Я ЖЕЛАЛ БЫ ПРИНЯТЬ МУЧЕНИЧЕСКУЮ СМЕРТЬ (Продолжение.)

Четверть века, с 1889 по 1915 год, Великий князь Константин Романов был президентом Императорской академии наук России. Главное детище его президентских трудов – проект создания Пушкинского Дома в Санкт-Петербурге. В сентябре 1906 года Константин Константинович делает запись в дневнике о значительном для России событии. «В 2 часа у меня в столовой собралась Пушкинская комиссия – Граф И.И. Толстой, вице-президент и непременный секретарь Академии Наук, Саломон, Исаков, Султанов. Предполагали, кроме памятника Пушкину, на Петербургской стороне, при съезде с Троицкого моста, на набережной выстроить Пушкинский Дом для хранения рукописей и всего относящегося к Пушкину и писателям, появившимся после него. Обсуждали «положения» этого Дома».
      К.Р. выступил как стратег глобальной идеи: Пушкин дал импульс развития национальной культуры. По слову философа Франка, «поэзия была для Пушкина выражением религиозного восприятия мира». Пушкин проложил русло без дна, не ограничивающее течение грядущих явлений культуры. Всякий век будет по-своему постигать космические «азы» поэта. Наставническая сень его непреходяща для неисчислимых поколений русских, лучше сказать, российских людей. Хранить бесценное наследие Александра Сергеевича, но и фиксировать выросшее из традиций новое, а по возможности и направлять процесс – заповеданная создателями Пушкинского Дома цель.
      Великая миссия уготована была Великим князем назначению Пушкинского Дома.
      Решение такого масштаба было по плечу именно ему, Константину Романову. А может быть, и только ему. Размах – Державный и Президентский. Но главное – сочетание возможностей на высшем государственном уровне с продуктивной образованностью Великого князя и его религиозными и творческими устремлениями.
      В нём сочетались лучшие качества наиболее плодотворных личностей разных эпох. Он мог бы состоять в Кумранской общине или в тайной катакомбной церкви первых христиан. Диалектика религиозных догматов определила способ его жизни. Он был одарён по-библейски щедро и столь же гармонично. Сфера искусства была его призванием, но по статусу императорской «табели о рангах» не могла быть профессией.
      За пять лет до смерти Великий князь осмелился выбрать неприкасаемую тему – о страданиях и искупительной смерти Христа. В выборе – заслон от хаоса, подогревавшегося «фарисеями» и «саддукеями» начала ХХ века – революционерами-террористами всех мастей. 1906 годом в дневнике помечена краткая запись: «Среди Преображенцев – бунт… Какой ужас! Я плакал слезами стыда и глубокого горя». Толпе, взбудораженной, уже замахнувшейся на Бога, Царя и Отечество, – надо было напомнить евангельские события, противопоставить Божественное смирение воплю хилого трибуна Чернышевского: «К топору зовите Русь!».
      Но много ли людей тогда, а тем более ныне, читали драму «Царь Иудейский», и лишь десятки видели спектакль. Может быть, только теперь и наступает её время. Литературные историки определят пьесе достойное место в нишах мировой литературы, но теперь уж не сдадут в архив. Театры, не поражённые спидом нравственного разложения, возьмут её к постановке… Потому что она на все времена – своевременна и современна.
      Княжна Вера, младшая дочь Константина Константиновича, в очерке «Мой отец» писала о нём как об актёре, музыканте, композиторе. «Вместе с отцом своим (Великим князем Константином Николаевичем), он играл в оркестре под управлением знаменитого Иоганна Штрауса». Как предполагает доктор филологических наук Лариса Сугай, «речь идёт, по всей видимости, о летних концертах в Павловске, которыми дирижировал австрийский композитор и скрипач, неоднократно гастролировавший в России».
      Вера Константиновна отмечала, что отец «с глубоким чувством играл на рояле и даже сам написал несколько небольших музыкальных пьес для фортепиано». «Особенно хорошо играл прелюды Шопена», – вторит сестре Гавриил, второй сын Великого князя. К.Р. – в своём роде музыкальный «полиглот». Владел искусством игры не только на рояле, но и на виолончели. Филолог Лариса Сугай утверждает: «Есть свидетельства, что Константин Константинович исполнял однажды в Мраморном дворце концерт Моцарта с оркестром и первый концерт Чайковского».
      Судя по переписке К.Р. и Ивана Александровича Гончарова, Великий князь работал над своими произведениями долго, кропотливо, мучительно. В воспоминаниях А.Ф. Кони есть ценные сведения об этом. Вероятно, во второй половине 80-х годов Константин Константинович пишет поэму «Возрождённый Манфред», «которая стоит ему неимоверных усилий, то радостных мгновений, то минут отчаяния». В ответ на что умудрённый мастер так поддерживал своего адресата: «Вот эти – то минуты отчаяния и суть залоги творчества!» Незадолго до кончины Великий князь вчитывается в произведения Гёте. В дневник заносит мысль о новом замысле: «Задумал роскошное издание Истории русской одежды». Смерть застигла его за чтением исторических мемуаров, необходимых для новой пьесы.
      Быт многодетной великокняжеской семьи, воспитание детей, государственные проекты, предлагаемые Константином Романовым, были проникнуты, пропитаны всем, что стоит за именем Пушкина. А стоит за ним – Россия, во всех сшибках и противоречиях русской души, стоит и Святая Русь как вечный наш ориентир.
      Важно ничего не утратить, по российской нашей рассеянности, из пушкинианы в жизни Великого князя. Сберечь, сохранить как наследие опыта, учиться ему и учить «племя младое», вовсе не бархатное и не пушистое. Незнакомое.
     
