Русский литературный анекдот (часть II).

День 13 января раньше приходился на 31 декабря и был кануном Нового года. 24 января 1918 года, после Октябрьской революции, СНК РСФСР издал Декрет, в соответствии с которым была введена поправка в 13 суток и произошел переход на европейский, т. е. григорианский календарь. Белогвардейцы переход не признали и продолжали употреблять юлианский календарь. А Русская Православная церковь живет по нему и по сей день. В этот день, называвшимся в народе днем Святой Мелании, Васильевой колядой, Щедрым вечером, Васильевым вечером (так как он был накануне дня Святого Василия Великого), был обычай щедровать - ходить ватагами по домам, с песнями, поздравляя, желая всякого добра, и одаривать поющих щедривки (поздравительные песни с пожеланиями добра). В домах в этот вечер накрывали самый щедрый стол.
Желаем и Вам встретить Старый Новый год в духе старых добрых традиций!

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ АНЕКДОТ
Часть II

Император Павел очень прогневался однажды на Английское министерство. В первую минуту гнева посылает он за графом Ростопчиным, который заведовал в то время внешними делами. Он приказывает ему изготовить немедленно манифест о войне с Англией. Ростопчин, поражённый, как громом, такой неожиданностью, начинает со свойственной ему откровенностью и смелостью в отношениях к государю излагать перед ним всю несвоевременность подобной войны, все невыгоды и бедствия, которым она может подвергнуть Россию. Государь выслушивает возражения, но на них не соглашается и не уступает. Ростопчин умоляет императора по крайней мере несколько обождать, дать обстоятельствам возможность и время принять другой, более благоприятный оборот. Все попытки, все усилия министра напрасны. Павел, отпуская его, приказывает ему на другой день поднести манифест к подписанию. С сокрушением и скрепя сердце Ростопчин вместе с секретарями своими принимается за работу. На другой день отправляется он во дворец с докладом. Приехав, спрашивает он у приближённых:
«В каком духе государь?». «Не в хорошем», - отвечают ему. При дворе хотя тайны и хранятся, по–видимому, герметически закупоренными, но всё же частичками они выдыхаются, разносятся по воздуху и след свой на нём оставляют. Все приближённые к государю лица, находившиеся в приёмной пред кабинетом комнате, ожидали с взволнованным любопытством и трепетом исхода доклада. Он начался. По прочтении некоторых бумаг, государь спрашивает:
– А где же манифест?
– Здесь, – отвечает Ростопчин (он уложил его на дно портфеля, чтобы дать себе время осмотреться и, как говорят, ощупать почву).
Дошла очередь и до манифеста. Государь очень доволен редакцией. Ростопчин пытается отклонить царскую волю от меры, которую признаёт пагубной; но красноречие его так же безуспешно, как и накануне. Император берёт перо и готовится подписать манифест. Тут блеснул луч надежды зоркому и хорошо изучившему государя глазу Ростопчина. Обыкновенно Павел скоро и как–то отрывисто подписывал своё имя. Тут он подписывает медленно, как бы рисует каждую букву. Затем говорит Ростопчину:
– А тебе очень не нравится эта бумага?
– Не умею и выразить, как не нравится.
– Что готов ты сделать, чтобы я её уничтожил?
– А всё, что будет угодно Вашему Императорскому Величеству, например, пропеть арию из итальянской оперы (тут он называет арию, особенно любимую государем).
– Ну, так пой, – говорит Павел Петрович.
И Ростопчин затягивает арию с разными фиоритурами и коленцами. Император подтягивает ему. После пения он раздирает манифест и отдаёт лоскутки Ростопчину. Можно представить себе изумление тех, кто в соседней комнате ожидали с тоскливым нетерпением, чем разразится этот доклад.
Вяземский П.А. Старая записная книжка// Полн. собр. соч., СПб, 1883, т. 8, с.
154–156

