Священник Никольской церкви отец Павел Беневоленский стал его любимым духовником, хотя новый прихожанин не всегда подавал пример благочестия: однажды на Пасхальной службе Хомяков долго спорил со своим соседом о религии и опамятовался лишь когда в церкви уже начали христосоваться.
Частый гость Хомяковых, Н.В. Гоголь всегда посещал Николу Явленного и возносил молитву перед Ахтырской иконой, которую считал своей покровительницей. В молодости отец писателя Василий Афанасьевич ездил на богомолье в Харьковскую губернию к подлинному чудотворному Ахтырскому образу Богоматери. Однажды во сне Василий Гоголь увидел храм, где пребывала святыня, и в нем Царицу Небесную, Которая указала на крохотное дитя, сидящее у Ее ног, и молвила: «Вот твоя жена». Он отчетливо запомнил черты лица младенца. Через некоторое время в доме своих соседей Косяровских Василий Гоголь увидел их семимесячную дочь и тут же узнал в ней младенца, увиденного во сне. Спустя 13 лет сон повторился, и указано было вновь на эту девочку: «Вот твоя невеста». После этого Василий Гоголь сделал предложение, и 14-летняя Мария Ивановна стала его женой. Можно понять, что значил московский храм Николы Явленного для Гоголя. Более того, писатель был наречен Николаем в честь святителя Николая Чудотворца по обету, которая мать Гоголя дала перед образом святого.
В тех же 1840-х годах число прихожан Никола Явленного увеличилось, так что храм времен Бориса Годунова не вмещал уже всех богомольцев. К 1842 году к нему пристроили обширную трапезную, но все равно было тесно. Прихожане с причтом подали прошение святителю Филарету, митрополиту Московскому, о сломе церкви – так как она хоть и «кажется довольно древнею», но «ни снаружи, ни внутри никакой древней достопримечательности не имеет» – и о постройке нового храма с сохранением прежней колокольни. Святитель дал благословение, и в августе 1846 года началось строительство просторной, «грузной» церкви по проекту именитого архитектора Н.И. Козловского – он подарил Москве и замечательный храм в честь иконы «Всех скорбящих Радость» на Калитниковском кладбище. Наружные стены украсили два образа святителя Николая – спасающего моряков и освобождающего пленного в темнице, чтобы прохожие всегда могли помолиться чудотворцу. Хомяковы внесли пожертвование на храм, хотя к тому времени переселились в более просторный особняк на Собачьей площадке и стали прихожанами Николы в Плотниках. Его стены тоже помнили Гоголя: писатель был восприемником сына Хомяковых, Николая, которого крестили в этом храме. Отношения с духовенством сложились самые теплые. Узнав, что жена священника больна чахоткой, Хомяковы подарили ей упитанную корову, чтобы у нее всегда было парное молоко. Однако духовником А.С. Хомякова остался отец Павел Беневоленский, так что философ-славянофил по-прежнему посещал Николу Явленного. Дом же на Собачьей площадки стал своеобразным клубом московской интеллигенции: здесь, как в Английском клубе, имелась даже собственная «говорильня» (комната с диванами), которую в шутку называли «способом существования славянофильской мысли». У Хомяковых недолго жил М.Н. Катков, будущий редактор «Московских ведомостей» – вероятно, он тоже бывал у Николы в Плотниках.
Жизнь в доме остановилась в январе 1852 года, после смерти хозяйки Екатерины Михайловны Хомяковой, урожденной Языковой, – она приходилась поэту Н. Языкову родной сестрой. Когда-то в нее был влюблен Николай Александрович Мотовилов («служка Серафимов») и даже просил у преподобного Серафима Саровского благословения на брак, сказав, что в ней «прельщает что-то благодатное, божественное». Святой предсказал ему, что он женится на другой. Действительно, Мотовилов сделал Екатерине предложение, но получил отказ: та предпочла Хомякова. Гоголь считал эту женщину своим ближайшим другом и ей одной рассказывал о чувствах, пережитых им в паломничестве на Святую Землю. Смерть Е.М. Хомяковой потрясла Гоголя, он тяжело заболел и умер через месяц. Хомяков пережил жену на восемь лет и умер от холеры, в своем рязанском имении, но арбатский дом сохранялся его потомками вплоть до революции. В 1910 году внучка Хомякова устроила на Собачьей площадке знаменитый фонтанчик в виде мраморной стелы с собачьими головками.