     
      Из дневника К.Р.
      1900 год. 30 мая.
      «Дома, в одной зале наверху, показывали детям и домашним туманные картины из произведений Пушкина. Началось с портрета Пушкина, после чего была показана картина, изображающая келью в Чудовом монастыре с пишущим Пименом и просыпающимся Григорием. При этом Иоанчик и Гаврилушка наизусть сказали всю пушкинскую сцену. Оба мальчика говорили эти дивные стихи прекрасно, местами необыкновенно толково и выразительно, так что трогательно было слушать. При появлении картины из сказки о «Спящей царевне» соответствующие стихи говорили попеременно Татиана, Костя и оба старших мальчика. Маленькое четверостишие сказали и двое младших. А когда показали Петра «на берегу пустынных волн», Татиана произнесла вступление к «Медному всаднику». Словом, вышло прелестное домашнее Пушкинское утро».
      В 1909 году, видимо на Рождество Христово, семнадцатилетний сын К.Р. Великий князь Олег «заканчивал свой подарок Государю – деревянный столик, на полках которого срисовал акварелью Вещего Олега по Васнецову. Вышло очень хорошо…» – записывает в дневник отец.
      Трагический образ тёзки, тоже Великого князя Олега, с детства был близок юноше, конечно же, благодаря звучавшей во Дворце «Песни о Вещем Олеге», древнем сказании, аранжированном Пушкиным. Что же мог юноша подарить Государю, как не самое дорогое.
      Августейший поэт именно в этом сыне видел то же, что и в себе: несомненные литературные способности и талант исследователя. Пушкиноведение было его призванием. Первый из династии Романовых Великий князь Олег поступил в Императорский Александровский лицей. Тот самый, Царскосельский, переименованный в 1843 году в Александровский и переведённый в северную столицу. Переименование и перемещение лицея не утратило живой памяти о лицеисте – Пушкине. Вослед ему и молодой князь мог бы сказать: «Отечество мне – Царское Село».
      Он задумал и успел издать «Рукописи Пушкина», 1 том. В нём были автографы семнадцати стихотворений поэта. В предисловии писал: «Цель настоящего издания – воспроизведение находящихся в общественных хранилищах и у частных лиц рукописей Пушкина. При воспроизведении сохранены, по возможности, все особенности подлинников – формат, цвет бумаги …» После подписи издателя – совпавшая со знаменитой пушкинской – дата: «19 октября». И год – 1912-й. Автору же проекта шёл двадцатый год. Планировалось издать и второй том, куда вошли бы автографы пушкинской прозы из лицейского собрания, а затем и рукописи из Московского Румянцевского музея. (По информации Г.И. Краснобородько, работавшей с архивами князя Олега.)
      Через две недели после начала 1-й Мировой войны корнет Гусарского полка Олег Романов «был смертельно ранен в атаке». Гибель сына губительно отозвалась на здоровье Константина Константиновича. Шестого октября, раскрыв дневник, он повторит словесно, шаг за шагом, трагические события: последние часы у постели умирающего в госпитале сына; кончина; мучительное ожидание гроба с телом Олега, который везут из Вильно в подмосковное великокняжеское имение Осташево; похороны. Напишет сдержанно, не убоявшись пытки подробностями. Предаст истории.
      Княжна Вера понимала, что «смерть брата Олега была тягчайшим ударом для отца, ибо он из всех нас духовно был ближе других, разделяя полностью его литературные и умственные интересы». (Из публикации в журнале «Кадетская перекличка», 1972 г., № 2.)
      Великий князь потерял сына – единомышленника, будущего преемника строительства Пушкинского Дома во Всероссийском масштабе. Олегу он мог бы доверить главное дело своей жизни.