*
Зимой Павел выехал из дворца на санках прокатиться. Дорогой он заметил офицера, который был настолько навеселе, что шёл покачиваясь. Император велел своему кучеру остановиться и подозвал к себе офицера.
– Вы, господин офицер, пьяны, – грозно сказал государь, – становитесь на запятки моих саней.
Офицер едет на запятках за царём ни жив ни мёртв от страха. У него и хмель пропал. Едут они. Завидя в стороне нищего, протягивающего к прохожим руку, офицер вдруг закричал государеву кучеру:
– Остановись!
Павел с удивлением оглянулся назад. Кучер остановил лошадь. Офицер встал с запяток, подошёл к нищему, полез в свой карман и, вынув какую–то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и встал опять на запятки за государем. Это понравилось Павлу.
– Господин офицер, спросил он, – какой ваш чин?
– Штабс-капитан, государь.
– Неправда, сударь, капитан.
– Капитан, ваше Величество, – отвечает офицер.
Поворотив на другую улицу, Павел опять спрашивает:
– Господин офицер, какой ваш чин?
– Капитан, Ваше Величество.
– Нет, неправда, майор.
– Майор, Ваше Величество.
На возвратном пути Павел опять спрашивает:
– Господин офицер, какой у вас чин?
– Майор, государь, – было ответом.
– А вот неправда, сударь, подполковник.
Наконец, они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер самым вежливым образом говорит государю:
– Ваше Величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет прокатиться ещё несколько улиц?
– Что, господин подполковник? - сказал государь, – Вы хотите стать полковником?
А вот нет же, больше не надуешь, довольно с вас и этого чина.
Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его остался подполковником. Известно, что у Павла не было шутки: всё сказанное им исполнялось в точности.
Русская Старина, 1874, т. XL, с. 577–578

*
Изгоняя роскошь и желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел назначил число кушаний по сословиям, а у служащих – по чинам. Майору определено было иметь за столом три кушанья. Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в Сумском гусарском полку и не имел почти никакого состояния. Павел, увидя его где–то, спросил:
– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?
– Три, Ваше императорское Величество.
– А позвольте узнать, господин майор, какие?
– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.
Император расхохотался.
Русская Старина, 1874, т. XL, с. 170

*
По какому–то ведомству высшее начальство представляло несколько раз одного из своих чиновников то к повышению чином, то к денежной награде, то к кресту, и каждый раз император Александр вымарывал его из списка. Чиновник не занимал особенно значительного места, и ни по каким данным не мог быть особенно известен государю. Удивлённый начальник не мог решить своё недоумение и, наконец, осмелился спросить у государя о причине неблаговоления его к этому чиновнику.
«Он пьяница», – отвечал государь. «Помилуйте, Ваше Величество, я вижу его ежедневно, а иногда и по нескольку раз в течение дня; смею удостоверить, что он совершенно трезвого и добронравного поведения и очень усерден к службе; позвольте спросить, что могло дать вам о нём такое неблагоприятное и, смею сказать, несправедливое понятие». – «А вот что, – сказал государь. – Одним летом, в прогулках своих я почти всякий день проходил мимо дома, в котором у открытого окошка был в клетке попугай. Он беспрестанно кричал:
«пришёл Гаврюшкин – подайте водки».
Разумеется, государь кончил тем, что дал более веры начальнику, чем попугаю, и что опала с несчастного чиновника была снята.
Вяземский П.А. Старая записная книжка// Полн. собр. соч., СПб, 1883, т. 8, с.97–98

*
В каком–то губернском городе дворянство представлялось императору Александру в одно из многочисленных путешествий его по России. Не расслышав порядочно имени одного из представлявшихся дворян, обратился он к нему:
– Позвольте спросить, ваша фамилия?
– Осталась в деревне, Ваше Величество, – отвечает он, – но, если прикажете, сейчас пошлю за нею.
(Прим. редактора : фамилией называли в деревне семью)
Вяземский П.А. Старая записная книжка// Полн. собр. соч., СПб.. 1883, т. 8, с.
246

*
Император Николай Павлович велел переменить неприличные фамилии. Между прочими полковник Зас выдал свою дочь за рижского гарнизонного офицера Ранцева. Он говорил, что фамилия его древнее, и потому Ранцев должен изменить фамилию на Зас–Ранцев. Этот Ранцев был выходцем из земли Мекленбургской; он поставил ему на вид, что он пришёл в Россию с Петром III и его фамилия знатнее. Однако он согласился на это прилагательное. Весь гарнизон смеялся. Но государь, не зная движения назад, просто велел Ранцеву зваться Ранцев
– Зас. Свёкор поморщился, но должен был покориться мудрой воле своего императора. Смирнова – Россет А.О. Дневник. Воспоминания. М., 1989, с. 72

Составитель - Ирина Сиденко, сотрудник программы "Российские Династии"