В начале XX века две арбатские Никольские церкви удостоились пастырей-священномучеников, словно в предвестие трагических времен. В 1910 году священником храма Николы Явленного стал отец Василий Соколов. Церковь уже славилась попечительством о бедных, которое особенно заботилось о детях священников. К 300-летию правления династии Романовых при храме было основано братство святителя Николая, занимавшееся широкой благотворительностью и духовным просвещением. А 1905 году в храме Николы в Плотниках был рукоположен в иерейский сан Алексий Смирнов. Прихожане вспоминали, как на его раскрытую, ласковую ладонь с удовольствием садились воробьи…
В 1907 году в этот же храм был назначен известный священник Иосиф Фудель, принявший сан по благословению старца Амвросия Оптинского. С ним дружили священник Павел Флоренский, Константин Леонтьев, Лев Тихомиров, а жена профессора-агронома А.И. Угримова, поселившегося с семьей в Плотниковом переулке, стала его духовной дочерью. Чуть отвлекшись, упомянем, что профессор с домочадцами был выслан на «философском пароходе» в 1922 году по приказу Ленина. И его сын, Александр Угримов, после долгих мытарств и размышлений сознательно вернулся в послевоенный сталинский СССР, был арестован и отправлен в лагерь, а позднее стал другом А.И. Солженицына и хранителем его архива.
Церковь Николы на Песках стала последним приходским храмом композитора А.Н. Скрябина. В 1912 году он поселился напротив церкви в Большом Николопесковском переулке, 11, и, нанимая квартиру, очень настаивал, чтобы заключить контракт ровно до 14 апреля 1915 года. Именно в этот день Скрябин умер от случайного заражения крови. Отпевали его в Никольском храме – в тот день не только храм, но и весь переулок был забит народом, взволнованным трагической смертью композитора и пришедшем отдать покойному последнюю дань. Ближайший друг и арбатский сосед Скрябина, композитор С.И. Танеев, болевший простудой, встал с постели, чтобы присутствовать на отпевании и похоронах. В холодный, ветреный апрельский день он стоял с непокрытой головой, несмотря на уговоры поберечься и надеть шляпу. Простуда дала осложнение, и Танеев скончался от пневмонии через два месяца, 6 июня 1915 года. Отпевали его в той же церкви Николы на Песках. В ее приходе несколько лет жила старшая дочь Пушкина, Мария Гартунг, чьим обликом Лев Толстой оделил Анну Каренину.
Отмена крепостного права и эпоха капитализма разрушили дворянскую идиллию Арбата, но и во времена коммерческого духа и больших денег он не изменил своего уклада. Его изменила революция.
Последний бой
Советская эпоха пришла на Арбат стремительным разрушением, дабы покончить и с «московским Сен-Жерменом», и с арбатскими храмами, хотя первые годы в них еще теплилась жизнь. Вскоре после революции регентом хора Николы Явленного был назначен Николай Данилин, бывший регент Синодального хора. Он участвовал в интронизации патриарха Тихона, а в апреле следующего, 1918, года хор под его управлением пел на последней Пасхальной службе в кремлевском Успенском соборе.
Именно в эти первые, страшные революционные годы в арбатских церквях сложились самые крепкие приходы. Историческая катастрофа в России отчасти способствовала повышению религиозного духа: после гордой интеллигентской хулы на «казенную» Православную Церковь люди вновь потянулись к вере, но совсем иначе. Отец Иосиф Фудель некогда говорил, что ужас положения кроется во всеохватной ненависти, которая завладевает человеческими сердцами. Прихожане обращались теперь к своим пастырям с мольбой о помощи, старались обрести в храме умиротворение, спасение, защиту, прибегая к единственно верному средству – «общественной молитве к Господу Любви о умножении в нас любви и искоренении ненависти и всякой злобы».
Прихожанин Николы на Песках В. Челищев, будущий участник белогвардейского движения, составил свое наблюдение, что богомольцы стали не те. «Простого народа» (то есть пролетариата) в храме почти не было, зато появились новые «униженные и оскорбленные», уже претерпевшие от новых властей.
Самое сильное и, наверно, справедливое размышление оставил Борис Зайцев, писавший в 1921 году: «В субботний день пред вечером, в воскресный – утром гудят спокойные и важные колокола трех Никол, вливаясь в сорок сороков церквей Москвы. На зов их собирается различный люд. И старый, и молодой, и бедный, и богатый… Все сюда собрались, все равны здесь, равенством страдания, задумчивости, равенством любви к великому и запредельному, общего стояния пред Богом… Будто многое отмылось, вековое, цепенившее. И будто бы Никола сам, помощник страждущим, ближе сошел в жизнь страшную… Слушай звон колоколов Арбата… Плачь с плачущими. Замерзай с замерзшими и голодай с голодными. Но не гаси себя и не сдавайся плену мелкой жизни, мелкого стяжательства, ты, русский, гражданин Арбата… И Никола Милостивый, тихий и простой святитель, покровитель страждущих, друг бедных и заступник беззаступных, распростерший над твоею улицей три креста своих, три алтаря своих, благословит путь твой и в метель жизненную проведет».