      В 1899 году Россия праздновала столетие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. Предварительно Академией наук был объявлен конкурс на сочинение кантаты, посвященной этому событию. Соискатели представили около сорока произведений. В запечатанных конвертах, приложенных к кантатам, значилось имя автора, пока тайное. Особая комиссия выделила одно, наиболее понравившееся. Его девиз: «Душа поэта встрепенётся, / Как пробудившийся орёл». Вскрыли приложенный конверт. В нём оказались инициалы Великого князя – К.Р. Композитор А.К. Глазунов переложил кантату на музыку. Своеобразный гимн Пушкину был исполнен на торжественном чрезвычайном заседании Академии в день чествования столетия со дня рождения её знаменитого сочлена. Эти редкие сведения привёл журнал «Юность» в 1989 году, процитировав вступительную статью Н.Сергиевского к сборнику К.Р. «Избранные лирические стихотворения», изданные в Петрограде в 1915 году.
      Незримо юбиляр присутствовал «на празднике нашего духа, в среде Академии наук, как её главнейший член, живой, подвижный… его весёлый детский смех звучит особенно радостно. Без затаённой ноты скорби. И прекрасные голубые глаза не имеют повода темнеть от боли и гнева. Так отдалённая звезда, уже прекратив своё существование, продолжает лить на землю свои чистые, свои пленительные лучи».
      Этой фразой Анатолий Фёдорович Кони завершил свою поразительную речь «в торжественном заседании 26 мая 1899 года». Одним из слушателей её, конечно, был и устроитель празднеств Великий князь Константин Романов. За шестьдесят два года, прошедших к тому времени со дня смерти А.С. Пушкина, это была речь-очерк, впервые заложившая серьёзные основы для многостороннего изучения поэта. Основы пушкиноведения.
      В тот же день состоялось ещё одно знаковое событие: Высочайший Указ Правительствующему Сенату учреждал при Академии наук «разряд изящной словесности». В память о том, что и А.С. Пушкин входил в своё время в состав Академии наук, учреждённой ещё Екатериной Великой. Это позволило на следующий год устроить первые выборы «пушкинских академиков». К.Р. оказался среди девяти самых почитаемых имён. Рядом с Л.Н. Толстым, А.Ф. Кони, Вл.С. Соловьёвым, А.П. Чеховым, В.Г. Короленко…
      При житейских и интеллектуальных перегрузках, да к тому же ещё слабом здоровье, К.Р. находит время неукоснительно вести дневник. Оставляет наказ, чтобы его опубликовали через девяносто лет. Опубликовали – не полностью – через восемьдесят три. Желание выдать в свет свод размышлений, фактов, событий, «сердца горестных замет» – не от мелкого тщеславия, которого вовсе не было в натуре князя. Ему важно было запечатлеть всякую мелочь, особенно если она касалась Пушкина.
      8 февраля 1900 года записано:
      «Существует 87-летняя старушка Александра Ивановна Козлова, дочь поэта-слепца. Вчера я получил от неё следующее письмо: «В.И.В.! Позвольте просить Вас взять под ваше покровительство прилагаемое стихотворение Пушкина – автограф, полученный моим отцом, слепцом – поэтом Козловым в ответ на посланную им Пушкину свою первую поэму «Чернец». Я радуюсь вручить именно вам этот драгоценный листок, в котором священная для меня память моего отца соприкоснулась с именем Пушкина. Я совершенно одинока, стара и слаба, но я живо помню встречи с В.Высочеством у графини Блудовой и у Якова Грота…»
      «Автограф Пушкина, – комментирует К.Р., – на четверти листа, в правом верхнем углу которого стоит цифра 1.
      И.И. Козлову.

Певец, когда перед тобой       Во мгле сокрылся мир земной,       Мгновенно твой проснулся гений…»

      К.Р. атрибутирует письмо как документ, которому предстоит жить в архивах Пушкинского Дома и войти в «культурный оборот».
      В кругу людей высокой, старинной культуры – пушкиниана объединяла и уходящее, и набирающее творческую силу поколения. Любимый Константином Константиновичем поэт Аполлон Майков, которого вводил он в круг офицеров на «Измайловских досугах», воспитывая их литературный вкус, был тоже причастен к «пушкиниане». «Перечитывая Пушкина» – так называется его стихотворение 1887 года. Перечитывая стихи, Майков заново, точно впервые, переживает их озарённость «гармонией небесной».

Нездешними мне кажутся их звуки:       Как бы влиясь в его бессмертный стих,       Земное всё – восторги, страсти, муки –       В небесное преобразилось в них!

      …Сентябрьским желтолистным днём 1916 года стоял в аллее Царского Села молодой поэт Серебряного века Владимир Палей. Перед ним – на пьедестале – лицеист Пушкин. В той поре, когда в свой лицейский 1812 год завидовал тем, «кто умирать шёл мимо нас». Корнет Палей уже воевал в Гусарском полку весь 1915 год и получил чин подпоручика и Анненское оружие за храбрость. Он – пушкинист, как и его родственник Великий князь Олег Романов. С фронта Владимир просит, «чтобы к его почте прибавляли всё, что касается Пушкина». В августе 1916 года Вл. Палей назначается связным между корпусом, Ставкой и Царским Селом. (Цитирую по книге Андрея Барановского «Князь Владимир Палей».) Возможно, тогда и состоялся диалог между молчащим, всё понимающим юным Пушкиным и поэтом-воином. Ему, как и Александру Сергеевичу, суждено быть убитому всего через два года. Не на дуэли.
      В стихотворении «Перед памятником Пушкину в Царском Селе» – предчувствие «странного сближенья» судеб.

Застыл весь мир, как чудно-скорбный рай,       И мнится мне, что выстрела Дантеса       Ещё не услыхал Российский край…

      В восторженных и грустных строфах – ода неразгаданной стихии «божественного пиита», но и мольба – снизойти, объяснить «святые тайны».
      В течение посмертных ста лет Пушкин был национальной идеей России. Объединяющей, ибо в каждом, кто прикасался к лире поэта, пробуждались «чувства добрые», и в этом был христианский смысл божественного дарования. «Свет невечерний», исходящий от музыкальных строк, противостоит адской какофонии смертоносных страстей любого века. Великий князь Константин Романов чувствовал это и понимал, что значит: «Глаголом жечь сердца людей». Поэтому всевременна его идея – создать Пушкинский Дом-центр-штаб, где стратегические замыслы развития культуры в России должны быть воплощены через множество тактических направлений.

Алина ЧАДАЕВА

Все новости