Первым ударом было изъятие церковных ценностей, за которое пострадали священники храма Николы Явленного. Здесь оно прошло без столкновений, хотя состоялось 7 апреля, на Благовещение. Но главное, что храму была оставлена чудотворная икона святителя Николая, за что настоятель поблагодарил членов комиссии. В этот великий праздник надо было помнить о радости, и отец Василий Соколов в проповеди за поздней обедней сказал прихожанам, что священные потиры пойдут на благую помощь голодающим, но если их предназначат на другие цели, то положение верующих будет подобно плену Вавилонскому: «Иудеи обращались к Богу в надежде, что Он накажет тех, кто их пленил, за причиненное им зло, и прихожане могут надеяться, что Бог, попустивший изъятие церковных ценностей из храма, если таковые будут употреблены во зло, так же воздаст тем, кто это сделал». Особо внимательный слушатель не понял сравнения и решил, что священник сравнивает с пленом Вавилонским советскую власть. Аналогичный донос поступил и на настоятеля храма Николы Явленного Александра Добролюбова, который обвинялся в произнесении контрреволюционной проповеди по поводу ограбления. На допросе священник говорил, что его проповедь состояла в другом – что следует верить в «Промысл Божий, ведущий к лучшему», что он критиковал наружное русское благочестие, проявлявшееся в обрядности и не имеющее благочестия внутреннего. Невзирая на все объяснения, Ревтрибунал приговорил священников к расстрелу (священномученик Василий Соколов причислен к лику святых; память 13 мая).
Настоятелем храма Николы в Плотниках в те годы был протоиерей Владимир Воробьев, дед священника Владимира Воробьева, ректора Свято-Тихоновского богословского института. Один прихожанин позднее вспоминал о нем: «В Евангелии сказано, что Господь Дух Святый дает дары: любви, мира, радости… И вот всеми этими дарами отец Владимир обладал». Он очень чтил «Державную» икону Божией Матери, каждое воскресенье отправлялся с прихожанами в Коломенское служить перед этим образом акафист. И именно в день праздника иконе в марте 1925 года был освобожден из тюрьмы, что верующие восприняли как чудо. (Пока он находился под арестом, в Никольском храме служил преподобномученик иеромонах Варлаам, в 1937 году расстрелянный за верность Церкви на Бутовском полигоне; память 20 февраля.) В том же марте 1925 года, за месяц до своей кончины, в храме Николы на Песках служил Святейший Патриарх Тихон.
Арбатские храмы святого Николая дожили до начала 1930-х годов. Первым пал Никола Явленный: он был снесен в 1931 году вместе с колокольней, пережившей нашествие Наполеона. Ахтырскую икону Божией Матери передали в Филипповский храм, где она находится поныне. На месте же снесенного храма собирались строить ведомственную поликлинику Наркомата обороны, но построили типовое здание школы, а там, где стояла колокольня, так и остался пустырь.
В следующем, 1932, году погибли остальные Никольские церкви. Протоиерей Владимир Воробьев до конца пытался спасти свой храм. (Кстати, с 1927 года близ Николы в Плотниках жил М.Н. Нестеров, ставший его прихожанином; художник подарил в храм Распятие своей работы.) В 1929 году священник обратился к прихожанам с просьбой создать, согласно правительственному указу, «ответственную двадцатку», члены которой будут отвечать за храм. Им требовалось указать не только фамилии и образование, но и адрес своей работы – понятно, чем тогда это грозило. И попросил записаться в эту двадцатку молодых людей, дабы не создалось впечатления, что храм нужен только пенсионерам. Все было напрасно. На месте снесенного Николы в Плотниках появился престижный дом № 45 с памятным магазином «Диета» и «почетными жильцами». Одним из них был А.Я. Коц, который перевел на русский язык «Интернационал».
Протоиерей Владимир Воробьев погиб в 1940 году в заключении. Отец Алексий Смирнов служил в церкви святого Власия до ее закрытия, а потом в храме Успения Пресвятой Богородицы в селе Косино. Множество богомольцев стекались туда на поклонение чудотворным образам – Моденской иконе Божией Матери и Николая Чудотворца. В 1938 году священник был арестован за участие в контрреволюционной группировке из «съезжающихся со всех краев Союза паломников» и расстрелян на Бутовском полигоне (причислен к лику святых, память 9 марта).
Храм Николы на Песках снесли для строительства жилого кооперативного дома «Энергетик», которому отвели именно этот земельный участок (Большой Николопесковский, 6). В 1933 году закрыли и Спасо-Песковский храм. Его последний настоятель отец Сергий Успенский перешел в церковь Николая Чудотворца на Щепах, но вскоре был арестован и расстрелян в Бутово, став еще одним священномучеником православного Арбата (память 7 декабря). Он был изображен Павлом Кориным на эскизах к картине «Реквием по Руси». Максим Горький, посетивший мастерскую Корина в мансарде арбатского дома, 23, посоветовал изменить название на более нейтральное «Уходящая Русь».
Советскую эпоху пережили только два арбатских храма – Филипповский, который не закрывался, и Спас на Песках, занятый в конце концов отделением киностудии «Союзмультфильм». В 1991 году его передали Московской Патриархии, и первые богослужения начались в приделе святителя Николая Чудотворца.
Давайте обсудим ваш вопрос или заказ!
Отправьте нам свои контактные данные. Мы с вами свяжемся, проконсультируем и обязательно предложим интересное и подходящее под запрос решение по направлению услуги
